Кинг принялся звать мальчика, которого как он заметил, родители звали Уда, Но когда перепуганный малыш, задыхаясь, прибежал, уже было поздно, даже если Гордону и удалось бы ему что-нибудь объяснить.
Кенгри, вернувшись вечером домой, обнаружила, что больной очень ослабел, но причин тому найти не смогла — ведь она не знала, что бледнолицый был уверен, что без оружия ему из джунглей не выйти и упал духом.
Медленно тянулись дни, к больному понемногу возвращались силы. Чтобы чем-нибудь занять томительные часы, он решил выучить язык своих благодетелей. Когда же они наконец поняли, чего он хочет, то принялись за дело с таким жаром, что он почувствовал, что тонет в океане незнакомых слов. Постепенно из этого хаоса стали выплывать и значения слов, так что вскоре Гордон смог беседовать с Че, Кенгри и Удой. Существование стало менее монотонным, но Кинг беспокоился и раздражался из-за того, что так медленно поправляется. Ему казалось, что никогда у него не хватит сил вернуться на родину. Хорошо еще, что у него не было зеркала: он был так истощен, что если бы ему довелось себя увидеть, то сил бы ему это не прибавило.
И тем не менее силы возвращались, хотя и медленно. Сначала он смог довольно долго сидеть, прислонясь спиной к стене, потом наконец-то встал на ноги. Он от слабости весь дрожал, но это быстро прошло, и он стал замечать, что с каждым днем становится сильнее.
Разговаривая с Че и Кенгри, Кинг узнал подробности их простой жизни. Че был охотником. Как правило, без добычи он не возвращался, хотя иногда и бывало. Приносил он обычно обезьянье мясо, птицу или мелких лесных грызунов. Кроме добытого на охоте, носил он рыбу, фрукты и даже дикий мед.
Все трое — Че, Кенгри и даже Уда ловко добывали огонь первобытным способом, вращая палку между ладонями. На все блюда у Кенгри был один-единственный котелок. Он был медный, тщательно вычищенный песком и листьями.
Че, конечно, охотником был тоже первобытным: охотился он при помощи копья, лука и стрел, а также ножа. Когда Кинг сумел рассказать ему о достоинствах украденного обезьянами оружия, Че очень сочувствовал гостю, но обещал снабдить Кинга таким же оружием, каким пользовался и сам. Кинг поблагодарил его, не чувствуя особого энтузиазма при мысли о перспективе долгого путешествия по переполненному тиграми лесу с таким оружием, тем более, что и пользоваться им он не умел.
По мере того, как Гордон выздоравливал, он пытался восстановить в памяти события, непосредственно предшествовавшие болезни, но ему всегда казалось, что старик в желтом с красным зонтиком и атакующий тигр — всего лишь плод его больного воображения. Он никогда об этом не говорил ни с Че, ни с Кенгри, считая глупостью разговоры о галлюцинациях. Но оба эти образа постоянно всплывали в мозгу как пережитая реальность, так что в конце концов однажды вечером он решился затронуть эту тему, подойдя к ней как бы невзначай.
— Че, — сказал он, — ты уже давно живешь в джунглях?
— Да, ответил охотник. — Я пять лет был рабом в Лодидхапуре, но потом бежал и всю остальную жизнь провел в джунглях.
— А ты когда-нибудь видел в джунглях прогуливающегося старика, — продолжал Кинг, — старика в длинном желтом одеянии и с красным зонтом?
— Конечно, — отвечал Че, — и ты его видел тоже. Это Вай Тхон, и ты спас его от Господина Тигра.
Кинг уставился на Че, раскрыв рот.
— А у тебя тоже бывают приступы лихорадки?
— Нет, — возразил Че. — Я человек сильный и никогда не болею.
— Да, — с гордостью подтвердила Кенгри, — Че очень сильный. Сколько лет я его знаю, он ни разу не болел.
— Кенгри, а ты видала этого старика в желтом с красным зонтиком? — скептически осведомился Гордон.
— Конечно. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовалась она.
— И ты видела, как я убил тигра? — продолжал американец.
— Я не видела, как ты его убивал, но я слышала сильный шум, и я видела его после того, как он умер. У него за левым ухом была маленькая круглая дырочка, а когда Че освежевал его и разрезал, чтобы узнать, отчего он умер, он нашел кусочек металла, такого же металла, что покрывает стены дворца Лодивармана.
— Это свинец, — сказал Че с видом превосходства.
— Так вы хотите сказать, что и старик, и тигр были настоящие? — воскликнул Гордон.
— А ты что думаешь, кто они? — удивился Че.
— Я думал, что это такая же ерунда, что и сны, что я видел во время лихорадки, — ответил Кинг.
— Нет, — сказал Че, — это не сны. Они настоящие. Для тебя и для меня, и для Вай Тхона очень хорошо, что ты убил тигра, хотя ни я, ни Вай Тхон не поняли, как ты это сделал.
— Да, — для Вай Тхона это действительно хорошо, — согласился Кинг.
— И для тебя, и для меня, — настойчиво повторил Че.
— А почему?
— Вай Тхон — верховный жрец Шивы в Лодидхапуре. Он очень могуществен. Только Лодиварман, король, имеет больше власти. Вай Тхон, погрузившись в раздумья, ушел далеко от города. Он не знал, где он. Он не знал как вернуться в Лодидхапуру. Кенгри и я — беглые рабы из Лодидхапуры. Если бы нас обнаружили до того, как это все случилось, нас бы убили, но Вай Тхон обещал нам свободу, если я доведу его до города. В благодарность за то, что ты спас ему жизнь, он велел нам с Кенгри вылечить тебя и позаботиться о тебе. Так что для всех нас хорошо, что ты убил тигра, который мог убить Вай Тхона.
— А если бы Вай Тхон не взял с вас слова, что бы вы сделали, Че?
— Мы беглые рабы, — отвечал Че. — Мы боимся всех, или точнее, пока Вай Тхон не обещал нам свободу, мы боялись всех. И для нас безопаснее было бы оставить тебя умирать, потому что мы тебя не знали, а ты мог бы сказать солдатам Лодивармана и привести их в наше убежище.
Некоторое время Кинг лежал, раздумывая об услышанном и пытаясь установить грань между галлюцинацией и реальностью.
— Может быть тогда, — улыбнулся он, — и плачущая королева на туманном слоне, и множество воинов в медных полированных кирасах тоже были на самом деле.
— А ты их видел? — спросил Че.
— Да.
— Когда и где? — заволновался охотник.
— Это было явно незадолго до того, как я встретил верховного жреца и тигра.
— Они подходят все ближе, — нервничая обратился Че к Кенгри. — Нам надо искать другое убежище.
— Ты забыл об обещании Вай Тхона, — напомнила Кенгри. — Мы теперь свободны, мы больше не рабы.
— Я забыл, — согласился Че. — Я еще не привык к свободе, а потом я все думаю, не забудет ли об этом Вай Тхон.
— Не думаю, — сказала женщина. — Лодиварман может забыть, а Вай Тхон — нет. В Лодидхапуре все так говорили.
— А вы и вправду верите, что я видел слона и королеву, и солдат? — еще раз спросил Гордон Кинг.
— А почему бы и нет?
— Неужели в джунглях есть и такое? — продолжал расспрашивать Гордон.
— Конечно.
— А город Лодидхапура близко от джунглей? Я никогда о нем не слышал.
— А он в джунглях, — сказал Че.
Кинг покачал головой. — Странно, — проговорил он, — я бродил по джунглям несколько дней и нигде не видел ни людей, ни человеческих жилищ.
— В джунглях много такого, что человек может и не увидеть, — возразил Че. — Например, наги и йики. Можешь радоваться, что не видел их.
— А что это — наги и йики? — удивился Гордон,
— Наги — это люди-кобры, — отвечал Че. — Они живут в огромном дворце на вершине горы и очень могущественны. У них по семь голов, и они могут превратиться в любое создание, какое пожелают. Они маги. Говорят, что главная жена Лодивармана — королева нагов, и что она превратилась в красивую женщину и может править смертными, как правят боги. Но я в это не верю, потому что никто, даже нага, не захотела бы стать королевой прокаженного короля. Йики гораздо страшнее, потому что живут не на вершине горы, а повсюду в джунглях.
— А на что они похожи? — спросил Кинг.
— Они ужасные великаны-людоеды, — сказал Че.
— А ты их видел?
— Конечно, нет. Их видят только те, кого они сжирают.
Гордон Кинг вежливо выслушал легенды Че и Кенгри, в том числе и рассказы о сказочном городе Лодидхапуре и его прокаженном короле Лодивармане. Что касается верховного жреца Вай Тхона, то относительно него Гордон был несколько в растерянности, но затем решил, что старик — просто эксцентричный отшельник, живущий в джунглях, и что о нем просто ходят всякие сказки, что так многословно ему пересказали Че и Кенгри. Кинг сомневался и в том, что его друзья были беглыми рабами из сказочной Лодидхапуры, и решил, что просто они внесли романтическую нотку в свое монотонное существование, выдумав еще одну небылицу.