Она вспыхнула.

– Перестань, Джим.

– Нет, честно.

– Хочешь еще вина?

– Благодарю. Налей и себе.

– Хорошо.

Удар расколол небо, как сверхзвуковой бомбардировщик, и за ним последовал гул разваливающейся кирпичной кладки.

– Еще один небоскреб, – сказала Линда. – О чем мы говорили?

– Об играх, – подсказал Майо. – Извини, что я говорю с набитым ртом.

– О, конечно. Джим, а ты играл в Новой Гавани в «Уронить носовой платок?» – И Линда пропела: – «Шина, резина, зеленая корзина, я несла милому письмо и по дороге уронила…»

– Ну, – сказал он, довольный, – ты здорово поешь.

– А, перестань!

– Но это так. У тебя выдающийся голос. Не спорь со мной. Помолчи-ка, я кое-что соображу. – Он довольно долго напряженно думал, допил вино и с отсутствующим видом принял еще один стакан. Наконец, он пришел к какому-то решению. – Ты будешь учиться музыке.

– Ты же знаешь, что я умираю от желания научиться, Джим!

– Значит, я на время остаюсь и научу тебя тому, что знаю сам. Погоди! Погоди! – поспешно добавил он, прерывая ее возбуждение. – Я не собираюсь оставаться в твоем доме. Я хочу иметь собственный угол.

– Конечно, Джим. Все, что ты скажешь.

– А потом я уеду на юг.

– Я обучу тебя вождению, Джим. Я сдержу свое слово.

– И не мистифицируй меня, Линда.

– Конечно, нет. Что за мистификация?

– Ты знаешь. Как в прошлый раз.

Они рассмеялись, чокнулись и допили вино. Внезапно Майо вскочил, дернул Линду за волосы и побежал к памятнику Страны Чудес. В одно мгновение он забрался на голову Алисы.

– Я Король на Горе! – крикнул он, глядя вокруг императорским взором.

– Я Король… – Он осекся и уставился вниз, к подножию статуи.

– Джим, что случилось?

Ни слова не говоря, Майо спустился вниз и шагнул к куче обломков, покрытых разросшимися кустами. Он опустился на колени и стал раскапывать их голыми руками. Линда подбежала к нему.

– В чем дело, Джим?

– Это старье было макетами яхт, – пробормотал он.

– Правильно. Боже, и это все? Я уж подумала, что тебе плохо или что-нибудь в таком роде.

– Как они попали сюда?

– Это я выбросила их здесь, конечно.

– Ты?

– Да. Я же рассказывала тебе. Я очистила лодочный домик, когда переехала в него. Это было сто лет назад.

– Ты сделала это?

– Да. Я…

– Убийца, – прорычал он, поднялся и свирепо уставился на нее. – Ты убийца! Ты как все женщины, у тебя нет ни души, ни сердца. Сделать такое!

Он отвернулся и зашагал в сторону пруда. Линда последовала за ним, совершенно сбитая с толку.

– Джим, я ничего не понимаю. Чего ты так взбесился?

– Ты должна стыдиться себя.

– Но мне нужно было очистить дом. Ты ведь не думаешь, что я должна была жить среди массы макетов?

– Забудь все, что я говорил. Я еду на юг. Я не останусь с тобой, даже если ты последний человек на Земле.

Линда застыла и вдруг бросилась вперед, обогнав его. Когда он вошел в лодочный домик, она стояла перед дверью в комнату для гостей.

– Я нашла его, – сказала она, тяжело дыша. – Твоя дверь заперта.

– Дай мне ключ, Линда.

– Нет.

Он шагнул к ней, она вызывающе взглянула на него и осталась на месте.

– Вперед, – с вызовом сказала она. – Ударь меня.

Он остановился.

– О, я не дерусь с теми, кто не в моем весе.

Они продолжали стоять друг перед другом в полнейшем затруднении.

– Больно нужны мне эти вещи, – пробормотал, наконец, Майо. – Найду где-нибудь не хуже.

– Иди, собирайся, – ответила Линда. Она швырнула ему ключ и отступила в сторону. Тогда Майо увидел, что в двери нет замка. Он открыл дверь, заглянул в комнату, закрыл дверь и посмотрел на Линду. Ее лицо оставалось неподвижным, она что-то бормотала. Он усмехнулся. Затем они оба разразились смехом.

– Ну, – сказал Майо, – опять ты сделала из меня мартышку. Не хотел бы я играть в покер против тебя.

– Ты тоже силен блефовать, Джим. Я чуть не умерла со страху, когда ты пошел на меня.

– Ты должна знать, что я никогда не ударю тебя.

– Догадываюсь. Теперь сядем и хорошенько все обсудим.

– А, забудь это, Линда. Я потерял голову из-за дурацких макетов и…

– Я имею в виду не лодки. Я имею в виду поездку на юг. Каждый раз, когда ты выходишь из себя, ты хочешь уехать на юг. Зачем?

– Я же говорил тебе, найти парней, которые разбираются в телевидении.

– А зачем?

– Тебе не понять.

– Я постараюсь. Почему бы тебе не объяснить, чего ты добиваешься?.. Может, я могу помочь тебе.

– Ничем ты не можешь мне помочь. Ты же девушка.

– По крайней мере, я могу выслушать. Можешь доверять мне, Джим. Разве мы не друзья? Расскажи мне все.

Ну, когда произошел взрыв (рассказывал Майо), я был в Беркшире с Джилом Уоткинсом. Джил был моим приятелем, по-настоящему хорошим и сообразительным парнем. Он два года проработал в МИТе до того, как закончил колледж. По окончании он стал кем-то вроде главного инженера ВНХА, телевизионной станции в Новой Гавани. У Джила было множество увлечений. Одним из них была опе… селе… Не помню, как называется, это значит – исследование пещер.

Итак, мы были в горном ущелье в Беркшире, проводили уик-энд под землей, исследуя пещеру, пытаясь нанести ее на карту и вычислить, откуда течет подземная река. У нас была с собой еда, припасы и спальные мешки. Внезапно наш компас обезумел на целых двадцать минут, и это могло дать нам ключ к разгадке, но Джил стал рассуждать о магнитных залежах и аномалиях.

Когда в воскресенье вечером мы пошли назад, компас снова стал вести себя совершенно дико. Тогда Джил понял, что случилось.

– Христа ради, Джим, – сказал он, – произошло то, чего все боялись. Они взорвали города, бомбами и радиацией отправили себя в ад, и мы должны убраться подальше в проклятую пещеру, пока все не очистится.

Итак, мы с Джилом вернулись, сели на голодный паек и оставались там, сколько могли. Наконец, мы снова выбрались наружу и вернулись пешком в Новую Гавань. Она была мертва, как и все остальное. Джил нашел приемник и попытался поймать хоть какие-нибудь радиопередачи. Ничего. Тогда мы нагрузились консервами и обошли всю округу: Бриджпорт, Уотербери, Хаутворт, Спрингфилд, Провиденс, Нью-Лондон… Большой сделали круг. Никого. Ничего. Тогда мы вернулись в Новую Гавань, обосновались там и это была вполне хорошая жизнь.

Днем мы запасались продуктами и возились с домом, поддерживая его в хорошем состоянии. После ужина, к семи часам вечера Джил уходил в ВНХА и включал станцию. Я шел в свой бар, отпирал его, подметал и включал телевизор. Джил установил генератор и для него.

Было очень забавно смотреть передачи, которые показывал Джил. Он начинал с новостей и погоды, в которой всегда ошибался. У него был только «Альманах фермера» и старый барометр, который выглядел, как настенные часы. Я не думаю, чтобы он работал, или, может быть, Джил никогда не имел дела с погодой… Затем он передавал вечернюю программу.

У меня в баре был дробовик на случай налетов. Иногда что-нибудь в передачах злило меня. Тогда я брал дробовик и стрелял от дверей бара в экран, потом ставил другой телевизор. Я тратил два дня в неделю, собирая телевизоры по всему городу.

В полночь Джил выключал станцию, я запирал бар, и мы встречались дома за чашкой кофе. Джил спрашивал меня, сколько телевизоров я подстрелил сегодня, и смеялся, когда я рассказывал ему. Я расспрашивал его о том, что будет идти на следующей неделе, и спорил с ним, показывать фильм или футбольный матч, записи которых были в ВНХА. Я не слишком любил вестерны, а высокомудрые дискуссии просто ненавидел.

Но счастье отвернулось от нас: так было всю мою жизнь. Через два года я обнаружил, что поставил последний телевизор, и встревожился. Тем же вечером Джил показал один из коммерсов, где самоуверенная дамочка рекламировала свадебные наряды вперемешку со стиральным порошком. Естественно, я схватил ружье и только в последний момент удержался от выстрела. Затем он пустил фильм о непонятом композиторе и еще несколько подобных вещей. Когда мы встретились дома, меня прямо-таки всего трясло.