Шлагбаум оказался закрытым; мы поехали через парк. В том месте, где я поцеловал Марго, новичок остановил машину. Мы прошли вдоль длинного ряда освещенных автомобилей. В машинах находились пары.

– Жалкие сопляки.

Я предположил:

– Может быть, остановимся там, где больше света?

Он не слушал.

– Знаете, это ведь в духе таких вот сопляков, – скверно рассуждать о женщинах. Впрочем, хватит. – И тут внезапно полилось признание: – Вот что меня очень и очень беспокоит: моя жена. Мы обожаем друг друга. Близкие знакомые называют нас ласково «два великана» – конечно же, ласково, по-дружески. С намеком на наши габариты. Моя жена – это само великодушие, сама строгость, сама чистота. Выше любви для нее нет ничего! Говорить с ней о супружеской жизни, основанной на общих интересах или привычке, бесполезно, – она не слушает. Попросту не слушает, как если бы при ней издевались над святыней. К женщинам она питает неподдельное уважение, и ничто не сможет его уменьшить. А теперь перейдем к самому деликатному. Обещайте только, что не поймете меня превратно. Когда я – в воспитательных целях – рассказываю жене истории о знаменитых куртизанках, купавшихся в роскоши, глаза ее блестят. Догадайтесь, почему? Я-то знаю, отчего появляется этот блеск. Она считает, что те женщины – украшение всего женского пола. Не думайте, прошу вас, что у нее появляется хоть малейшее желание им подражать. Моя жена не забывает никогда, что она настоящая сеньора, и ведет себя соответственно, – но, невероятным образом, в то же время дарит себя. Я говорил вам о ее великодушии. Представьте себе, сеньор, что некто совершил героический, хотя бы бескорыстный – в общем, благородный, – поступок. Моя жена спешит вознаградить этого человека. Любой красивый жест совершенно ослепляет ее. Конечно же, все женщины в своем тщеславии тешат себя сладостными мечтами о том, что им суждено вручить мужчине высший дар. Моя жена претворяет мечты в действительность. Вы меня, вероятно, поймете: в случаях никогда не бывает недостатка, и бедняжка отдается столько раз, что это даже вредно для здоровья. Я же оказываюсь в сложном положении. Зная, что я всегда ее пойму, она ищет моего сочувствия. Мне не хочется ее разочаровывать. Pour la noblesse[6]: мои представления о жизни связывают меня по рукам и ногам, и защита чести становится безнадежным делом. Конечно, я каждый раз ищу удовлетворения. Раз в месяц или два жена рассказывает о своих донкихотствах, и если мужчины вели себя не по-рыцарски, я – по порядку – наказываю их со всей силой, данной мне Господом. Одному ломаю щиколотку, другому – ключицу, третьему – одно-два ребра.

Я обладаю неплохой интуицией и живым воображением, и на этом месте сразу представил себе досадную неожиданность, приготовленную для моего собеседника.

– Мне думается, что со временем, – продолжал тот, – слухи о сделанных мной внушениях воздвигнут вокруг Марго непреодолимый барьер. А какой совет вы дали бы мне?

Вдали показался мигающий огонек, врезавшийся в длинную цепь неподвижных огней. Я понял со страхом: полиция проверяет, чем занимаются парочки в машинах.

– Полиция! – воскликнул я. – Только бы нас не спутали с этими.

– Еще чего не хватало, – с апломбом возразил мой попутчик.

– Все-таки я бы на вашем месте постарался избежать неприятностей.

Он не торопясь завел машину и продолжал выпрашивать совет. Я попросил времени на размышление.

– Где вы живете? Я отвезу вас домой.

– Нет-нет, ни в коем случае.

Я вышел у станции метро «Агуэро». Дома поспешно приготовил чемодан. И вот я провожу ночь в отеле, сообщив главному редактору, что беру отпуск на месяц и что незаменимых людей нет. Завтра я сажусь в поезд и уезжаю. Что ждет меня после возвращения? Не знаю. Пока я полагаюсь на слова предсказателя: «Прожил день – и слава Богу».