«…В Александрии, в так называемом Корейоне — огромном храме Приснодевы — на рассвете, после всенощного бдения с музыкой и песнями, участники спускаются со свечами в подземный склеп и выносят наверх в паланкине деревянного идола в виде обнаженной фигуры с выполненным золотом отпечатком креста на лбу, с похожими отпечатками на каждой руке и на каждой коленке, одинаково выполненными золотом. И они делают со своим идолом семь кругов внутри храма под аккомпанемент труб) тамбуринов и Псалмов, а затем, веселясь, уносят его обратно в подземелье. Когда их спрашивали о значении этого таинства, они отвечали: «В этот час сегодня Девица (Коре), то есть Приснодева, родила Зона».

Это поразительное свидетельство о связи между родами Девы и праздником старого Рождества, который на Западе мы теперь отмечаем как Крещение, указывает на Древний Египет как на альтернативный источник легенды о волхвах. Это не столь уж невероятно, как может показаться на первый взгляд. Во времена Иисуса Александрия была, быть может, самым цивилизованным городом на свете и местожительством большой еврейской общины. Евреем был и ее величайший философ, выдающийся гражданин по имени Филон (около 30 г. до н. э. — 46 г. н. э.), чей брат Александр был банкиром цезарей. В пространных трудах Филона, одной из лучших дошедших до нас записей, сделанных современниками, много говорится о верованиях и делах «мудрых людей» его времени. Среди них называются и волхвы из Персии, «которые путем тщательного исследования творений природы с целью познания истины в спокойной тишине и посредством (мистических), обладающих пронзительной ясностью образов становятся посвященными в тайны божественных добродетелей и, в свою очередь, посвящают (тех, кто идет за ними)». Однако Филон не был простым наблюдателем экзотических религий, а поддерживал, похоже, тесные контакты с общиной мистиков, называвших себя «Терапевтами», если даже не был ее членом. Ее центр находился к югу от Александрии. Многое из того, что Филон рассказывает о них и их убеждениях, как ни странно, предвосхищает христианство.

У философа Филона много общего и с Беннеттом, и с Мидом, который в работе «Трижды великий Гермес» глубоко анализирует труды Филона. Для последнего самоочевидно, что работа философа немыслима вне религиозных рамок. Эти рамки были тесно связаны с идеей посвящения, хранимого в тайне от масс, ибо оно не могло быть понято ими. Так, он пишет:

«Эти вещи, что вы принимаете в души свои, вы, чьи уши очищены, как истинно священные тайны, следите за тем, чтобы не рассказывать о них никому, кто может быть не посвящен, а храните их в сердцах своих, хорошо охраняйте свою сокровищницу, но не как хранилище золота и серебра, что является преходящим, а как самое ценное богатство — знание Причины (всего) и Добродетели, а также третьего — дитяти первых двух».

Эта рекомендация не раскрывать святые тайны непосвященным повторяется в Евангелии от Матфея: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Одной из таких великих тайн была — по мнению Филона — доктрина Логоса как Сына Божьего. Он писал:

«Больше того, Бог, как Пастырь и Царь, руководит (и правит) с помощью закона и справедливости природой неба, периодами солнца и луны, изменениями и движениями других звезд, назначая своим представителем (для выполнения этой задачи) Свой собственный Разум (Логос), Своего старшего Сына, взять на себя заботу о пастве, как если бы он был наместником Великого Царя».

Комментируя этот отрывок, Мид предполагает, что «Божественный Человек» был для Филона Небесным Мессией Бога. И он цитирует еще один отрывок, который — в тот момент, когда я читал его впервые — показался мне весьма загадочным и который, как я обнаружил позже, служит ключом к очень многому.

«Более того, я слышал, как один из спутников Моисея произнес такое слово (логос): «Се Человек, имя которому Восток» — очень странное имя, если вообразить человека, состоящего из тела и души; но, если принимать его за Бестелесного Человека, ни в чем не отличающегося от Образа Божьего, придется признать, что, назвав Его «Восток», человек попал в точку.

Ибо Отец вещей, которые есть, воспитал его как Своего старшего Сына, которого Он называл везде Своим Первенцем и который, будучи от отца рожденным, подражая своему Родителю и обдумывая Его первоначальные замыслы, вылепил виды (вещей)».

Эти слова удивительно похожи на начало Евангелия от Иоанна, которое обычно зачитывается в конце каждой католической мессы:

Итак, в философии Филона, как и в Евангелии от Иоанна, Сын Бога, то есть Первоначальный Логос, ответственен за сотворение видимой вселенной в соответствии с образом и первоначальными схемами, составленными его Отцом. «Жизнь», которая «была свет человеков», и свет, который «во тьме светит» — это, конечно же, солнце. Как Иисус Христос, Логос, или слово, обретает плоть — это связано с солнцем, это одна из великих тайн христианского эзотеризма. Однако Филон постулирует «звезду звезд», расположенную в центре мироздания и дающую свет всем остальным телам, в том числе и видимым звездам, нашему солнцу, луне и планетам.

«(Этот Свет) есть (Одна) звезда за (всеми) небесами, Источник Звезд, которые видимы органами чувств и которые были бы невидимы рядом со знаком, называемым Всеяркость, от которого получают свой свет и солнце, и луна, и остальные звезды, как блуждающие, так и неподвижные, каждая в соответствии со своей силой».

Как видно из всего вышеизложенного, Филон любил аллегорию настолько, что подчас становился почти непонятным. Ясно же из его трудов то, что в Александрии существовал элемент еврейского мышления, тесно связанный с другой египетской школой, которая расцвела примерно в то же время — школа Гермеса Тризмегиста. Она продолжала оказывать, как мне предстояло открыть, глубокое влияние на западное мышление вплоть до эпохи Возрождения и после нее. Была ли идея Филона о «старшей звезде», дающей свет всем остальным, связана с древнеегипетским почитанием Сириуса — самой яркой звезды на небосклоне? Если это так, возникает любопытная связь между Египтом и историей волхвов, ибо — как мне предстояло еще выяснить — труды Гермеса сохранились не в Египте, а в Месопотамии — в том самом месте, где Гурджиев искал свое Сарманское братство.

В 1986 году, примерна через двенадцать лет после кончины Беннетта в 1974 году, в руки ко мне попало старое издание весьма необычной книги. Называлась она «Герметики» и представляла собой сборник переведенных с латыни и греческого древних писаний. Они включали серию эссе, или либелли, известных под названием «Поймандрес» или «Корпус Герметикум». Во многих отношениях они напоминают диалоги Платона, если не считать того, что они были взяты из египетских оригиналов и излагали учение не Сократа, Гермеса Тризмегиста — такое греческое имя было дано египетскому богу мудрости Тоту. В то время меня очень интересовала философская магия, и в своей первой книге[26] я даже писал об этом в контексте астрологии. В алхимических трудах я встречал много ссылок на Гермеса Тризмегиста — предполагаемого автора этих текстов, но и не подозревал о существовании подобного сборника работ самого мастера. Была ли то судьба или жребий, но это оказалось ключом к тому, что я искал на протяжении очень долгих лет, и возобновило мой интерес не только к Египту, но и к тайной школе Наставников. Эти же труды Гермеса дали также многие ключи к установлению источников Гурджиева и к тому, где мне следовало искать, если я намеревался найти следы евангельских волхвов.