– Да, но Карлос затягивает подписаниедоговора, а у Бонапарта находятся другие дела... Франция официально так и не вступила в права владения Луизианой. До сих пор в ней вершат делами испанские алькальды[7], а испанский губернатор только председательствует на скучных и благопристойных заседаниях общественных собраний. Вот потому-то я и считаю себя испанцем...

– Это не имеет ни малейшего значения, – с некоторой горячностью сказала Элен. – Вы должны принимать во внимание интересы людей той страны, из которой родом.

– Я считаю себя подданным Луизианы и не нападаю на суда, которые направляются с грузами для наших торговцев, среди которых у меня много друзей.

– Я не это хотела сказать.

– Вы считаете, что я должен идти на всех парусах против врагов Франции? Да, я так поступаю, когда они нагружены золотом и товарами.

– Вы намеренно искажаете мои слова. Ответьте, у вас что, не сохранилось никаких добрых чувств к Франции? – кипела возмущенная Элен.

– О какой Франции вы говорите? О той, которая распутничала и азартно играла в Версале, время от времени бросая Луизиане жалкие гроши, чтобы не довести до голодной смерти колонистов, отправленных на поиски несметных богатств для пополнения королевских сундуков? Или, быть может, вы имеете в виду Францию, которая спускала кровь своих граждан в парижскую канализацию, а теперь развернула большую военную кампанию, которая удобрит поля Европы французской молодежью? Нет уж, избавьте меня от проповедей на тему о лояльности и верноподданничестве. Свои надежды на лучшее я связываю с тем, что политика Наполеона вызовет такую ненависть со стороны тех, кого перевозят в Новый Свет, обрекая на смерть от болезней, как это случилось на Сан-Доминго, что он в конце концов продаст Луизиану представителям Соединенных Штатов, и мы станем республикой.

– Вы, должно быть, сошли с ума?! Он никогда на такой шаг не пойдет.

– Вы хотите сказать, что он слишком благоразумен, чтобы лишиться лучшей части одного из самых плодородных континентов мира, лишь бы заполучить титул императора Франции? Да Наполеон никогда и не видел Луизианы! Более того, глаза ему затмил блеск европейских корон.

– По-моему, Наполеон не стремится стать императором. Да и народ Франции этого не допустит.

Элен бросила на Райана гневный взгляд, который он, к сожалению, в темноте не мог разглядеть.

– Неужели? Мне кажется, французы уже устали от того, что ими правят серые политики, занятые лишь постоянной полемикой друг с другом. Каждый француз мечтает о монархе...

– Ну а вам-то откуда это знать, – спросила она с явной насмешкой, – если вы только и бороздите моря между Новым Орлеаном и Картахеной, никогда не покидая пределы мельничного пруда под названием Карибский бассейн?

– Карибы, моя дорогая, – это самый коварный мельничный пруд, созданный Богом, но я, к вашему сведению, хожу и в Гавр, и в Марсель. Я дотрагивался до дворцовых камней Лувра, опускался на колени в Соборе Нотр-Дам, пересекал мост Понт-Нёф, гулял с девицами отнюдь не самых строгих правил по извилистым улочкам Монмартра, бывал и в салонах жен наполеоновских генералов. И после этого вы можете считать меня провинциалом?

– Да, но не за то, что вы шлялись с девицами! – ответила она ему с не меньшим жаром.

– Вряд ли, – тихо рассмеялся Райан.

– Знаете, а вам совсем не к лицу этот тон превосходства! Я жила во Франции в период Большого террора, да и после него. И вернулась оттуда всего полтора года назад.

– Напрасно вы это сделали. О чем только думал ваш отец?

– Его поместья расположены главным образом здесь. Это... – Она не собиралась рассказывать ему о себе, но... слова вырвались сами... Погиб ее отец... был убит на ее глазах... – Я не желаю об этом говорить... – Ее голос опять задрожал.

Райану вдруг захотелось обнять ее, успокоить. Он допил остатки бренди и с резким звенящим стуком опустил бокал на каменный пол рядом с их постелью.

– Пейте свой бренди и перестаньте думать о вещах, которые вы уже не можете изменить, – мрачно сказал он.

– Вам-то легко говорить! – взорвалась она, поворачиваясь к Райану. – Вам не приходилось видеть, как вашего о-отца уби-вают прямо на глазах...

– На моих глазах убивали многих близких, друзей. Тяжело не только вам одной...

– Благодарю покорно за такую поддержку...

– Вы-то по крайней мере живы, – продолжал Райан.

– Вы самый бесчувственный и беспринципный бродяга из всех, кого мне приходилось встречать! – яростно прошептала Элен. – Не могу дождаться, когда нас выпустят, чтобы убраться от вас как можно дальше!

– Из этого следует, что вы со мной в Новый Орлеан не поедете? – спросил Райан очень спокойно.

– И не подумаю.

– Значит, не имеет значения даже то, что я убил двоих ради вашего благополучия? Уверен, что вы собираетесь отправиться туда и обильно полить слезами их останки. Но надеюсь, что вы сумеете отблагодарить и меня, позже конечно, за то, что я вырвал вас из их когтей.

Ощущение смутной тревоги поднялось в душе Элен.

– О чем вы говорите?

– Неужели вы могли забыть об этом так быстро? Двоих мужчин... в лесу...

– Разумеется, я не забыла!

– Только не говорите, что вы не очень высоко цените свое спасение.

– Да, но...

– Не станете же вы утверждать, что вам несвойственно чувство благодарности? Или способность признать за собой долг? Я даже не могу себе представить, что человек с такими высокими принципами, как ваши, будет долго раздумывать над тем, как меня вознаградить...

– У меня нет ни малейшего представления о том, что вы имеете в виду. Вы прекрасно знаете, что у меня ничего нет.

– Ну, в данном случае это не так уж и важно... С вами ваша сладкая и ароматная персона.

– На что вы... намекаете?.. Вы не можете ожидать, что я...

– Слова вас выдают, я это вижу. Не хотите ли вы сказать, что я не мог бы ожидать от вас тех же самых привилегий, которые вам пришлось бы предоставить своему жениху, или, пожалуй, он сам бы ими воспользовался по праву сегодня ночью?

– Думаю, подобные вещи, несомненно, уже приелись таким распутникам, как вы! – с гневом и раздражением воскликнула Элен.

– Нет и нет, уверяю вас. До сих пор нахожу их бесконечно приятными, так же как и дамы, которым я таким образом оказываю честь.

– Я не стану делать ничего подобного! – заявила она возбужденно.

– Позвольте заметить, что ваша самонадеянность и откровенная злоба переходят все границы. Я вам ничем не обязан. Слышите, вы? Ничем! И мне доставит огромное удовольствие, если вы больше не станете со мной заговаривать.

Над их головами послышались шаги.

– Потише, вы там, внизу! – прошипел Фавье.

Они замолчали.

Элен очень удивилась тому, что оказалась вовлеченной в ссору с Райаном Байяром и забыла об опасности, которая им угрожает. Обнаружив, что до сих пор держит в руке свой бокал с бренди, она сделала большой глоток и задохнулась. И каким же крепким он ей показался! Элен сразу же почувствовала, как у нее закружилась голова. Она вспомнила, что с раннего утра ничего не ела, если не считать утреннего кофе и булочки. Правда, ближе к вечеру, когда она одевалась к свадебной церемонии, Дивота предложила ей кусочек мяса и булочку, но она отказалась. После церемонии бракосочетания планировалось большое пиршество. Теперь можно было не сомневаться, что рабы, охваченные радостью победы, получили большое удовольствие от роскошных и обильных яств, которые готовились в течение нескольких предшествовавших свадьбе дней.

Ей и в самом деле больше не стоило пить, но, побоявшись расплескать остававшийся бренди, когда в темноте будет ставить бокал, Элен быстро его допила. А потом, встав на колени, потянулась, чтобы поставить бокал в сторонку, к тем вещам, которые принесла Дивота.

– Что вы делаете? – спросил Райан.

Раздавшийся так близко голос немного напугал ее, и она рванулась было в сторону, но в кромешной тьме потеряла равновесие. Не удержавшись на коленях с бокалом в руке, она с придушенным от боли вскриком упала на локоть, прежде чем успела сжать губы.