– Страшно даже вспоминать... Мы часами прятались в пустых бочках из-под соли на каком-то складе. Я была уверена, что задохнусь, но дикари двинулись дальше громить, жечь и грабить другие дома, слава Богу. Ведь правда же, Клод?

– Да, chere, – проквакал ее муж, проглотив очередной кусок.

– Естественно, я благодарю Господа не за то, что они напали на кого-то еще; я сказала так потому, что они не причинили вреда нам, вы же понимаете. Я бы никому не хотела пожелать таких страданий, какие выпали на долю наших ближайших соседей, упокой, Господи, их души. Там жила вдова Клемансо с тремя дочерьми. Вы не поверите, что с ними сделали! Их тела нашли на следующее утро, использованные самым ужасным образом.

Детали ее рассказа были омерзительны, но эта женщина не остановилась перед тем, чтобы описать все в подробностях.

Наконец она закончила и передернулась от отвращения.

– Разумеется, этот инцидент был не единственным. Надеюсь, вы не подверглись надругательству?

– Это не тот предмет, который я стала бы обсуждать, даже если бы он и имел место... – холодно ответила Элен.

– Очень, очень мудро, в этом я уверена, – сказала женщина, наклоняясь вперед так, что чуть ли не падала со стула.– Но все-таки с вами было такое?

– Не было! – отрезала Элен. Мадам Туссар села прямо.

– Вам очень, очень повезло, – проговорила она бесстрастным тоном.

Элен взглянула на Дюрана, который напряженно и с явным интересом следил за их разговором, а потом и на остальных – за соседним столиком, где сидели капитан Жан, молоденькая актриса Жозефина Жоселин и месье Мазэн с дочерью. Она посмотрела на Жози как раз в тот момент, когда та, откинувшись на спинку стула в бесстыдной позе, выставила вперед свои груди так, что соски были отчетливо видны сквозь тонкую ткань ее дешевенького платья. Месье Туссар глядел на прелести актрисы не мигая, однако Жози посылала свои улыбки только Райану.

Эрмина, проследив за направлением взгляда Элен, покачала головой:

– Жози тоже теряет над собой контроль.

Райан не обращал внимания на уловки молодой актрисы, расправляясь с булочкой, лежавшей возле тарелки с супом. Он взглянул на Элен, и в его глазах вспыхнула веселая искорка. И она вдруг поняла, что он мог бы и притушить пыл Морвена и отвлечь интерес мадам Туссар, если бы только захотел. Но вместо этого он предоставил ей возможность самой позаботиться о себе. Наверное, он рассчитывал, что таким образом она прочувствует истинную цену его защиты, которой он ее на время лишил.

Элен наклонилась вперед, чтобы перехватить взгляд чернявой актрисы. Поймав взгляд Жози, она холодно посмотрела на нее, а потом медленно и выразительно приподняла бровь. Жози выпрямилась на стуле и отвела глаза, взглянув на иллюминаторы вдоль внешней стенки салона, прежде чем с большим интересом обнаружила перед собой тарелку. Взяв ложку, она принялась есть.

Элен снова взглянула на Райана.

– Это гамбоу и в самом деле очень вкусное блюдо... – начала было Элен, но договорить не сумела. Казалось, слова застряли у нее в горле. В глазах Райана она увидела столько понимания и тлеющей страсти, что почувствовала, как ее сердце от радости бешено заколотилось.

Спас положение месье Мазэн, сидевший на ближнем к ней стуле за соседним столиком.

– Аромат гамбоу очень приятен, я согласен, но, по-моему, кок переложил специй, особенно перца. У меня в желудке от этого произойдет настоящая катастрофа.

– Папа, не надо! – попросила тихонько его дочь.

Капитан Жан немедленно проявил высочайшую заботливость, предложив плантатору взамен этого блюда омлет. Но с величайшей вежливостью его предложение было отклонено. И когда молодой человек попытался настаивать, Флора Мазэн покачала головой и неслышным голосом проговорила свое «спасибо», на долю секунды встретившись с ним глазами. Однако когда капитан Жан снова занялся своей тарелкой, она глянула на него краешком глаза, и ее бледные губы сложились в странную улыбку удовлетворенности.

Когда поданный на десерт хлебный пудинг гости доели до последней крошки, все встали со своих мест и поднялись из салона на палубу. Там из паруса соорудили навес, чтобы дамы под солнцем не испортили цвет своего лица. Под навесом стояло несколько стульев. Соломенные тюфяки, подобные тем, на которых спят матросы, были разложены вокруг как добавочные места для сидения.

Элен всегда любила солнце, но с тех пор, как она выбралась из темноты подземелья, ей никак не удавалось насладиться его теплом и светом. Она присела на соломенный тюфяк и наблюдала за блеском солнечных лучей на волнах, за его серебристым сиянием на белизне надутых парусов, за бриллиантовыми вспышками на надраенных до блеска медных и красного дерева деталях судна. Ей вдруг захотелось сбросить с себя одежду и растянуться в этом великолепном потоке света и тепла. Но вместо этого она степенно уселась, обхватив колени руками, чтобы ветер не вздымал ее юбки.

Мадам Туссар, присев рядом, продолжала рассказывать страшные истории, на этот разо женщине, которую обезглавили беглые рабы. Казалось, события на Сан-Доминго ее забавляли.

– Я никак не пойму одного: почему эти негры с такой жестокостью подняли восстание против нас, в других местах они же этого не делают?

– Это из-за революции во Франции, – пояснил ее муж.

– Скорее всего они последовали примеру Великого террора. – Эрмина уточнила предположение.

– А может быть, они просто последовали нашему примеру, – тихо добавила Элен.

Мадам Туссар повернулась к ней с застывшим лицом, словно ей нанесли публичное оскорбление.

– Что вы хотите этим сказать?

Элен сожалела, что позволила себе так высказаться, но отступать было некуда.

– Помню, еще ребенком я слышала о том, что вытворяли плантаторы с дальних плантаций со своими рабами. Они хоронили их заживо за малейшие провинности, перерезали сухожилия на ногах пойманных беглецов, чтобы изувечить их, заставляли женщин работать в поле сразу после родов, не говоря уже о том, что негров-рабов били кнутами и клеймили, как скотину.

– Может, на острове и встречалось несколько сумасшедших, которые творили такое, – согласился Мазэн, – но кто станет калечить рабов – они же ценнее, чем отличная лошадь или хороший рабочий мул?

– Кто? Слабые мужчины. Слабые боятся. Остров всегда был изолированным, располагался далеко от властей и военной помощи, а ведь на каждого белого приходилось почти двадцать рабов. Еще до первого восстания было ясно, что рабы – это грозная сила. Плантаторы по-прежнему надеялись, что смогут удерживать их в подчинении страхом и кнутом.

Именно такой тактики в отношениях с неграми придерживался и отец. Менять ее он не собирался даже ради дочери.

– Возможно, рабы выкупили собственную свободу ценой своей крови, но что это им дало в конечном счете? Кроме борьбы, ничего...

– При Туссене...

– Не говорите при мне об этом человеке. Кто и когда слышал, чтобы черный управлял? Смешно! – Мадам Туссар презрительно фыркнула.

– В условиях, которые продолжали существовать, он управлял вполне приемлемо.

– Ему пришлось взять в руки хлыст, чтобы заставить своих бесценных последователей вернуться на поля. Разве не так, Клод?

– Совершенно верно, chere. – Неожиданно на помощь Элен пришел Райан:

– Если бы Туссена оставили в покое, то ваш муж по-прежнему занимал бы свою должность, все могли бы оставаться в своих домах, имели бы средства к жизни, а многие сохранили бы свою жизнь. Это Наполеон и его шурин Леклерк затеяли последнюю бойню, когда восстановили рабство и увезли Туссена, обрекая его на смерть.

– Вам легко говорить. У вас нет капиталов, вложенных в Сан-Доминго. Вы ничего не потеряли, если не считать товаров на несколько ливров из вашего последнего груза.

– Из-за этого я могу быть объективным, а вы нет.

– Объективным? – вскричала презрительно мадам Туссар. – Да мы с Клодом провели двадцать пять лет на этом острове, за исключением года или двух, когда происходила самая страшная резня. Мы потеряли двоих маленьких сыновей, похороненных в песках этого острова. Мы отдали ему свою молодость, свои надежды и мечты. И что нам осталось? Ничего. Даже могил наших детей у нас теперь нет.