***

В сени - а там сбоку еще одна дверь. Огромное помещение, которое сложно так с ходу... "кладовкой" назвать. Высоко, крепясь на стропила, был протянут кабель, на конце которого свисала голая, будто груша, лампочка, источающая рыжий, ленивый свет. Но этого было достаточно, дабы окинуть все взором - и поразиться просторам, не побоюсь сего слова, "амбара". Почти сразу у входа стояла огромная деревянная лестница, ведущая на самый верх - чердак (с которого, кстати, даже сено торчало). Чуть дальше - комод, огромный деревянный сундук. Еще ход - и шкаф (с перекошенными створками). Кровать (!)... гигантская, полностью деревянная... но голая - без перины. Ее использовали сейчас как склад, подставку. Еще чуть в сторону - и целая вселенная стеллажей, заполненная, заставленная просто, казалось, бесчисленным количеством как мелких (пол-, одно-), так и больших (двух-, трех-, пятилитровыми) банками с разного рода консервацией. И если помидоры, огурцы и перец, как и солонину с засоленным в других банках салом, можно было признать - остальное же... только по надписям и рассекретить.

И года... везде учтиво указаны года. И не факт, что где-то... что-то здесь да не застоялось: с приличной такой "выдержкой" сокровища. Ведь если платья... "выйдя из моды", навсегда остались мертвым грузом шкафа, то это - тоже, вполне... может быть грустным памятником трудяги... потонувшего в одиночестве, в привычке и в обреченности, в собственной ненадобности... Ведь как-то никто не спешит являться в сей дом, помимо нас, шальных странников. Как и сама хозяйка: судя по реакции и словам, давно уже не ждет гостей...

- Лиз, - несмело ухватил меня за руку Костя и заставил обернуться, встретиться с ним взглядом.

- Да? - взволнованно. Тотчас заколотилось, затрепыхалось мое сердце в груди, сгорая из-за целого всплеска, взрыва чувств: начиная от завораживающих ощущений из-за столь волнующей близости с Пахомовым, и заканчивая страхом, предчувствием... жесткого, отнюдь неприемлемого для меня... неминуемого решения.

- Мне надо уехать.

Так, да? И сразу... выстрел. Вмиг зажмурилась я болезненно, силясь удержать на ресницах слезы, что предательски в момент проступили на глаза.

- Зайка, - еще сильнее, больнее пронзил меня звуком, отчего даже писк я уже не в силах была сдержать. Вмиг обнял, прижал к своей груди - невольно уткнулась носом своему изуверу в шею.

Позорно всхлипнула:

- Пожалуйста, не бросай меня, Костя!..

- Котик мой. Я не могу. Ты же сама видишь, знаешь... что заварилось что-то жуткое, странное... очень... очень странное. И ты не в безопасности... Я старался... - жгучая пауза, и вновь, торопливо, отчаянно принялся оправдываться: - Ты прости меня.... прости за всё-то, что я там творил. И за грубость, слова, поведение... Зай, но я... для тебя старался. Прости... Я хотел тебя уберечь... от твоей же глупости. Но... честно, не понимаю. Где облажались? Как раскусили? Или какая другая причина всему тому... Черти что. Но я докопаюсь, приведу все хоть в какой-то... терпимый вид - и вернусь. Федосеевна присмотрит за тобой. Она хорошая женщина, добрая. Верь ей, слушайся... прошу. И ребят приставлю: сейчас дождемся их - и все будет в норме. Но, прости... я не могу остаться, - силой немного назад подал, от себя отстранил. Глаза в глаза. Провел по волосам руками, обмер так, ухватив, утопив мое лицо в своих ладонях. Сверлящий, пристальный, манящий взгляд. - Ради твоего же блага. Нашего... пожалуйста, доверься мне. Уступи... И зла не держи. Я же не знал... Даже если какая-то ошибка. Не я бы его, так он бы нас пристрелил. Понимаешь?

Колкие мгновения тишины, его немой мольбы - и поспешно, лихорадочно закивала я головой.

- Я не знаю... почему он так поступил, - шепчу невнятно. - Да, ненавидел меня... Хотя, скорее, просто раздражала... бесила. Но... не думаю, что уж так сильно я ему дорогу перешла. Чтоб вот так... сначала согласиться так просто на мое участие в операции, а затем - прийти... и хладнокровно застрелить. Я не понимаю... И даже если Роман догадался... не думаю, не могли... нельзя так! - отчаянно, горько (невольно закатила глаза под лоб, давясь очередным приливом шальных соленых потоков).

- Что за Роман? - поспешно вклинивается, перебивает мою тираду.

- Начальник операции, - сглотнуть и тотчас невольно прокашляться. Шумный вздох. - Казанцев, майор, из соседнего подразделения, - немного помолчав, решаюсь добавить, открыть всю правду. - Но он... и есть тот самый осведомитель, что инфу на тебя искал. Я, правда, уверила его в том, что ты не знаешь, кем я нынче работаю. И что разошлись... врагами, и отомстить хотела. Но...

Вдруг рассмеялся добро так, снисходительно, будто над наивной дурочкой потешаясь:

- Хорошо, зай. Я все узнаю. Если на что интересное наткнусь - сообщу. Но ты нос не высовывай. С родителями - даже и мысли не допускай связываться. Я присмотрю за ними, чтобы им ничего не угрожало... и вообще, по мере возможности, надо, чтоб они ни о чем не узнали.

- Но они будут переживать, что я исчезла, станут искать.

- Я придумаю, как их успокоить, - тихо, мерно, будто убаюкивая.

- Инна! - словно осенило меня.

- Что Инна?

- Подруга моя. Можно обыграть, будто я к ней поехала. Что она рассталась со своим очередным парнем... ну и мы... - пристыжено ухмыльнулась я, пряча взгляд.

- Че, в запой ушли? - ржет неожиданно, еще сильнее сжав меня в своих объятиях.

Захохотала, не сдержалась и я, усовещено:

- Нет, но... так... немного поквасить, а потом моральная поддержка - и пошло поехало. Я отзвонюсь - и объясню.

- Не надо, - вдруг резко, перебивая. - Ни звонить, ни писать, ни как-либо еще себя выдавать. Для своих ты должна быть заложником. Понимаешь? Пусть так все и остается. А что с твоими родителями делать, дабы... на нервах ничего плохого не натворили, я придумаю. Но это... сейчас не главное. Сиди тихо, не высовывайся. Дождись меня - и тогда уж никому не придется ни о чем переживать. Не наломай дров, я тебя умоляю. Хорошо? Ли-из... - отчаянно протянул, будто взывая к остаткам мудрости внутри меня, пристально всматриваясь мне в очи.

Стыдливо рассмеялась я. Чувствую, как уже краснею, будто ребенок под напором мягкого порицания, заботливого воспитания своего опекуна.

- Постараюсь.

Заржал:

- И чего только тебя твой батя... или в милиции научили? "Так точно. Разрешите приступить к исполнению", а не... "постараюсь" - гогочет.

Захохотала и я, совсем уже запылав от обескураживания:

- Может, тебе еще и честь отдать?

- О, да-а, - внезапно двусмысленно, пошло как-то протянул, и тотчас приблизился к моему уху. Едва не касаясь меня губами, обдал дыханием, разливая перезвон шепота (отчего враз истомлено зажмурила я веки): - Я только за... И я уже давно готов.

- Дурак ты!.. - пристыжено рассмеялась я.

- Почему же сразу дурак?.. - хохочет тихо, сдержано. А затем и вовсе приблизился своими губами к моим. Дразнит, манит теплом, жаром своим, но сам не на что не решается.

- Но не здесь же, - смущенно рычу, а сама уже изнемогаю от жажды под его палящим солнцем. Молчит, дразнит, своим безучастием ломая, кромсая меня, будто мачете рубя. Отчаянно борюсь: - А вдруг она зайдет?

- Не зайдет, - поспешно, радостно отозвался. - Она же не маленькая, и не глупая... Догадается... почему мы так долго консервацию выбираем.

Смеюсь пристыжено.

А Пахомов мой... дыханием так и ласкает меня, будто поцелуями. Вот-вот не выдержу - и малодушно застону под этим жутким, сводящим с ума, напором.

- Ну, тогда... расстроится, что еда остынет, - догораю я в полной капитуляции.

- Ли-из, - опечалено, болезненно протянул, переменившись в голосе. - Ну, какая еда? - горестно. - Я не знаю, когда тебя следующий раз увижу... а ты "еда"...

Вмиг разыгралась, взвыла внутри меня буря, кромсая отчаянием: