- Костя не знает.
Выстрел, разрывая темень.
Обмерла старушка. Казалось, даже забыла как дышать.
Но еще мгновение - и шумное, болью своей пронзающее, сопение. Вздох.
Но не даю сказать, тотчас поспешно перебиваю ее, осмеливаясь:
- Но я ему скажу... обязательно, - немного помедлив. - Но сейчас... я еще не готова. Я... сама для себя... еще не готова... это прямо произнести вслух. Принять... свою участь. Не осуждайте меня, прошу, - отчаянно. - Не со зла я... и не из корысти.
- Я и не осуждаю, - сухое, неизвестное (то ли лживое, то ли щедрое).
- Мы с Костей, - вновь тороплюсь... не знаю зачем, - только недавно вместе. Но я уже успела... сделать ему больно. И мне страшно его потерять, - короткая, болезненная пауза. - Вы говорите... любовь. Но разве можно так полюбить кого-то быстро? По-настоящему...
- А что еще должно произойти? - неожиданно, сдержанно-колко.
- Не знаю, - растерянно. - Узнать... получше друг друга.
- Ты же чувствуешь его, уже. Суть, нутро... Тянет к нему, верно? Любовь тянет... первородная, слепая, интуитивная... Словно дитя, что только что покинуло матери лоно. А дальше - ты Костика лучше узнаешь... И как ребенок мир познает - так и ваша Любовь будет расти. Мудреть. Набирается опыта: то ли доброго, счастливого, то ли горького, болезненного. И один путь приведет к глубокой, как некоторые ее называют, "настоящей любви": к уважению, терпению, снисхождению, щедрости и теплу. А другой - к гибели: к боли, обидам, к презрению, раздражению, брезгливости и злости. К ненависти приведет. И если что и будет вас держать вместе... то не чувства, а привычка - гнилая, пустая, коварная обманщица, дающая как силы верующим, праведникам, так и кару - отступникам. Так что всё в ваших руках: вы это ваше дитя, эту вашу... "уже любовь", в ласке и нежности воспитаете, взрастив целое дерево; или же ваш росток завянет, а на душе вновь раскинется пустошь.
Немного помолчав:
- А горе твое... ваше... наше... - не помеха всему тому. Если с мудростью и терпением подойти. Всё преодолимо. Главное, что вы друг у друга есть, и помыслы ваши - чисты. А вот... молчание, умалчивание, как и ложь - до добра... не доведет. Никогда. Это - яд. И он - травит. Наступит момент, тайны, как гнойник, вскроются - но уже будет поздно что-то менять... И придется, как гангрену, - жестко и беспощадно... напрочь отсекать. Так что... не стоит этого всего ждать, до такого запускать. Общая жизнь - общие тайны. Общие беды. Общие радости. Общее... всё. Я понимаю... и не осуждаю тебя. Нет. Понимаю... страх, боль. Но с каждой минутой - время уходит: чувства ваши растут, и момент, когда ложь или жуткие тайны - еще не трагедия... тоже убегает.
- Но Он же далеко... - с горечью тяну я.
- А сейчас и не надо ему это знать, голову забивать. Сейчас поважнее другое будет: как обезопасить тебя, как сделать так, чтоб ты смогла вернуться туда, где и он обитает, в его мир. Но как только... буря утихнет, но еще даже не запоют на рассвете петухи, сознайся. Не стоит его бояться. Не глупый Костя. И не глухой. Ты дорога ему - а значит, примет тебя такую, какая есть, со всеми оговорками, но только при этом в довесок искреннюю и настоящую. И да, он тебя любит.
Глава 23. Долг и честь
***
Старая черешня за моим окном:
веха нашей жизни, что пошла на слом.
Повидала много ты на своём веку,
Испытала радость, знала и тоску.
Мать моя родная жизнь тебе дала.
Вот уж сорок вёсен ты моя сестра.
Боже мой, как долго мы с тобой живём:
Целая эпоха ссохлась за окном...
Ты немой свидетель моих грёз и бед.
Ты была зелёной - был и я не сед.
Под окном чернеешь, как немой упрёк,
Жизни моей грешной праведный урок.
Ты была девчонкой, когда я пришёл.
Ты была в расцвете. Я же - как сокОл:
Несколько за тридцать... И упущен шанс...
С той весны "Сомнение" - стал родным романс.
Уезжал надОлго я в дальние края.
Ты выросла в красавицу, хорошая моя.
Жизнь под вечер клонится - тянет на покой,
цветом в мае встретила, милою сестрой.
Но года коварные убыстряют ход .
Третье поколение кружит хоровод.
Нет уж нашей матушки, да и сам я дед.
От тебя, красавица, тени чёрной след.
Под дождём осенним ты стоишь нагой,
с высохшими ветками, с мертвою душой.
Ворон заблудившийся дремлет на суку.
Навевают сумерки скуку и тоску.
Сколь проплыло вёсен на твоём веку,
песен сколько спето на твоём слуху.
Свадьбы и рожденья, смерти и вражда...
Всё ты повидала, с нами всё прошла.
А теперь, ненужная, портишь вид двора...
Высохшая, старая, жалкая карга.
В бурю не поставить под тобой автО -
место занимаешь - так, ни-то, ни-сё...
И куда нам деться старым и больным:
На дрова - соседу, к пращурам своим?
Вот и весь рассказ мой, что навеял Фет.
В жизни всё конечное. В ней возвратов нет...
Юр ий Нильский, 2015 г.
Да уж... тяжела жизнь для городского в деревне. Это вам не до обеда спать, пока внутренние петухи по куполу черепушки не настучат. И пусть истощена, измучена, раздавлена... - подкинуло меня ранним утром. Для меня - утро, часов девять, а для Анны Федосеевны - уже "почти полдень": пол подметен, живность накормлена, одежда выстирана - сохнет; завтрак остыл... и идет полным ходом подготовка к "обеду".
Спохватилась я: быстро сменить ночную сорочку (все той же невестки) на платье, обуть тапки (заботливо приставленные к моей кровати хозяйкой) - и кинуться в кухню.
- Доброе... - замялась я на пороге, видя сколько дел уже переделано (и это только половина реальной картины). Устыжено поправила себя, - добрый день.
- Добрый, - радостно улыбнулась старушка. - Уже выспалась?
- Да сколько же можно... бока мять?
Ухмыльнулась:
- Ничего... в старости еще набодрствуешься: и сон не берет, но и ясности не дарено.
- Я могу Вам чем-то помочь? - скривилась в смущении.
- Помочь? - удивилась, скинув брови, та. - Спасибо, внучка, не надо. Лучше вон... умойся да позавтракай. Блинов напекла, варенье достала - открывай любое: клубничное, вишневое, малиновое, абрикосовое, яблочное, из смородины, сливовое - не знаю, какое любишь. Али вон мед есть, будешь?
Устыжено рассмеялась я:
- Нет, благодарю. Всё люблю... так что такое, какое и Вы будете.
- Я? - усмехнулась. - Куда мне? Давно уже этот чертов сахар в крови скачет.
Обмерла я, изумленная. И пусть вопрос логичный родился враз, задать его не решилась.
Но и не требовалась - сама всё поняла бабулька. Скривилась в горькой улыбке:
- Костику обычно варю. Как приезжает - удается ему немного в город передать. Пусть балует себя. Кто ж еще ему его наварит? А магазинные - не то, столько химии... столько... что аж зубы сводит: помню, попробовала раз - долго плевалась.
Невольно рассмеялась я, но тут же осеклась:
- И не говорите. Еще в школе нам рассказывали о том, что из нефти варенье делают: тогда это казалось на грани фантастики, а теперь - печальная реальность.
- Из нефти? - округлила очи женщина.
- Да. Представляете? Колбаса - из бумаги, мясо - из сои, молоко и яйца - из порошка, "доя" растения, мороженное на жидком азоте... животные, вскормленные на химии: свиньи "спортивные"... курицы, страдающие ожирением... Да и вообще, скоро всё станет... синтетическим. Даже тот же иммунитет, что так усердно человечество копило, усовершенствовало, оттачивало, заботливо передавало от поколения к поколению, следуя фундаментальным законам эволюции, сейчас почти полностью сменило на искусственную, лекарственную подоплеку, параллельно рождая из вирусов и бактерий - жутких, непобедимых мутантов. Куда идем, куда движемся?.. Одна благодарность - сыты и пока живы, да и общество, в большинстве своем, - невольно шумный, тяжелый мой вздох, прогоняя горечь, - еще способно воспроизводить свое потомство, а обо всем остальном - придется уже... "думать завтра", - невольно передернула слова я когда-то, как по мне, инфантильной Скарлетт, а нынче - едва ли не "довольно-таки мудрой", заботящейся, берегущей свою психику, О'Хара.