Ладно!

Каттлтон поверил им. Он знал, что они правы, а его память дает сбои. Наверное, он в самом деле в ту ночь спал дома, но что делать с воспоминаниями об убийстве. Убийство в парке стояло у него перед глазами. Выходит, он сошел с ума.

— А сейчас, — улыбнулся сержант Рукер, словно прочитав его мысли, — вы, наверное, думаете, будто сошли с ума. Не беспокойтесь, мистер Каттлтон, с головой у вас все в порядке. Желание признаться в несовершенных преступлениях не настолько редкое явление, как вы думаете. Вы бы сильно удивилось, если бы узнали, сколько людей приходят в полицию с чистосердечными признаниями после каждого громкого преступления, о котором они узнают из газет. Где-то в глубине души у вас прячется желание убить человека, и вы испытываете чувство вины. Поэтому, наверное, вы и признались в том, что неосознанно возможно и хотели сделать, но на самом деле не делали. Нам с такими людьми, как вы, приходится сталкиваться чуть ли не каждый день. Вы отличаетесь от большинства себе подобных может быть тем, что уж очень твердо уверены в своей вине. Далеко не все могут так подробно и четко описать совершенные преступления. Однако для меня главным доказательством являются не чистосердечные признания, а показания детектора лжи… А насчет того, что вы якобы сходите с ума, не беспокойтесь. Это не умопомешательство, а просто легкое нервное расстройство. Ничего страшного, пройдет. Самое главное — поменьше обращать на него внимания.

— Да, во всем виноваты нервы, — подтвердил второй полицейский.

— Я не исключаю, что желание признаться в каком-нибудь преступлении вернется, — предупредил Рей Рукер. — Так что пусть это не будет для вас сюрпризом. Отнеситесь к нему спокойно, не впадайте в панику. Если вы будете бороться, если будете гнать дурные мысли и говорить себе, что никого не убивали, то победите. И я вас прошу, не надо больше никаких признаний. Ладно?

Сейчас Уоррен Каттлтон почувствовал себя несмышленным ребенком. Однако через несколько минут он испытал облегчение, огромное облегчение и радость. Значит, электрический стул отменяется! Отменяется вместе с пожизненным чувством вины!

В ту ночь Уоррен Каттлтон спал крепко без сновидений.

Это произошло в марте, а четыре месяца спустя, в июле, повторилось опять.

Уоррен Каттлтон проснулся и вышел на улицу. Купив в расположенном на углу газетном киоске «Дейли Миррор», отправился завтракать в кафе. У него сразу пропал аппетит, когда на третьей странице он наткнулся на статью о четырнадцатилетней школьнице, которая отправилась прошлой ночью домой, но так и не дошла. Кто-то затащил девочку в пустынный переулок и перерезал горло бритвой. Газета поместила и кошмарную фотографию школьницы с перерезанным от уха до уха горлом.

Прочитав статью и внимательно разглядев снимок, Уоррен Каттлтон опять все вспомнил. Воспоминание, как ослепительная вспышка молнии в черном небе… Воспоминание, ярко осветившее все вокруг…

Каттлтон вспомнил бритву в своей руке и тщетно пытающуюся вырваться девочку. Вспомнил, как у него в руках билось юное тело, вспомнил ее стоны и невероятное количество крови, фонтаном брызнувшей из перерезанного горла.

Воспоминания оказались настолько ярким и четким, что Уоррен не сразу вспомнил, что такое с ним происходит уже не в первый раз. Такой же припадок у него был в марте, но тогда он вспомнил то, чего не было. И сейчас история должна повториться…

Он сказал себе, что этого не могло быть, но тут же усомнился в правоте своих слов. Как же этого не могло быть, если он помнил убийство. Помнил каждую деталь, каждую мельчайшую подробность, помнил так ясно, словно оно произошло несколько минут назад.

Уоррен Каттлтон начал убеждать себя, что все это только плод его больного воображения. Ведь сержант Рукер предупредил, что желание признаться в несовершенном преступлении может вернуться. Он убеждал себя, но логика была бессильна против испуганного мозга. Если человек держит в руке розу, вдыхает ее аромат и вздрагивает от укола шипов, никакие убеждения и доводы не прогонят мысль о реальности цветка. И «роза» в его памяти была не менее реальна, чем роза в руке.

В тот день Уоррен Каттлтон пошел на работу, но день смело можно занести в разряд потерянных. Он думал все время об убийстве и никак не мог сосредоточиться на бумагах, лежащих на его столе. Из головы не шло отвратительное, жестокое убийство Сандры Гитлер. Разумом он понимал, что не мог убить девочку, но, с другой стороны, никак не мог прогнать мысль, что это его рук дело.

Каттлтон вел себя так странно, что встревоженные сослуживцы поинтересовались его самочувствием. Его рассеянность не укрылась и от внимания начальника, который спросил, давно ли он в последний раз был у врача. В пять часов вечера Уоррен пошел домой. Проходя мимо полицейского участка, он даже остановился — так сильно хотелось зайти к сержанту Рукеру. Но он пересилил себя и прошел мимо.

Как и в прошлый раз, в ту ночь Уоррена мучали кошмары. Он метался по кровати и просыпался каждые полчаса в холодном поту. А однажды так громко закричал во сне, что разбудил себя. На рассвете, поняв, что уже не уснуть, встал и обнаружил, что простыни все мокрые от пота. Пота оказалось так много, что пот пропитал даже матрац.

Приняв холодный душ, Уоррен Каттлтон оделся и отправился в полицейский участок.

В марте он уже приходил сюда с чистосердечным признанием, но они доказали ему, что он невиновен. Доказали так убедительно, что он им поверил. Сейчас история повторялась. Он не мог убить Сандру Гитлер! И сейчас пришел в полицию в тайной надежде, что сержант Рукер, как и в прошлый раз, поможет ему избавиться от призрака девочки, который мучает его. Каттлтон собирался признаться в убийстве, выслушать доказательства своей невиновности… и спокойно спать в ту ночь.

В этот раз Уоррен Каттлтон не стал останавливаться около стола дежурного сержанта и сразу поднялся на второй этаж. Когда он вошел в кабинет сержанта Рукера, тот удивленно заморгал.

— Уоррен Каттлтон…— вспомнил молодой сержант. — Неужели опять признание?

— Я боролся, я не хотел отвлекать вас от работы… Вчера вспомнил, что убил девочку в Куине. Я знаю, что убил ее. Понимаю, что не мог убить, но…

— Вы уверены в том, что убили девочку? — прервал Рукер.

— Да, уверен, — вздохнул Уоррен.

Детектив с тяжелым вздохом встал и отвел Каттлтона в какую-то комнату, потом попросил немного подолждать и вышел. Через четверть часа он вернулся и сообщил:

— Я звонил в отдел по расследованию убийств Куина и выяснил кое-какие подробности, не попавшие в газеты… Не помните, вы ничего не вырезали у нее на животе?

Каттлтон тут же вспомнил, как кромсал голое тело девочки, и кивнул.

— И что же вы вырезали, мистер Каттлтон? — вкрадчиво поинтересовался сержант Рукер.

— Я… я точно не помню.

— Забыли? Напомнить? Вы вырезали «Я тебя люблю». Ну, сейчас вспомнили?

Да, сейчас Уоррен Каттлтон вспомнил! Он на самом деле вырезал «Я тебя люблю». Вырезал на нежной коже три слова, чтобы доказать, что это ужасное убийство акт любви и акт разрушения. О да, сейчас он все вспомнил. Надпись стояла у него перед глазами так же четко, как написанная на стене.

— Мистер Каттлтон, понимаете, дело в том, что убийца вырезал на животе девочки совсем другое. Он вырезал нецензурные слова. Первое слово было нецензурное, а второе — «тебя». Только не «люблю тебя», а кое-что другое. Поэтому об этом не написали газеты. Правда, сначала они хотели посмаковать эту подробность, но ребята из Куина попросили их помолчать, чтобы можно было выводить на чистую воду таких людей, как вы, мистер Каттлтон… Согласитесь, идея неплохая. Стоило мне произнести слова, как вы в ту же самую секунду все вспомнили. Теперь понимаете, какая сила убеждение? На животе девочки вырезаны совсем другие слова, а это значит, что вы и пальцем не дотронулись до девочки. Вы прочитали об убийстве в газетах, что-то щелкнуло у вас в голове, и вы убедили себя в том, что все вспомнили.