Ведь с этим, как она меня уверяла, уже давно покончено и их союз распался. Потому что она однолюбка, и теперь я ее мужчина, а прошлое пусть останется в прошлом, и в конце концов я ведь уже в курсе, что она далеко не дева — ни Орлеанская, ни Монреальская. Так что мне не следовало держать на нее зла, но с другой стороны, я не мог заставить себя проникнуться к ней и чересчур бурным положительным чувством, поэтому я просто лежал с ней рядом, не претендуя на более близкий контакт.

Она трещала без умолку, а потом вдруг резко осеклась на середине фразы, даже не дойдя до запятой, и захрапела — или, если вам так приятнее, громко засопела. А я лег на пол и пролежал так минут двадцать, дав возможность мышцам спины расслабиться. В чем не было острой необходимости, потому что мое тело и так было настолько расслаблено, что я уж боялся, как бы кости не начали плавиться. Но ведь надо было как-то убить время.

Потом я убивал время питьем кофе, чтением и раздумьями. Где-то на восточной окраине Монреаля Всемирная выставка готовилась к завершению очередного дня работы. Я стал думать, что бы могли кубинцы учудить с теми восемью или десятью людьми, которых они ежедневно выкрадывали из толпы. Или похищенных было больше? Сет и Рэндольф насчитали восемь человек только за несколько часов. Но при скорости похищения по десять человек в день, получается, что в месяц число их жертв составляет триста человек, то есть около двух тысяч за весь период проведения выставки.

Да кто же эти несчастные? И что кубинцы намерены с ними сделать? И где они их собираются складировать, кто-нибудь может мне сказать?

Я не стал будить Арлетту. Как не собирался нарушать мирный сон персонала Всемирной выставки. Могу сказать, что к полуночи город утих, а к двум часам ночи, когда закрылся парк аттракционов «Ля Ронда», окончательно вымер. Наверняка именно в эти предутренние часы бригады мусорщиков выходят вершить свой скорбный труд по уборке территории, и было логично предположить, что количество и численность этих бригад очень невелико, так что вряд ли они могут представлять какую-то опасность для ночного диверсанта.

Посему в половине третьего я растолкал Арлетту, чье пробуждение среди ночи было зрелищем ничуть не более приятным, чем на рассвете, но я влил в нее чашку кофе и проводил в ванную, откуда она вышла возрожденная к новой жизни, любви и подвигам.

Время мы выбрали подходящее. И все детали предстоящего рейда проработали довольно тщательно. Она собрала нам завтрак в тот же пакет, в котором братишки принесли накануне бутерброды и куда я положил отвертку, стамеску и несколько обрезков тонкого пластика.

Погода нам благоприятствовала. Густые облака очень кстати закрывали луну и звезды. Улицы были практически пустынны. Машина Арлетты, маленькая «реношка» (naturellement19), стояла в гараже за углом. Она пригнала «рено», я загрузился внутрь, и мы поехали.

Тайна исчезновения Минны, а может быть и сама Минна, находилась за семью замками в кубинском павильоне.

Пришла пора отпереть эти замки.

— Может, лучше выключить фонарь? — прошептала Арлетта. — Мы уже совсем близко. Лучше не привлекать внимания.

— Но лодка без огней сразу привлечет внимание! — возразил я.

— Наверное, ты прав.

— К тому же плыть в кромешной тьме небезопасно. Вот заглушу мотор — тогда попробуем подплыть при потушенном фонаре. А сейчас еще рано.

Я вел наше суденышко по одной из проток реки Святого Лаврентия, стараясь держаться курсом на Иль-де-Нотр-Дам. Арлетта восседала на корме, светя фонарем через мое плечо на черную воду впереди. Небо все еще было заволочено облаками. Мы плыли в кромешной ночной мгле, и только позади нас мерцали огоньки монреальского даунтауна.

Эта небольшая лодочка была как раз то что нужно — плоскодонка с небольшим навесным мотором. На дне валялись еще и весла, что тоже хорошо. Мотор тарахтел чуть слышно, но ведь звук на воде разносится далеко, а мне хотелось, чтобы последний отрезок нашего пути мы прошли как можно более тише.

С помощью одного телефонного звонка некоему неназванному другу Арлетте удалось заполучить эту лодку. Нам оставили ее в условленном месте, куда мы должны были ее потом пригнать. Без этой лодки нам бы пришлось туго: ни один вид транспорта на выставке в столь поздний час не функционировал, и хотя к территории «Экспо» вело несколько улиц и мостов, мы едва ли смогли бы передвигаться по ним незамеченными.

Мы плыли вперед, и вот наконец я стал различать вдалеке темные остовы павильонов. Они освещались, но не ярко. Я заглушил мотор и попросил Арлетту выключить фонарь. Она спросила, не надо ли затушить сигарету. Мне этот ее вопрос показался чересчур мелодраматичным, но было бы жестоко разбивать ее тонкое ощущение театральности нашей ночной вылазки. И я просто сказал, что следует соблюдать полную светомаскировку. Она торопливо швырнула сигарету через борт.

На веслах мы шли не так резво, как с мотором, но нам повезло: лодку подгоняло течение. Что самое удивительное — я не сбился с курса. Я уверенно лавировал в узких протоках, бесшумно опускал в воду весла, и в конечном счете мы приплыли туда, куда и хотели. У меня с собой не было карты «Экспо», потому-то я и не заблудился.

Мы пришвартовались. Я привязал конец к бетонному столбу, бросил весла на дно лодки и встал в самом центре (наверное, для этой точки на судне есть специальный термин, но с меня довольно и знаний о конце, веслах и корме) и огляделся. Никого. Тишина. Я выпрыгнул на берег — хотя трудно назвать берегом заасфальтированный кусок почвы — и нагнулся взять у Арлетты из рук пакет с едой и фонарь. Я помог ей выйти из лодки, и мы побежали по непривычно пустым аллеям к кубинскому павильону. Странно было видеть оживленные в дневное время павильоны пустыми, без длинных очередей. У меня даже возникло желание вломиться куда-нибудь и спокойно осмотреть экспонаты.

Разбросанные там и сям фонари освещали нам дорогу, но наши фигуры в их тусклом свете, наверное, различить было трудно. Временами из тьмы доносились звуки человеческой деятельности. Урчали поливальные машины, и мусорщики гремели баками, подготавливая их для приема завтрашней порции отходов.

Главный вход в павильон Кубы был освещен слишком ярко. Мы прошмыгнули вдоль стены к выходу. Посветив фонарем, я нашел дверь и приступил к вскрытию замка с помощью принесенных инструментов. Я сдвинул личинку, а затем, держа дверь нараспашку, попросил Арлетту засунуть кусок пластика в замок так, чтобы застопорить личинку. Дверь открывалась наружу, но снаружи никакой ручки не было, поэтому мне пришлось ногтями поддеть край дверной панели и постепенно, мало-помалу, тянуть дверь на себя. Получилось не сразу, но в конце концов мои усилия увенчались успехом, и мы проникли внутрь.

Я почти был уверен, что в ту же секунду, как только мы окажемся в павильоне, нас схватят. Волей-неволей я вспомнил события в подвале Эмиля. Я ожидал получить удар по голове, или ощутить под ребрами ствол пистолета, или быть ослепленным лучом прожектора. Но мои страхи не оправдались. Мы с минуту молча простояли на одном месте, а потом осторожно двинулись прочь от двери. Я шарил лучом фонаря по стенам и по полу. Ни одна живая душа, похоже, не бродила тут во тьме — за исключением нас двоих.

— Надо сохранять полную тишину! — прошептал я. — Если кубинцы похищают людей, где-то они их должны прятать, а значит, тут должны дежурить охранники. Тут наверняка есть потайная комната. Наверное, когда кубинцы проектировали свой павильон, они уже все заранее знали и все продумали, и у строителей было достаточно времени, чтобы отгородить потайные помещения, которые сразу и не найдешь.

— И где же мы будем искать?

— Понятия не имею. Шшш!

Я на цыпочках сделал круг. Искать в этом здании было легче легкого: огромные, полупустые экспозиционные залы, стены тонкие. Но если тут что-то и спрятано, то найти это невероятно сложно. Мы обыскали весь первый этаж, поднялись по лестнице на второй, все там осмотрели, опять спустились на первый и остановились, беспомощно глядя друг на друга.