– Велкин тебя обманул. Он начал, а она довершила дело. А потом он застрелил ее и свалил это на тебя.

Какое-то время я раздумывал:

– Нет.

– Нет?

– Не думаю. Зачем она вообще ему понадобилась? Он мог бы одурманить меня так же просто, как и она. И еще кое-что. Мой последний телефонный разговор с ним, когда он назначил встречу в ее квартире. Он явно был не в себе. Тогда я подумал, что он пьян.

– И что же?

– Теперь я уверен, что и его напичкали наркотиками.

– Как тебя?

– Нет, не совсем так. Это был какой-то другой препарат, иначе бедняга вообще не смог бы разговаривать. Интересно, что она подсунула мне? Сильная оказалась штуковина! У меня были галлюцинации.

– Похоже было на наркотик ЛСД?

– Я никогда не пробовал ЛСД, хотя знаю, что это очень сильный наркотик.

– Я тоже его не пробовала.

– И это были не те галлюцинации, когда животные оживают на стенах или происходит что-то подобное. Просто я все воспринимал в искаженном виде до того, как потерял сознание. Например, музыка играла то громко, то тихо. А лицо ее, казалось, таяло, когда я пытался на нем сосредоточиться, но это было уже прямо перед тем, как я куда-то провалился.

– И ты что-то мне говорил про ее волосы.

– Да. Они то и дело становились рыжими. На самом деле у нее были короткие темные волосы, а мне все казалось, что на голове у нее густые ярко-рыжие кудри. Потом я на секунду закрывал глаза, и волосы снова становились короткими и темно-коричневыми по цвету. О Господи!

– В чем дело, Берни?

– Я вспомнил, где я ее прежде видел! И у нее действительно были кудрявые рыжие волосы. Наверное, это был парик.

– Темный парик?

– Рыжий. Она приходила ко мне в магазин, и, должно быть, на ней был рыжий парик. Я уверен, что это была та самая женщина. Квадратные плечи, приземистая фигура, своеобразно-строгое лицо с квадратной челюстью. Я уверен, что это была она. Кажется, она приходила в магазин три или четыре раза.

– С Редьярдом Велкиным?

– Нет. Он приходил туда только один раз. Потом у нас был ленч в клубе «Мартингал» в тот же самый день, еще раз я с ним встречался в этом же клубе, чтобы пропустить рюмку-другую и поговорить, и несколько раз мы разговаривали по телефону. Она пришла в магазин... Так... Я не знаю, когда я в первый раз ее заметил, но это, должно быть, было на прошлой неделе. И еще вчера она купила у меня книгу. «Эклоги» Вергилия, изданные Клубом потомственных книголюбов. Это была она. В этом нет никаких сомнений.

– Что же она делала?

– Полагаю, она хотела оглядеться, посмотреть, что и как. С той же целью и я ходил в Форест-Хиллз со своей деловой папкой. Рекогносцировка. Слушай, можно я включу радио?

– Зачем?

– Послушать полуночные новости.

– Разве уже двенадцать? Конечно, включай.

Я пересадил кота, поднялся и включил радио. Как только я сел, кот тут же вернулся, забрался ко мне на колени и снова принялся мурлыкать. Этот выпуск новостей почти полностью повторял одиннадцатичасовой. Новым было только то, что албанец сдался, не тронув никого из своих заложников. По-видимому, у него крыша поехала, когда он узнал, что у его законной жены есть другой законный муж, с которым они, очевидно, теперь находятся в законном родстве. Маделейн Порлок по-прежнему была мертва, а полиция по-прежнему искала некоего Бернарда Роденбарра.

Я опять пересадил кота, выключил новости и снова сел. Каролин спросила меня, каково это, когда тебя разыскивает полиция. Я ответил, что это ужасно.

– Как они узнали, что это был ты, Берни? Отпечатки пальцев?

– Или бумажник.

– Какой бумажник?

– Мой бумажник. Тот, кто обыскивал меня, вытащил его. Маделейн Порлок или ее убийца. Пропали книга, пятьсот баксов и бумажник. Может быть, его подложили туда, где полицейские наверняка должны были бы его найти.

– Разве не предполагалось, что ты будешь без сознания к их приходу?

– Предполагалось, но, может быть, бумажник подложили для верности. А может быть, его взял убийца, надеясь, что в нем есть какие-нибудь улики вроде визитной карточки Велкина или каких-нибудь моих записей. – Я пожал плечами. – Полагаю, бумажник теперь может быть где угодно. Думаю, что мне нужно приостановить действие своей кредитной карточки, прежде чем ее используют для оплаты кучи билетов на самолет. Однако этим я займусь в последнюю очередь.

– Это я понимаю. – Она снова обхватила подбородок ладонью и наклонилась вперед, пристально глядя на меня своими голубыми глазами. – А чем ты займешься в первую очередь, Берни?

– А?

– В первую очередь. Что ты собираешься делать?

– Убей меня, если я знаю.

– Не хочешь ли сделать еще глоточек, пока ты над этим раздумываешь?

Я покачал головой:

– Думаю, мне пора остановиться.

– С тех пор, как пора было остановиться мне, я уже сделала два или три глотка. И выпью еще. – Она достала бутылку и налила себе изрядную дозу. – А ты что же, всегда знаешь, когда именно тебе пора остановиться, и останавливаешься?

– Конечно.

– Это потрясающе! – сказала она. Она отхлебнула бренди и поглядела на меня поверх стакана. – Ты знал, что в квартире еще кто-то есть? Кроме Порлок?

– Нет. Но я не был нигде, кроме гостиной, до тех пор, пока Порлок не убили. Я думал, что в квартире нас только двое и мы ждем Велкина.

– Убийца мог находиться в другой комнате.

– Возможно.

– Или она была одна. Напоила тебя, взяла книгу, деньги и бумажник, а потом, когда она выходила из квартиры, вошел мужчина с пистолетом.

– Верно.

– Кто это был? Сикх? Велкин?

– Я не знаю, Каролин.

– Зачем только ей понадобился парик? Начнем с того, что она не была кем-то, кого ты знал раньше, правильно? Так зачем же ей понадобилась маскировка?

– Убей меня, если я знаю.

– А как насчет сикха? Может быть, это тоже была маскировка? Может быть, сикхом был Редьярд Велкин?

– Он был с бородой и в тюрбане.

– Борода могла быть приклеенной. А тюрбан ведь можно надеть и снять.

– Сикх был гигантом. По крайней мере шесть футов четыре дюйма, а может быть, и больше.

– А ты никогда не слышал, что есть ботинки, которые делают человека выше, чем он есть на самом деле?

– Велкин не был сикхом, – сказал я. – Уж поверь мне.

– Я только это и делаю в последнее время. Но вернемся к главному. Как ты думаешь выбираться из этой истории? Ты можешь пойти в полицию?

– Это – единственное, что я не могу сделать.

Меня тут же упрячут за убийство, совершенное в одиночку. Я могу попросить о смягчении приговора или сделать так, чтобы мой адвокат нашел способ заморочить присяжным голову, но в любом случае наиболее вероятно, что последующие десять или даже двадцать лет я проведу в казенном доме на казенных харчах. А мне этого совсем не хочется.

– Это я понимаю. О Господи! Да неужели ты не можешь...

– Не могу – что?

– Разве нельзя рассказать им то, что ты рассказал мне? Извини, считай, что я этого вопроса тебе не задавала, ладно? Отнеси это на счет бренди. Потому что с какой же стати они тебе поверят? Никто не поверит тому, что ты рассказал, кроме дурочки, которая стрижет собак. Берни, должен же быть какой-то выход, но какой, черт возьми?

– Найти настоящего убийцу.

– О, конечно! – Она хлопнула себя рукой по лбу. – Почему мне самой-то не пришло это в голову? Просто найти настоящего убийцу, раскрыть преступление, вернуть украденную книгу – и все великолепно. Как показывают по телевизору, да? Вовремя закругляясь, чтобы пустить рекламу.

– И показать фрагменты передач, которые будут идти на следующей неделе, – сказал я. – Не упускай это из виду.

Мы еще немного поговорили. Потом Каролин стала периодически зевать, и это передалось мне. Мы оба пришли к заключению, что нам надо поспать. Мы все равно сейчас не могли решить до конца, как нам действовать дальше, и головы наши слишком устали.

– Оставайся здесь, – сказала она. – Ложись на кровать.