— Я приехал повидать твоего отца.

— Опоздал на два года.

Инди заметил, что бармен-непалец, с угрожающим видом стоит рядом, сжимая в руке топорище.

— Все в порядке, Мохан. Я с ним сама справлюсь. — Она презрительно кивнула в сторону Инди. — Можешь идти.

Мохан положил топорище на стойку, пожал плечами и вышел.

— Что ты имеешь в виду — опоздал на два года? — медленно произнес Инди. — Что случилось с Абнером?

Впервые с начала разговора глаза Марион смягчились. Она вздохнула, в ее голосе зазвучала все еще неизжитая печаль:

— Что я имею в виду? То, что он погиб под лавиной, вот что. Всю жизнь рылся в земле, что-то выкапывал, так что вполне закономерный конец. Насколько мне известно, он все еще там, на склоне горы, погребен под снегом.

Она отвернулась и плеснула себе что-то в стакан. Инди вновь подсел к стойке. Абнер мертв. Невероятно! Это был настоящий удар.

— Он вбил себе в голову, что его любимый Ковчег спрятан где-то на склоне. — Марион отхлебнула из стакана. Инди заметил, что в разговоре об отце ее суровость и жесткость несколько смягчились, но она, по-прежнему. Не хотела проявлять свою слабость.

— Он таскал меня на раскопки по всему свету. А потом вдруг взял, да помер, не оставив ни гроша. Догадываешься, как я жила, Джонс? Работала здесь. И не только официанткой, понял?

Инди смотрел на нее, удивляясь той гамме чувств, которую вызвал в нем рассказ девушки. Это были чувства, ранее незнакомые ему. Она вдруг показалась такой беззащитной, и одновременно такой красивой.

— Парень, хозяин этой забегаловки, сошел с ума. Здесь все так кончают, раньше или позже. Так что, когда его увезли, догадываешься? Кабак остался за мной — до конца дней. Худшего проклятия и не придумаешь, да?

Инди больше не мог спокойно слушать ее рассказ, он хотел посочувствовать девушке, утешить ее, но нужные слова не приходили.

— Мне очень жаль, — наконец произнес он.

— Нужна мне твоя жалость!

— Нет, мне действительно очень жаль, что так получилось.

— Я любила тебя, и посмотри, что вышло.

— Я не хотел этого, поверь.

— Я была всего-навсего ребенок!

— Повторяю, мне очень жаль.

— Ты виноват, Индиана Джонс, сам знаешь.

Инди промолчал, удивляясь, что можно еще сказать, если поправить все равно ничего нельзя.

— Если бы я мог вернуться в прошлое и исправить зло, которое причинил тебе, я бы сделал это.

— Я знала, что когда-нибудь ты войдешь в эту дверь. Не спрашивай почему. Просто знала и все, — сказала Марион.

Он положил руки на стойку.

— Почему ты не вернешься в Америку?

— А деньги откуда? К тому же, я не хочу возвращаться нищей.

— Может быть, я смогу тебе помочь?

— Ты за этим приехал?

Он покачал головой.

— Нет, мне нужен один предмет, принадлежавший твоему отцу.

Марион вновь замахнулась, но Инди на этот раз был наготове и ловко схватил ее за запястье.

— Подонок, — прошипела она. — Оставь старика в покое хотя бы на том свете. Достаточно ты помучил его при жизни.

— Я заплачу, — предложил Инди.

— Сколько?

— Достаточно, чтобы не нищей вернуться в Америку.

— Ах так! Только, знаешь, я все продала. Все его барахло. Он всю свою жизнь потратил на барахло.

— Как? Ты продала все?

— Разочарован? Ну и как, приятно чувствовать разочарование, мистер Джонс?

Она произнесла это с таким злорадным торжеством, что Инди улыбнулся. Но говорила — ли она правду. Утверждая, что продала все вещи Абнера? Зачем, если, по ее словам, они ничего не стоили?

— Мне нравится, когда у тебя потерянный вид, — произнесла девушка. — Что хочешь выпить? Я плачу.

— Сельтерской, — сказал он вздохнув.

— Сельтерской, да ну? Ты, смотрю, переменился, Индиана. А я предпочитаю скотч. Но могу пить и виски, и водку, и джин. Только бренди не люблю.

— Ты стала совсем бой-бабой.

Она вновь улыбнулась.

— Жизнь заставит.

Он потер челюсть. Словесный поединок начал ему надоедать.

— Сколько раз мне повторять, что я извиняюсь?

Она подтолкнула к нему стакан с сельтерской. Он взял его и, поморщившись, отхлебнул. Девушка облокотилась на стойку.

— Ты заплатишь наличными?

— Разумеется.

— Так скажи мне, что именно тебя интересует. Может, я вспомню, кому я продала эту вещь.

— Бронзовый диск в виде солнца. В середине — дырка, немного не по центру. Внутрь вставлен красноватый хрусталик. Это медальон, венчающий жезл Ра. Тебе знакома эта вещь.

— Может быть. Сколько?

— 3 тысячи долларов.

— Маловато.

— Хорошо, я могу заплатить 5, и получишь еще, когда вернешься в Штаты.

— Это что-то важное?

— Возможно.

— Тебе можно верить?

Инди кивнул.

— Ты меня однажды уже кормил обещаниями, помнишь? Когда мы виделись в последний раз, ты обещал вернуться.

— Вот и вернулся.

— Ну и подонок же ты!

Она молча обошла стойку и встала рядом с ним.

— Давай мне 5 штук и придешь завтра.

— Почему завтра?

— Потому что я так хочу. Потому что с тобой надо держать ухо востро, это я уже поняла.

Он вынул деньги и отдал ей.

— Хорошо, я верю тебе.

— Ну и дурак.

— Да, он вздохнул. — Это точно.

Он направился к выходу, размышляя, где проведет ночь. В сугробе, скорее всего.

— Можно тебя кое о чем попросить, — донесся до него ее голос.

Он обернулся.

— Поцелуй меня.

— Что?

— Поцелуй меня. Хочу вспомнить прошлое.

— А если я не хочу его вспоминать?

— Тогда завтра можешь не приходить.

Он засмеялся и, наклонившись, прикоснулся к ее рту. Ответный поцелуй поразил его: она жадно впилась в него губами, ее язык с силой прорвался сквозь его зубы и коснулся неба, руки судорожно ласкали волосы. Неумелые детские поцелуи остались лишь воспоминанием, теперь перед ним была страстная, опытная женщина.

Она оторвалась от его губ, улыбнулась и, потянувшись за стаканом, устало произнесла:

— А теперь, пошел ко всем чертям.

Поняв, что спорить бессмысленно, Инди направился к выходу и захлопнул за собой дверь. Какое-то время Марион продолжала сидеть, не шевелясь, затем принялась разматывать шарф, завязанный вокруг шеи. Блеснула цепочка. Девушка потянула за нее, и на конце показался медальон в виде солнца с хрусталиком посередине. Она задумчиво потерла его большим пальцем.

Дрожа от холода, Инди подошел к машине и залез внутрь. Что ему теперь делать? Кататься по этому захолустью до утра? Вряд ли он сможет найти в Патане приличную гостиницу, перспектива провести ночь в своем драндулете его тоже не привлекала — к утру он превратиться в сосульку. Может, подождать немного, Марион смягчится, и он вернется в пивную. Должна же в ней быть хоть капля гостеприимства. Он подышал на пальцы, чтобы хоть немного их согреть, — руль был такой холодный. Что страшно было к нему прикоснуться, — и он завел мотор. Затем медленно отъехал от входа, не заметив, как на другой стороне улицы проскользнула тень мужчины в плаще, того самого, который не сводил с него глаз в самолете. Инди не знал, что этот человек, по имени Тохт, был специально откомандирован в Патан Обществом древностей третьего рейха.

Тохт пересек улицу. За ним следовали помощники — немец с повязкой на глазу, непалец в меховой куртке и монгол с автоматом, готовый в любой момент пустить оружие в ход.

Они остановились у дверей в пивную, подождали, пока автомобиль Инди, мигнув красными огоньками, не отъедет, и вошли внутрь.

Марион в задумчивости стояла перед камином, сжимая в руке кочергу. Она потыкала в затухающие угли и неожиданно, не сдержавшись, разрыдалась. Черт побери этого Джонса. 10 лет собаке под хвост, целых 10 лет, и вот он опять заявился со своими обещаниями и посулами. Перед ее глазами вновь встало прошлое, как будто она полистала страницы прочитанной книги. Ей тогда было 15, и она уверила себя, что без ума от этого красавца археолога. А ведь отец предупреждал: Он принесет тебе одни несчастья, лучше забудь его поскорее. Первое сбылось полностью, но вот отцовского пожелания она не смогла исполнить. Неужели все эти бабьи сплетни о том, что первый мужчина и первая любовь запоминаются навсегда, верны? Во всяком случае, она так и не забыла его объятий, ни томительного ожидания его поцелуев, ни самих поцелуев, ни этого, ни с чем не сравнимого чувства легкости, невесомости, которое охватывало ее тогда. По временам ей даже казалось, что тело ее становилось почти прозрачным.