— Ничуть, — отрезал Брэйн. — Не думаю, чтоб лед имел ко всему этому отношение. При чем тут лед?

— Что вы намерены предпринять? — спросил Фишер.

— Ну мы уже послали за специалистами, разумеется, но я рассчитываю еще до них кое до чего доискаться, — отвечал Брэйн. — От полицейских методов в этой стране я не вижу проку. Слишком много волокиты. Хабеас корпус 3 и прочее. Нам главное — чтоб не было, так сказать, утечки. Наша забота — собрать все общество и, что называется, прикинуть. В поздние часы никто не уезжал, кроме этого антиквара, который вынюхивал древности.

— Он-то не в счет. Он отбыл еще вчера, — ответил Хорн Фишер. — Через восемь часов после того, как хозяйский шофер отвез его к поезду, я слышал голос Балмера, вот как ваш сейчас слышу.

— Вы, надеюсь, не верите в привидения? — осведомился человек из Индии.

И, помолчав, добавил:

— Есть кое-кто еще, кого хотелось бы найти прежде, чем доберемся до этого малого с алиби в лондонской конторе. Куда подевался тот, в зеленом? Архитектор, переодетый в лесного брата? Что-то я его не видел.

Мистеру Брэйну удалось собрать все рассеявшееся общество до прибытия полиции. Но когда он вновь завел свои рассуждения о том, как странно, что юный архитектор не торопится присоединиться к компании, он столкнулся с некоей загадочной загвоздкой и психологическим осложнением вовсе неожиданного свойства.

Джульетта Брэй встретила страшное известие об исчезновении брата с мрачным стоицизмом, она скорее оцепенела, чем выказывала признаки горя; но когда всплыл этот новый вопрос, она вдруг ужасно взвилась и рассердилась.

— Мы не собираемся ни о ком делать никаких выводов, — веско произнес Брэйн. — Но хотелось бы кое-что выяснить относительно мистера Крэйна. Кажется, никто здесь не знает толком ни кто он, собственно, ни откуда. И представляется странным совпадением, что вчера он буквально скрестил оружие с несчастным Балмером и, доказав, что куда лучше владеет мечом, вполне бы мог его проткнуть. Конечно, это, может быть, случайность и не повод для возбуждения дела. Пока не прибыла полиция, мы с вами — просто свора ненатасканных ищеек.

— А по-моему, вы просто кучка жалких снобов, — вскрикнула Джульетта. — Только потому, что мистер Крэйн — талант, избравший свое собственное поприще, вы без всяких оснований намекаете, что он убийца. Из-за того, что он вооружился бутафорским мечом и, как случайно оказалось, умеет им владеть, вы ни с того ни с сего его записываете в кровожадные маньяки. И оттого, что он мог, но не убил моего брата, вы заключаете, что он его убил. Вот цена вашей логики. А насчет его исчезновения вы тоже ошиблись, между прочим, потому что вот он вам — пожалуйста.

И в самом деле зеленая фигура маскарадного Робин Гуда отделилась от серых стволов и направилась к обществу.

Он подходил медленно, но уверенной поступью; однако лицо его покрывала особенная бледность, и Фишер, и Брэйн оба сразу заметили ускользнувшую было от внимания остальных деталь в зеленой его фигуре. Рог по-прежнему болтался на перевязи, но меча не было.

Несколько неожиданно для всех Брэйн не поднял так и просившегося вопроса, но, как бы ведя начатый разговор, свернул на другую тему.

— Ну-с, раз мы все в сборе, — сказал он невозмутимо, — я хочу начать с вопроса. Кто-нибудь из вас видел доктора Балмера сегодня утром?

Бледный Леонард Крэйн обвел взглядом лица стоявших перед ним и остановил его на Джульетте. Губы у него чуть дрогнули, и он сказал:

— Я его видел.

— И он был жив-здоров? — быстро спросил Брэйн. — Как был одет?

— Он выглядел прекрасно, — с каким-то странным выражением ответил Крэйн. — Одет он был, как вчера, в пурпурных одеждах, воспроизводящих портрет предка шестнадцатого века. Он был с коньками в руках.

— И с мечом на бедре, полагаю, — прибавил допрашивающий. — Кстати, а где ваш меч, мистер Крэйн?

— Я его бросил.

Все странно стихли, и невольная мысль пронеслась во многих головах серией цветных картинок. Они уже свыклись со своими причудливыми уборами, еще великолепней вылеплявшимися на прослоенной морозным серебром серости пейзажа, так что пестрые фигурки мелькали и сияли, как ожившие на витражах святые. Эффект усугублялся тем, что многие беззаботно преобразились в архиереев и монахов. Но особенно отпечаталась в памяти у всех одна картинка, отнюдь не монашеского толка. Фигура в ярко-зеленом и другая, в пронзительном пурпуре, скрещивают серебряным крестом свои мечи. Положим, то была и шутка, но сквозь нее просвечивала драма; и странно, и страшно было подумать, что в серых рассветных сумерках те же движения тех же фигур могли обернуться трагедией.

— Вы с ним поссорились? — быстро спросил Брэйн.

— Да, — отвечал невозмутимый человек в зеленом. — Вернее, он со мною.

— Из-за чего он с вами поссорился? — спросил судья.

И Леонард Крэйн не ответил. Хорн Фишер, как ни странно, по-видимому, вполуха слушал этот допрос с пристрастием. Его ленивый взор томно скользил следом за князем Бородино, который вдруг направился к опушке, минуту помедлил в раздумье и скрылся в темени стволов.

Из неуместной рассеянности Фишера вывел голос Джульетты Брэй, звякнувший неожиданным металлом:

— Если запинка в этом, лучше сразу объясниться. Мы обручились с мистером Крэйном. И когда я сказала брату, он был недоволен. Вот и все.

Ни Фишер, ни Брэйн не выказали ни малейшего удивления, но последний негромко отчеканил:

— За исключением того обстоятельства, что оба господина отправились переговорить в лес, где один бросил свой меч, а другой сложил голову.

— Смею ли полюбопытствовать, — спросил Крэйн, и по его бледному лицу судорогой прошла усмешка, — что, интересно, я предпринял далее? Примем блестящую гипотезу, что я убийца. Но надобно же еще доказать, что я волшебник. Если я проткнул вашего несчастного друга, куда подевал я тело? Повелел джинну унести в тридевятое царство, тридесятое государство? Или всего-навсего превратил в белоснежную лань?

— Не вижу никакого повода острить, — отрезал англоиндийский судья. — То, что вы шутить изволите, ничуть вас не обеляет в наших глазах.

Задумчивый, сумрачный даже взгляд Фишера все следил за опушкой, и вот он различил в пепельной серости стволов как бы багряное тление мятущихся закатных туч, и на тропинке вновь явился князь Бородино в своей кардинальской пышности. Брэйн так и подумал было, что князь, наверное, пошел искать брошенное оружие, но, выйдя из лесу, тот нес в руке не меч, но топор.

Все ощутили вдруг несоответствие маскарада с мрачной тайной. Сперва им стыдно стало в дурацких праздничных уборах быть свидетелями события, более смахивавшего на похороны. Почти каждому захотелось поскорей бежать, переодеться, пусть не в траур, но хоть в более приличествующий случаю костюм. Но это выглядело бы неловкостью, натяжкой, новым, еще более непристойным маскарадом. И покуда они примирялись с нелепостью своей оснастки, странное чувство нашло на них на всех, особенно на самых тонких — Фишера, Крэйна, Джульетту, — но в общем в какой-то мере на всех, кроме деловитого мистера Брэйна.

Будто сами они были только призраками собственных предков, явившимися на сумрачное озеро и в темный лес разыгрывать старую пьесу, которую почти запамятовали. Движения разноцветных фигурок обрели как бы издревле заданный геральдический смысл. Жесты, позы, фон — все воспринималось аллегорией с утраченной разгадкой; они поняли — случилось что-то, но что — они не знали.

Завидя князя, который, выйдя из сквозного леса в ярко пылающих одеждах, склонивши темное лицо, нес в руке новое воплощение смерти, все смутно осознали, что история приняла новый, скверный оборот. Они сами не могли бы объяснить, отчего это так; но вдруг два меча оказались в самом деле двумя бутафорскими мечами, вздором, и вся история про них рассыпалась вспоротой игрушкой. Бородино, весь в зловеще красном, с топором в руке, шел сейчас на них, как палач былых времен — казнить преступника. И преступник был не Крэйн.