- Вы хотите сказать, - произнес я медленно, все еще не в силах поверить в это, - что влюблены в меня? Как и я в вас?

Она кивнула. Я наклонился и поцеловал ее с той давно копившейся страстью, с которой только что вымещал на ней свою злость.

- И все-таки мне не верится, - признался я, оторвавшись от нее. - То, что я в тебя влюбился, - вполне естественно, несмотря на то что ты вела себя так, точно ненавидишь меня всем сердцем. Но ты-то почему меня полюбила? Если не можешь ответить, то объясни хоть, за что издевалась?

- Тебе это не понравится, - предупредила она. - Конечно, можно было бы наплести всякий вздор, на который способен любой психолог: что мы оба, мол, профессионалы с высшим образованием, любим искусство и так далее. Различия, само собой, не в счет. Но какая, на самом деле, разница? Это случилось. Но я этого не хотела. Я сопротивлялась. И решила прибегнуть к старому принципу Джеймса - дескать, если изображаешь, что тебе что-то нравится, так оно и будет. А я применила его в обратном смысле. И изображала, будто ты мне отвратителен.

- Почему? - поинтересовался я.

Алиса отвернулась, но я взял ее за подбородок и глянул в глаза.

- Скажи.

- Помнишь, я все прохаживалась насчет твоей лысины? Так вот, она мне не противна. Скорее наоборот. В этом вся и беда. Я провела собственный психоанализ и решила, что таким образом проявляется мой комплекс Электры. И я...

- Ты хочешь сказать, - произнес я, повышая голос, - что полюбила меня за то, что я лыс, как твой отец, и вдобавок старше тебя, так?

- Ну нет, не совсем. Я это себе внушала, чтобы перебороть себя. Так мне легче было делать вид, что терпеть тебя не могу, чтобы и впрямь возненавидеть...

Мало сказать, что я был ошарашен. Я бы рухнул, если бы и так-уже не лежал. Алиса Льюис была одним из тех продуктов нашей эпохи, которые настолько привыкли к психологическому самокопанию, что готовы расценивать сам факт явной привязанности между ребенком и отцом как признак того, что им обоим пора сломя голову бежать к психоаналитику.

- Я в ужасном положении, - призналась Алиса. - Я никак не пойму - то ли я тебя воспринимаю как суррогат отца, то ли правда люблю. Думаю, правда, но...

Она протянула руку, чтобы погладить мою лысину. После таких слов мне не хотелось, чтобы она ласкала меня. Я попытался уклониться, но Алиса уже опустила ладонь на мое темя.

- Дэн, да у тебя там волосы! - воскликнула она.

- Что?

Я провел ладонью по черепу. Она была права. Лысину мою покрывал едва ощутимый пушок.

- Так вот, значит, что имела в виду та нимфа, говоря, что если бы не "это", она бы подумала, что я еще не пробовал Хмеля, - пробормотал я. - Это сделал Хмель, который тот парень вылил мне на голову! - Я подпрыгнул и заорал: - Ура!!!

И не успело еще смолкнуть эхо, как мы услышали ответный крик, да такой, что кровь застыла в моих жилах. То был далекий взревывающий хохот, громовое "И-а!"

- Поливиносел! - воскликнул я.

Схватившись за руки, мы помчались по дороге и остановились, только перевалив через холм и достигнув федерального шоссе номер 24. Оттуда, тяжело дыша и отдуваясь после полумильной пробежки, страдая от жажды пуще прежнего, мы зашагали к Наспину, до которого оставалось еще полмили.

Время от времени я оглядывался, но Ишака не замечал. Это не означало, однако, что он не напал на наш след. Он легко мог затеряться в окружавшей нас толпе. Люди несли корзины, бутылки, факелы; как мне удалось выяснить из разговора с каким-то парнем, они запаздывали к отходу баржи с останками усопших от причала в конце Главной улицы.

- Говорят, что Махруд - Бык имя его - будет воскрешать покойников у подножия того холма, с вершины которого бьет фонтан из Бутылки, - заметил наш собеседник. - Так это или нет - все равно повеселимся здорово. Жаркое, Хмель да кувырки на травке - вот что движет миром.

С этим я поспорить не мог. Во всяком случае, этим основные развлечения аборигенов и ограничивались.

Пока мы спускались по Адамс-стрит, я немало разузнал о политическом устройстве долины. Мой собеседник оказался весьма разговорчив, как, впрочем, и все потребители Хмеля. Он поведал мне, что теократия начинается с низшего уровня, с людей, подобных ему - простых парней. Затем идут молельщики. Они собирают у населения прошения, сортируют и те, что достойны внимания, передают пророкам вроде Шида. Те вновь просеивают просьбы и отправляют полубогам - Поливиноселу, Аллегории и еще дюжине других, о которых я еще не слыхивал. Те отчитывались напрямую перед Махрудом или Пегги.

Махруд обходился со своей божественностью, как с постом директора. Многие отделы он подчинил вице-президентам вроде Осла, заведовавшего плодородием, или Шида, ставшего теперь, наверное, самым довольным синоптиком на свете. Бывший профессор физики в Трэйбеллском университете и городской метеоролог, теперь он был единственным предсказателем погоды, чьи прогнозы сбывались в ста случаях из ста. Причина тому была очень проста: Шид сам делал погоду.

Все это было очень интересно, но сведения я поглощал как-то вяло. Во-первых, я непрерывно оглядывался, проверяя, не гонится ли за нами Поливиносел. Во-вторых, меня очень беспокоило отношение ко мне Алисы. Теперь, когда я начал обрастать, не перестанет ли она любить меня? Что тянуло ее ко мне - комплекс (ну вот, и я туда же) или истинная страсть?

Не будь мое положение столь нелепым, я и сам бы над собой посмеялся. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день я не стану прыгать от радости при одной перспективе обзавестись роскошной шевелюрой и влюбленной в меня красавицей?

В следующий миг я все же подпрыгнул. Правда, не от радости. За моей спиной раздался громкий раскатистый смех.

Не узнать хохот Осла было невозможно. Обернувшись, я увидал золотящуюся в отблеске факелов и лунном свете фигуру мчащегося к нам Поливиносела. Люди с воплями разбегались с его пути. Звон копыт по мостовой заглушал их крики.

- Куда теперь, человечек? Куда теперь? - проревел он, нагнав нас.

В тот момент когда он потянулся ко мне, я рухнул на землю.

Остановиться Поливиносел не успел. Копыта тоже не способствовали поддержанию равновесия, как и отвешенный Алисой пинок. Осел грянулся на землю, увлекая за собой бутылки, корзины с фруктами и маленькие клетки с цыплятами. Визжали женщины, летели корзинки, звенело стекло, цыплята с писком выскакивали из сломанных клеток... И куча мала погребла полубога.

А мы с Алисой продрались сквозь толпу, завернули за угол и пустились бежать по Вашингтон-стрит, шедшую параллельно Адамс-стрит. Паломников здесь было немного, но нам хватило и того. Мы петляли в толпе, а в квартале позади безразмерная глотка Осла продолжала окликать меня: "Ну, куда теперь, человечек, куда теперь?" Я мог поклясться, что он мчится за нами. Но вскоре могучий глас стал тише, а топот копыт и вовсе смолк вдали.

Отдуваясь, мы заковыляли по Вашингтон-стрит. Только теперь мы заметили, что все три моста через реку Иллинойс разрушены. Один из туземцев сообщил нам, что Махруд уничтожил их молнией во время одной ночной грозы.

- Не то чтобы он особенно волновался, что кто-то перейдет на тот берег, - добавил он, быстро делая знак Быка. - Все, что было восточной частью Наспина, стало священной обителью обладателя Бутылки.

Его слова подтверждали мой вывод. Какими бы разнузданными во всех прочих отношениях ни были эти люди, в них сохранялось достаточно священного ужаса, чтобы не лезть в личную жизнь высших божеств. Того, что сообщали им об этих богах жрецы, им вполне.хватало для счастья.

Дойдя до того места, где Главная улица упиралась в реку, мы стали подыскивать место для отдыха - оба мы с ног валились от усталости. Занимался рассвет. Нужно было поспать, чтобы восстановить силы для предстоящей работы.

Но сперва нам следовало рассмотреть фонтан. Тонкая струя Хмеля хлестала из горлышка Бутылки, установленной на вершине одногр из холмов по другую сторону реки от Наспина, и падала прямо в реку. Лучи заходящей луны рождали в ней многоцветную, дрожащую радугу. Не знаю, как удался профессору этот фокус, но то было зрелище, прекраснее которого мне в жизни не доводилось видеть.