— Их не было! Я неподвижна как мешок с песком, Вик. Мне кажется, это и так видно…

— А если бы вы попробовали еще раз?

— А на кой, простите, черт?

Теперь уже вид у нее был совсем злой. В ее глазах читалась решимость любой ценой оставаться несчастной и давать об этом знать другим.

— Я не врач, Ева…

— Жаль!

— Не смейтесь!.. Это позволяет мне придерживаться очень простых суждений в медицинских вопросах. Я говорю себе самым примитивным образом, что коль у человека есть две ноги, то он должен ими пользоваться… Если у вас, Ева, есть две ноги, то вы должны уметь заставить их служить вам.

— Ваше суждение не просто примитивное — оно глупое.

— Я убежден в том, что говорю.

— Хотела бы я посмотреть на вас на моем месте!.. О, хотя бы каких-нибудь две минуты. Я ведь не так зла как вы думаете!

— Я не думаю ничего подобного! Она хихикнула. Бог его знает, что это могло обозначать.

— Послушайте, Ева…

— Что еще?

— Я ведь сильный мужчина, вы знаете?

— Тем лучше, так что из этого следует?

— Я бы хотел помочь вам постоять… Вы бы попробовали двигать ногами, чтобы посмотреть…

— И смотреть нечего. Эти ноги, Вик, — совсем не ноги. Всего лишь.., придаток. Ненужный придаток.

— Вместо того, чтобы спорить, давайте лучше попробуем… Ну не отказывайте мне, милая моя…

Какое-то мгновение Ева колебалась. Я не осмеливался настаивать. Наконец она кивнула головой:

— Ну, хорошо, если это действительно доставит вам такое удовольствие…

Я обнял ее, пытаясь вывести из коляски. Почувствовал ее упругие груди, и это сильно меня взволновало.

Ну и задачу поставил я перед собой! Изо всех сил пытался поддерживать ее тело в прямом положении, так, чтобы ноги были вытянуты во всю длину и пятки касались пола, — и сил моих, сколько я ни напрягался, не хватало.

Я смотрел на наше отражение в бассейне. Жестокое это было зеркало!

Ноги Евы были совершенно безжизненны, висят, как плети.

— Попробуйте вынести одну вперед другой, — упрашивал я ее.

Все напрасно — отчаяние мое стремительно возрастало.

— Я не могу, — уже чуть ли не стонала она.

— Ну попробуйте, — снова и снова упрашивал я ее.

— Я не могу, Вик… Нет у меня этих ног, вы понимаете, нет! Ниже бедер я совершенно ничего не чувствую!

Она плакала, я истекал потом. Вдруг я услышал суховатый голос Элен:

— Боже мой, что вы делаете?!

Я увидел в бассейне отражение Элен, повернул голову назад. Элен стояла у входа в патио, в глазах у нее был ужас.

Я отнес Еву в коляску. Теперь-то я уже точно знал, что она не могла ходить. Нетрудно было убедиться в этом после такого ужасного представления, устроенного мной самим же. Элен вообще смотрела на меня как на сумасшедшего.

— Вот видите, Виктор, — только и сказала она мне.

Но эти слова, показалось мне, содержали в себе все упреки мира.

— Извините меня, Ева… Я… Я идиот. Ноя ведь хотел как лучше, вы меня понимаете?..

Ева спрятала лицо в руки и плакала.

Я снял пиджак со спинки кресла. Потом сделал Элен знак следовать за мной.

Мы вышли в холл. Через стекло было видно, как рыдала Ева. Если бы я мог избить себя, я бы непременно это сделал.

— Зачем эта клоунада, Виктор? — спросила у меня Элен.

Я опустил голову.

Действительно, сумасшедшая затея. Я вбил себе в голову, что ваша сестра может ходить.

И тут я взял и рассказал ей все обо всех своих неожиданных открытиях: о грязи на лодыжке и на машине, о розовой ленточке возле гаража…

— Вас все это не смущает, Элен?

— Подождите, Виктор, спокойнее. Всему этому можно найти объяснение… Что касается машины, то садовник — ужасный лентяй, как и все южане. Ленточка? Ева потеряла ее, и ветер, а он был очень сильный сегодня ночью, унес ее в то место, где вы ее и нашли…

— Допустим. Ну, а грязь на лодыжке?

— Постойте… Ева любит помогать Амелии… Вчера вечером, если вы помните, у нас были на ужин испанские козельцы… Нет овощей более грязных, вы ведь знаете… Вот грязь с них и попала на ногу сестре. А поскольку она ног не чувствует, то и не заметила… Видите, как все просто.

Мои сомнения были поколеблены. Конечно же, мое предположение совершенно сумасшедшее, все в самом деле вполне объяснимо.

— Вы, пожалуй, правы, моя дорогая…

— Ну что вы себе вообразили, Виктор? Что Ева тайком ходит и садится ночью за руль автомобиля?

— Я виновато улыбнулся. Мне даже стыдно стало.

— Но, мой друг, — продолжила Элен, — это ведь физически невозможно! Вы же сами видели, что вышло изо всех ваших нелепых попыток.

— К сожалению, да. Надеюсь, она простит мне этот дурацкий экзамен?

— Конечно, простит. Правда, ей было больно… Вы ведь даже представить не можете, как переживает она свою беду! Терпеть не может, когда о ней говорят…

— Вот и не будем больше говорить о ней, Элен.

Ночью я почти не спал. Нервы мои были на пределе, я все прислушивался к тишине в доме. Хотя, конечно, тишина в таком огромном доме не может быть полной: то скрипнет что-то, то вздрогнет, то зашелестит, а то и вовсе донесется какой-нибудь странный звук — будто из замогилья… Нет ничего тревожнее этих звуков, когда не спится и нервы не в порядке…

Раз сто я вставал и подходил то к окну, то к приоткрытой двери… Все мне что-то чудилось, даже шаги в коридоре… Но каждый раз я убеждался, что ошибся. Лишь один звук в этом доме не вызывал у меня никаких сомнений относительно своего происхождения: размеренный храп Амелии, спавшей наверху.

Только под утро мне удалось заснуть.

И теперь уже я не вышел к завтраку.

Прошло несколько дней. В заботах об устройстве магазина я забыл обо всех своих удивительных предположениях. «Шкатулка с Мечтами» постепенно обретала дыхание. Она все более и более походила на то, что мы задумали. У меня не оставалось сомнений, что это будет заведение во всех отношениях примечательное и необыкновенное: и роскошное, и современное, — словом, оно действительно обещало стать сенсацией в здешних местах.

Предприятие, судя по всему, обходилось нам миллионов в восемнадцать, но затраченные франки должны были с лихвой окупиться.

И я, и Элен, и Ева — все мы были очень сильно возбуждены: нас по-настоящему захватил азарт предпринимателей.

Поскольку Ева, как я ее ни приглашал, отказывалась побывать со мной на месте, то я постоянно привозил ей фотографии, из которых можно было составить представление о ходе работ по зримому воплощению идеи, автором которой была она.

Ева подолгу рассматривала их, делала замечания, обращала внимание на подробности, ускользавшие от нас, и я незамедлительно отдавал рабочим новые распоряжения.

Как-то ночью, когда я спал довольно глубоко, я увидел очень странный сон.

Подул ветер, и тюлевая занавеска перед моим открытым окном обрела человеческие очертания, сначала не совсем определенные, — но вдруг я разглядел в них Элен.

Я проснулся весь в поту. И сразу же понял, что кто-то меня зовет.

Возле моей кровати стояла смертельно бледная Элен.

— Что случилось?! — вскричал я. Эта застывшая, можно сказать, восковая фигура передо мной могла обещать лишь катастрофу.

— Виктор, — пробормотала она. — Это… Это ужасно…

Казалось, от страха она едва жива. Она наклонилась, оперлась рукою о спинку и пробовала отдышаться. Я и пошевельнуться боялся, не зная что делать…

— Ева… — начала она.

Я подумал сразу, что Ева покончила собой, — внезапная догадка словно пронзила меня насквозь. Но пока я не стал высказывать вслух своего предположения.

— Она заболела? — спросил я, едва сдерживая волнение.

— Нет, исчезла…

Я сбросил с себя одеяло.

— Что вы говорите, Элен?! Исчезла?! Вы шутите!

— О нет, клянусь вам!.. Посмотрите сами…

Я опрометью бросился в комнату Евы.

Комната действительно была пуста.