— Вы шутите, я полагаю? Вот уже несколько лет я сплю плохо.

— В вашем возрасте!

— Мой возраст тут ни при чем, вы все должны понимать…

— Вы ночью сочиняете?

— Да.

— Так вот почему ваши поэмы такие.., черные? Нет ничего хуже горизонтальных идей.

Она рассматривала меня в упор. Сейчас она была еще светлее, чем вчера.

— Я хотела бы, чтобы у меня были.., вертикальные идеи, Виктор. К сожалению, это невозможно. Что мог сказать я ей в утешение?

— Вы не спрашиваете у меня о моем возрасте, — почти прошептала она. Я покраснел.

— Ваш возраст виден по вашему личику: двадцать.

— Угадали. А вам сколько?

— Столько же — двадцать восемь.

Она рассматривала меня с восхитительным бесстыдством, дошла до того, что объехала вокруг меня на своей коляске.

— А вы красивы, — сказала она мне наконец, пародируя мое недавнее обращение к Элен:

— Вы почти красивы.

— Вы что, — разозлился я, — предложили мне остаться здесь, чтобы смеяться над моей внешностью?

— Ну что вы! Скорее, чтобы рассматривать вас. А то я уже начала спрашивать у себя, существуют ли на свете мужчины.

Появилась Амелия. Она терпеть меня не могла, и ее глазки-пуговки выдавали ее отношение ко мне.

— Завтрак подан.

Я шел рядом с коляской Евы до гостиной. Элен уже ждала нас там. Теперь на ней были крестьянская юбка и белая блузка. Она прямо на глазах молодела.

Выпив чашку крепкого кофе, я отодвинул свой стул от стола.

— Теперь уже решено твердо: я вас покидаю. Сестры одновременно напряглись, с одним и тем же выражением ошеломленности на лице.

— Вот, опять начинается, — вздохнула Ева. Я встал и начал нервно ходить по комнате.

— Нет смысла подчеркивать нелепость моего пребывания здесь, — продолжил я. — У меня характер не помойного кота, и я никогда не позволю, чтобы надо мной зубоскалили женщины.

— Вы употребляете слова, которые портят все, — прошептала Элен.

— Я употребляю те слова, которые подходят к данной ситуации — вот и все! Боже, ну подумайте хоть немного! Вот я у вас, ем за вашим столом, сплю на вашей кровати, не имея ни гроша в кармане и ни малейшей идеи в голове, как мне хоть бы этот самый грош раздобыть… Вы считаете, это нормально?

Ева рассматривала меня, как рассматривают странную картину, разве что не приложила руку к глазам.

— Люблю, когда он сердится, — вздохнула она. — Он просто прекрасен, ты не находишь?

— Да замолчи ты! — закричала Элен. Никогда еще я не видел ее такой возбужденной. Щеки ее стали совсем красные.

— Послушайте, Виктор, я сожалею, что вы не поняли, с кем имеете дело. Несмотря на все наши деньги, мы — всего лишь две бедные девушки. Мы ведь в этом доме как узницы…

— А чья в этом вина? — возразил я. — Кто запирает вас здесь?

— Все, кроме нас… Если бы вы знали… Есть определенные обстоятельства… Наш папа был затворник. У него было, я должна признать, не так уж мало горестей… Мама, рожая меня, умерла,.. Он оплакивал ее десять лет, прежде чем снова женился… Его вторая жена почти годилась ему в дочери. Она оставалась с ним, пока не родила Еву.., а потом убежала с одним мужчиной. Вот тогда он и обосновался здесь вместе с нами… Он был похож на больного зверя. И вырыл эту огромную яму между нами и.., внешним миром…

Элен замолчала. Слезы текли по ее пылающим щекам. А она и не чувствовала их…

В одно мгновение я все понял… Они никогда не знали настоящей, шумной и теплой жизни внешнего мира… Вот почему так привязались они вдруг ко мне… Ко мне — человеку, представлявшему в их глазах весь остальной мир…

— А потом заболела Ева, — добавила Элен.

— Без меня ты бы имела свой шанс, — тихо сказала Ева. — Я об этом часто думаю, ты ведь знаешь… Моя каталка у тебя на шее, жертвовать собой…

Я сел — не выдерживал больше горечи их признаний. Устал.

— Хорошо, слушайте… Они замолчали.

— Хорошо, я останусь здесь еще на какое-то время… Но лишь при условии, что найду себе место…

— Спасибо, — прошептала Элен.

— Место, — чуть ли не проворчала Ева, — это нетрудно, я предлагаю вам…

— Место садовника? — перебил я.

— Нет, секретаря… Мы будем вместе писать книгу… Сколько вы хотите?..

На лице у Элен была невыносимая мука. Она не могла не соглашаться часто с сестрой и поэтому просто отворачивала глаза со смиренным видом.

— Несмотря, на все ваше состояние, Ева, я слишком дорог. Не по вашим средствам… Хорошо, я выйду. До вечера.

Я ушел, не сказав больше ни слова.

Мне стало лучше оттого, что я почувствовал снова дыхание улиц, моря, пестрой толпы купальщиков. Обстановка в доме скверно действовала на меня. Излишне расслабляла. Даже деморализовала. Я почувствовал, что не смогу оставаться в нем долго, — нервы не выдержат.

У меня в кармане и су завалящего не было, но это не слишком пугало. В отличие от однообразной жизни сестер Лекэн, моя казалась мне богатой надеждами, и я уже совершенно не понимал, отчего же хотел покончить с собой позавчера.

Я шел маленькими улочками. Раскаленный асфальт, раскаленные стены и крыши домов. Воздух был совершенно неподвижен, и небо казалось белым. По дороге ротозейничал. Наконец нашел затерявшееся в скалах уединенное местечко. Лег, вытянулся, подложив руки под затылок, и слушал, как постепенно убаюкивает меня шумное море…

В полдень я почувствовал голод. Захотелось вернуться в мое новое прибежище, но сдержала элементарная мужская гордость. Я стал думать о своем положении. Когда я говорил о том, что должен «найти здесь место», то это больше означало благие пожелания.

Я не представлял, какое место меня устроит. Не могу же я, конечно, забыть о самолюбии и сдавать напрокат велосипеды или подсоблять в ресторане?!

У меня было какое-никакое образование, и я сносно говорил по-английски. Точнее, кое-как говорил. Теперь я понимал, как опрометчиво поступил, покинув столицу. В Париже любой человек может «найти свою дыру». Нужно ожесточиться и вступить в схватку. Но вот в этой стране каникул…

Внезапно я услышал, что на дороге остановилась машина и сигналит. Это был американский автомобиль. Я сложил руку козырьком — солнце слепило глаза, — я увидел за рулем Элен. Я встал, обрадовавшись возможности снова увидеть ее, — тем более одну.

На ней был голубой костюм — этот цвет так шел ей… Взгляд у нее был очень довольный.

— Я так и думала, что вы здесь, — тихо сказала она.

— Но почему?

— А куда может пойти человек без денег, если не на берег моря?

— Логично, мисс Шерлок Холмс!

Мне было очень приятно, что она застала меня на месте преступления — в полном ничегонеделании. Теперь меня всегда можно будет пощипать за хвост по поводу моих так называемых поисков работы…

— Видите ли, — буркнул я, — я теперь на песке, то бишь, оглянитесь вокруг, почти на мели — в полном смысле этого слова!

Я вдруг посмотрел на нее с неприязнью, думая, не она ли была той самой ночной психопаткой. У меня даже холодок пробежал по спине.

— Почему вы смотрите на меня такими злыми глазами? — удивилось она.

— Я.., я думаю Элен.

— Интересно, о чем?

Я смотрел ей прямо в глаза, можно сказать, «вставился в ее рассудок».

— Я думаю, не вы ли это были той самой ночной женщиной…

— Которая сбила вас?

— Да, той, которая.., сбила меня, Элен! Она даже не моргнула. Ни один мускул на лице не дрогнул. Глаза ее оставались чистыми и грустными.

— А вы упрямы… Я ведь уже сказала вам, что никогда не выезжаю ночью. И потом, вы что, серьезно, можете себе представить, что я, сбив человека, могу убежать? Ну и мнение у вас обо мне, Виктор!

— Простите меня… Воображение… Где вы были все это время сегодня, Элен?

— Искала вас…

— Искали меня?!

— Да, искала вас!

— Нет, я не могу понять, что происходит. Объясните, Элен, пожалуйста.

Ничего не ответив, она вышла из автомобиля. На ней были туфли без каблука, из голубой кожи. Она сделала несколько шагов по песку и уселась на скале.