Фергюсон вполне мог бы быть школьным учителем, который сухо распекает десятилетнего ученика, доведшего его до ручки. Именно тон Фергюсона внушил Сандерсу дикую, головокружительную ярость. Но поделать он ничего не мог — они угодили в безвыходное положение.

Марша побледнела, однако тихо подошла, куда было велено. В конце комнаты находилась дверь, которую Фергюсон приказал Сандерсу открыть. Они прошли коридором и очутились в комнатке, где, судя по всему, и обитал Фергюсон.

На столе у камина горела лампа, накрытая газетой. Окна закрывали плотные жалюзи, дополненные толстыми красными шторами, через которые не пробивался ни один лучик света. Иол в комнате был каменный, в одном углу стояли кадки и каток для глаженья; здесь царил застарелый запах прачечной. Стул с сиденьем из конского волоса был пододвинут к яркому огню. На столе стояли стакан с горячим молоком, тарелка с холодным мясом, белым хлебом и уксусница. Фергюсон уселся на стул. Сандерс заметил, что на нем домашние тапочки, а из нагрудного кармана торчит авторучка.

— Садитесь туда, — приказал он, — и держитесь подальше от ковра!

— Когда вас повесят, — заявила Марша, — я на радостях спляшу перед тюрьмой!

Сандерсу показалось, что она вот-вот расплачется. Фергюсон оглядел ее совсем не враждебно.

— Закройте рот, ясно? — велел он. — С вами мне говорить не о чем. Сваляли дурака, и получите то, что вам причитается. — Он перевел взгляд на Сандерса. — А вот вам мне есть что сказать.

Предплечье у Сандерса горело от боли, голова раскалывалась, но он старался бодро держаться. Не выпуская из левой руки пистолета, Фергюсон отпил молока.

— Вот, возьмите! — Фергюсон бросил Сандерсу салфетку. — Обмотайте руку! Переверните кадку. Я не хочу, чтобы вы свалились в обморок прямо на меня. Вы и так еле на ногах стоите, мистер Переросток! Значит, вам известно, кто я и что я, верно?

— Да.

— Итак, кто я и что я?

Сандерс успокоился.

— Вас зовут Питер Фергюсон; у Хея набралось против вас достаточно улик, чтобы вас вздернули на виселицу. Вы домушник, но уже почти не работаете по специальности. Возможно, я и не наигрался в детстве, но я врач, и вот что я вам скажу: вы не такой старый, каким хотите казаться. Вам около сорока пяти. — Он пошатнулся, но устоял на ногах. — Ваш почтенный вид часть вашего образа. Большинство людей считает, будто взломщиками могут быть только молодые громилы. Наткнувшись на вас в конторе, которую вы грабите, свидетели увидят пожилого человека в очках и нарукавниках, без пиджака, с ручкой за ухом. Вот один из лучших в мире маскарадных костюмов!

Фергюсон ничего не ответил, он пил молоко.

— И в вас никто не заподозрит домушника, — продолжал Сандерс ровным голосом, — потому что никто не знает, насколько вы проворны. Но достаточно взглянуть на вашу походку, чтобы понять… Вот как вы вчера ночью выбрались из здания. Старший инспектор сказал, сзади есть водосточный желоб, но он слишком далеко от любого окна, чтобы нормальный человек мог до него дотянуться. Конечно, он по-своему прав. Но домушник проделывает такие фокусы без труда.

Фергюсон скосил глаза. Лицо же его оставалось по-прежнему невозмутимым. Испачканный чернилами палец поглаживал стакан.

— Вы меня удивили, — признался он. — Оказались умнее, чем я ожидал. Полиция в курсе?

— Разумеется. Мастерс и сэр Генри Мерривейл раскусили вас еще днем, когда поняли, что вы и миссис Синклер связаны друг с другом, а негашеная известь и фосфор на самом деле ваши. И потом, вы сглупили — забыли перед уходом очки. Значит, вы вовсе не так стары и хрупки, каким хотели казаться. Если бы вы действительно нуждались в очках, если бы привыкли носить их, вы скорее забыли бы штаны, чем очки! Более того, вы сглупили еще больше — не стерли со стекол отпечатки пальцев! Если они, как я подозреваю, есть в картотеке Скотленд-Ярда, то сейчас о вас уже все известно.

Сандерс говорил не спеша, осторожно приводя довод за доводом, хотя голова у него кружилась. Цвета вдруг стали более яркими, звуки — более громкими. Он отчетливо видел, как маслянисто блестит стальной ствол пистолета; дуло смотрело прямо на него. В нос снова ударил запах стирки, от которого он никак не мог отделаться.

Видимо, его слова задели Фергюсона за живое.

— Молодой человек, полиция меня не знает. А что вы там плели о моей связи с миссис Синклер?

Молчание.

— Отвечайте, когда вам задают вопрос! Я, кажется, ясно дал понять, что слов на ветер не бросаю!

— Нет, — отозвался Сандерс. — До сих пор все сходило вам с рук. Я знаю, что нахожусь в полной вашей власти и сил у меня немного. Вы уже выстрелили в меня дважды, хотя мне даже не очень больно. Но с какой стати мне вас бояться? Вы неприятный тип, и мне не нравятся ваши манеры. Интересно, что вы намерены делать после того, как наиграетесь в Вильгельма Телля?

Вместо ответа, Фергюсон снова поднял пистолет.

Когда за дверью, в коридоре, послышались шаги, глаза его сверкнули. Он чуть сместился, чтобы держать под прицелом дверь. Тяжело дыша, в комнату ввалился сэр Генри Мерривейл. На голове его был все тот же древний цилиндр.

— Вечер добрый, сынок, — произнес он. — Пожалуй, с тебя хватит.

Ответом ему было молчание. Фергюсон шевельнул рукой.

— Встаньте рядом с ним! — приказал он.

Г. М. послушался. Поместившись между Маршей и Сандерсом, он выдвинул себе табурет и, сопя, опустился на него. Цилиндр сместился на затылок; уголки рта опустились, как будто на завтрак ему подали тухлое яйцо. Пальто у него было распахнуто, оттуда торчал массивный живот, препоясанный золотой цепочкой от часов. Смерив Сандерса озабоченным взглядом, Г. М. поерзал на табурете и потер друг о друга большие пальцы. Все это молча. Сцена казалась еще более зловещей именно из-за того, что Г. М. ничего не говорил.

— Ах да! — оживился Фергюсон, словно вспомнив что-то. — Я знаю, кто вы. Вы знаменитый комик из Уайтхолла, над которым все потешаются. У вас тоже сложилось впечатление, будто я просто болтаю? Полагаю, это вы носились сегодня по саду?

Г. М. кивнул, с интересом разглядывая Фергюсона:

— Верно, сынок. Понимаешь, я решил, что не помешает на всякий случай иметь под рукой полицейского — я ведь подозревал, что в доме прячешься ты. Поверь мне, если бы эти два молодых идиота послушались и встретили меня на заднем дворе, шума было бы поменьше. Ты храбрый малый, настоящий смельчак. Я тобой просто восхищаюсь.

На лице Фергюсона впервые затеплилось некое подобие улыбки. Сандерсу показалось, что на лбу у домушника вздулись жилы.

— Мы займемся вами через минуту, — пообещал он. — А пока… говорите.

— Конечно, — кивнул Г. М. — Я здесь как врач. Хочу понять, чего ты добиваешься. Неужели просто хочешь попугать молодого человека, а потом выставить его на улицу и отпустить с миром? Или ты намерен совершить убийство?

— Я не убийца, — возразил Фергюсон. — Никогда им не был и не буду. И нечего пытаться меня подловить. Я еще не решил, что с вами делать; но, знаете, я ведь могу и сдать вас полиции, которую вы так любите. Вы вломились в чужой дом.

— Угу. Можете сдать нас полиции. Но я назову вам две причины, почему вы так не поступите.

— Говорите! — приказал Фергюсон.

— Я тут сидел и думал, и вот что надумал…

— Живее!

— Ладно, сынок. Первая причина. Официально ты — покойник. Ты муж миссис Синклер, «скончавшийся» в прошлом году. Твоя жена, воспользовавшись твоей якобы смертью, получила солидную страховку.

— Дальше!

— Видишь ли, мы сразу заподозрили, что между тобой и ею существует некая связь. Доктор ведь говорил тебе. Мы с Мастерсом начали гадать, какие отношения вас объединяют. А сегодня сержант Поллард собрал массу сведений о миссис Синклер. Ее покойного мужа звали Питер Синклер; он якобы умер в 1936 году в Биаррице от какой-то эпидемии. Никто почти ничего не запомнил о нем, кроме того, что на теннисном корте он демонстрировал поразительную для его возраста резвость. Итак, мы уже знали: ты не такой старый, каким хочешь казаться. Мы уже знали, что ты — первоклассный домушник. А сейчас мы располагаем дополнительными сведениями, полученными от Бернарда Шумана и от французской полиции. А узнав про мужа миссис Синклер, я посмотрел на Мастерса и спросил: «Возможно такое?» А он посмотрел на меня и ответил: «Мы все выясним». Вот мы и выяснили. Сынок, игра окончена.