Трудно было представить, что женщине только что сделали промывание желудка, давали рвотное и сульфат цинка. Она показалась Сандерсу настолько хрупкой, что невольно подумалось: подобные неприятные процедуры ее бы просто убили.
Щеки миссис Синклер больше не пылали ярким румянцем, мышцы расслабились. Когда Сандерс видел ее в квартире Хея, она показалась ему старше, сейчас же он понял, что ей едва ли больше тридцати двух — тридцати трех лет. Фигура у нее была что надо — стройная, гибкая. Длинные волосы, очень темные и блестящие, были заправлены за уши, отчего казалось, будто миссис Синклер накинула капюшон. На ее очень красивом, чувственном лине выделялись огромные иссиня-черные глаза; у нее был маленький округлый рот и крепкий подбородок. Сразу бросалось в глаза крайне серьезное и одухотворенное выражение лица. Обычная больничная сорочка выглядела на ней как вечернее платье. В общем, миссис Синклер была очень хороша; такого же мнения, очевидно, придерживался и доктор Нильсен.
Мастерс откашлялся, словно не решаясь начать разговор. Как позже заметил Сандерс, лишь ее одну среди прочих свидетелей Мастерс как будто немного стеснялся.
— Помните, у вас всего пять минут, — предупредил доктор Нильсен. — Я останусь здесь и прослежу, чтобы мои распоряжения не нарушались.
— Пожалуйста, поговорите со мной, — попросила миссис Синклер низким голосом. — Доктор Нильсен как раз рассказывал мне, что произошло.
Старший инспектор едва удержался, чтобы не выругаться.
— Терпеть не могу ваши полицейские уловки, — отрубил доктор в ответ на его выразительный взгляд. — Вы делаете свое дело, а я свое. И мое дело заботиться о пациентах.
— Допустим, — примирительно согласился Мастерс; на губах его заиграла обычная вкрадчивая улыбка. — Итак, мэм… Я вынужден задать вам несколько вопросов. Не обращайте внимания на блокнот, это простая формальность.
Миссис Синклер, грустно улыбнувшись, поблагодарила его и грациозно откинулась на подушки. Зрачки ее глаз до сих пор оставались немного расширенными.
— Ваше имя, мэм?
— Бонита Синклер.
— Вы замужем?
— Я вдова.
— Где вы живете?
— В Челси. Чейни-Уок, 341.
Мастерс оторвался от блокнота.
— Каков ваш… род занятий, мэм? У вас есть профессия?
— О да, я работаю, — сообщила миссис Синклер с таким выражением, словно работа являлась очком в ее пользу. — Я консультант в области живописи; иногда и сама торгую картинами. И пишу статьи для «Национального художественного обозрения».
Старший инспектор захлопнул блокнот.
— Итак, мэм… Вам известно, что мистера Феликса Хея сегодня убили?
Миссис Синклер вздрогнула. Глаза ее наполнились слезами, хорошо заметными в свете лампы. Сандерс готов был поклясться, что женщина по-настоящему расстроена.
— Доктор как раз сказал мне… Ужас! Терпеть не могу думать о страшном и неприятном.
— Согласен с вами, мэм, но, боюсь, нам придется посвятить неприятностям немного времени. Итак… прошу вас, расскажите мне все, что произошло сегодня вечером.
Миссис Синклер с трудом переменила позу.
— Но… я ничего не знаю. Честно и откровенно: не знаю! Последнее, что я помню, кто-то за столом рассказывал какую-то историю, анекдот. Он показался мне ужасно смешным; смешнее я ничего в жизни не слышала. Я смеялась и смеялась, а потом мне стало стыдно. Но к тому времени перед глазами у меня все поплыло, и…
— В таком случае начнем сначала. Как вы оказались в квартире мистера Хея?
— Он пригласил меня в гости. Сказал, что придут еще несколько человек, что это не пышный прием, а так, небольшой званый вечер.
Женщина говорила немного манерно; впрочем, если учесть, что на ее лице не было ни грамма косметики, жеманство ей очень шло. Вне всяких сомнений, пострадавшая была еще очень слаба; она выпростала из-под одеяла длинную тонкую руку, и Сандерс увидел бинты.
— В котором часу вы пришли туда, миссис Синклер?
— Кажется, около одиннадцати.
— Не поздновато ли для вечеринки?
— Боюсь, все началось так поздно из-за меня. Видите ли, сегодня мне нужно было сделать три очень важных звонка в определенное время; я сказала мистеру Хею, что вряд ли успею к нему раньше одиннадцати. Он ответил, что не хочет причинять мне неудобство и позовет остальных на тот же час.
Несмотря на то что свидетельница отвечала охотно и подробно, Мастерсу показалось, будто он постепенно погружается в туман.
— А разве вы не могли позвонить из квартиры мистера Хея?
Миссис Синклер улыбнулась:
— Ну что вы! Один разговор был с Нью-Йорком, второй — с Парижем, а третий — с Римом. Разумеется, я звонила по делу. Терпеть не могу деловые звонки и ничего не смыслю в технике; и все же позвонить нужно было непременно.
— Скажите мне вот что, мэм. Мистеру Хею так уж необходимо было звать вас в гости?
— Простите, не поняла…
— Мистер Хей пригласил вас с какой-то определенной целью?
— Честно говоря, не знаю! Он был моим очень близким другом; он пригласил меня, и я пришла.
Мастерс сам не понимал, куда клонит. Он словно брел ощупью в тумане.
— Вы были знакомы с остальными гостями?
— Конечно, я была знакома с мистером Хеем и с сэром Деннисом Блайстоуном. Сэр Деннис заехал за мной… — Несмотря на бледность, миссис Синклер покраснела. — Он заехал ко мне домой и отвез к мистеру Хею. А вот мистера Шумана я увидела впервые. Он мне понравился.
— Когда вы оказались дома у мистера Хея?
— Кажется, около одиннадцати. Мистер Шуман уже был там.
— И вы сразу начали пить?
Миссис Синклер не улыбнулась, но в ее иссиня-черных глазах заплясали веселые огоньки.
— Едва ли про это можно сказать «пить». Я выпила всего один коктейль, да и тот не до конца.
— Всего один… — Мастерс вовремя сдержался и прочистил горло. — Прекрасно, мэм. Кто смешивал коктейли?
— Я.
— Вы признаетесь?
— В чем? — удивилась женщина. На ее лбу, казавшемся таким гладким под шапкой черных волос, появились морщины. — В чем тут признаваться? Конечно, коктейли готовила я. Не знаю, известно ли вам, но в моем присутствии мистер Хей никогда не пил ничего, кроме коктейля «Белая леди». Я… То есть у него была дурацкая шутка насчет меня. И он непременно требовал, чтобы я сбивала коктейли, а потом спрашивал остальных гостей: «Вы уже пробовали мою «Белую леди»?» — Миссис Синклер вспыхнула.
— Все пили одно и то же?
— Нет. Сэр Деннис приготовил себе виски с содовой и льдом, так называемый американский хайбол.
— И больше вы ничего не пили и не ели?
— Да, но почему?..
— Сейчас поймете, почему я задал такой вопрос, мэм. Яд, который вы проглотили, обнаружен в ваших напитках. Не будете ли так любезны сказать…
— Но… это невозможно! — слабым голосом воскликнула миссис Синклер. — Прошу вас, не говорите так; вы не знаете, что говорите! Уверяю вас: в том, что мы пили, не могло оказаться никакого яда! Я не сумасшедшая и не истеричка. Если сомневаетесь, если не верите мне, то спросите других. Мы просто не могли выпить отравленные коктейли; сейчас вы поймете почему.
Послышался щелчок; Нильсен захлопнул крышечку на часах.
— Мастерс, время вышло!
— Да перестаньте! — рассеянно отмахнулся старший инспектор. — Видите ли, мэм…
— Я сказал, время вышло! — повторил Нильсен.
Мастерс обернулся:
— Неужели вы серьезно?
— Еще как серьезно, — с мрачным видом ответил Нильсен. — Я не имею права подвергать риску здоровье моей пациентки. Извините, Мастерс, но здесь приказываю я. Уйдете сами или позвать санитаров?
Старший инспектор предпочел удалиться самостоятельно. Сандерс понимал, что Мастерс еле сдерживается, — он только-только приступил к допросу, даже не успел упомянуть о негашеной извести и фосфоре. Однако Мастерс прекрасно понимал, что такое дисциплина, что, впрочем, не помешало ему в кабине лифта отпустить несколько крепких замечаний.
— Она водит нас за нос! — заявил старший инспектор, когда они с Сандерсом спустились вниз. — Женщине с такой романтической внешностью доверять нельзя! Она ведет ловкую игру, но я выясню, что у нее на уме. Он, видите ли, не имеет права подвергать риску ее драгоценное здоровье! А меня, представьте себе, вытащили из постели среди ночи и приказали расследовать убийство, но оказывается, что расследовать особенно и нечего. Поверьте моему слову…