– Это просто ее манипуляции, – вставил я. – И, конечно, она делает это в каких-то своих целях. Непонятно, правда, в каких, но понятно, что для себя. А раз так, то, конечно, она себя любит! Вне всякого сомнения. Я здесь не вижу никакого противоречия, Гаптен.

– Нет, Анхель, она себя не, любит, – возразил Андрей. – Она совсем себя не любит! Разве так любят?! Она вся напряжена. Страдает, мучается. Постоянно играет кого-то. И ведь совсем одна, совсем. Мне ее даже жалко. А вам нет?..

Нам с Гаптеном не было ее жалко. В себе я уверен, а то, что Гаптену не жалко, я понял по выражению его глаз. Но мы не стали уточнять свое отношение к Нине. Андрей и так все поймет. А сейчас лучше путь он сам говорит.

– Любить себя – это стремиться к счастью. Желать себе счастья. А для этого вокруг тебя должны быть люди, которые тоже счастливы. Тот, кто любит по-настоящему, как надо, окружает себя счастливыми людьми. И, главное, он делает их такими. А иначе – как? И теперь посмотрите на Нину… Нет, она себя не любит, совсем, – Андрей с грустью обвел глазами экран. – Вот что она со всеми ними делает? Зачем?.. За всей этой суматохой, мне кажется, мы не заметили главного. Это ей угрожает опасность. Ей!

Я был поражен. Слова Андрея подействовали на меня странным образом. Действительно, она же абсолютно несчастна. Все, что мы знаем о Нине, свидетельствует именно об этом. Но наш страх за Данилу настроил нас против нее. Наше нежелание делиться с ней своим другом застало нам глаза. И ведь она поступает так со всеми. Она ведет себя ужасно, и в результате ее никто не любит, ее ненавидят. И ей плохо от этого, ей ужасно плохо!

– Так ей влюбиться нужно… – прошептал я.

Гаптен посмотрел сначала на меня, потом на Андрея:

– Данила?..

– Я люблю тебя, Мартин, – шептала Нина и гладила его по волосам. – Я люблю тебя.

Мартину было приятно это слышать. Он становился пунцовым, чувствовал, что щеки его краснеют, и испытывал в связи с этим неловкость.

– У меня никогда не было такого любовника, – Нина прижималась к нему всем телом и чуть не плакала. – Ты меня чувствуешь. Ты делаешь это так… У меня нет слов… Я люблю тебя, Мартин!

Мартин, действительно, хороший любовник. Он считает, что секс – это искусство. И чтобы достичь успеха в этом искусстве, необходима особенная наблюдательность. Подсматривая за женщиной, за тем как она себя ведет, как говорит, как прикасается к своему телу, Мартин с точностью определяет, что именно нужно сделать, чтобы отправить ее на вершину блаженства.

– У меня странное желание, Мартин, – Нина поднимается над ним, закрывая свою обнаженную грудь простыней. – Я впервые захотела ребенка. Я подумала, как это, наверное, замечательно – иметь ребенка от тебя…

Мартин точно знает: если женщина хочет от тебя ребенка, значит, она тебя любит. И вообще, она нормальная женщина. Женщина должна думать о ребенке и о муже. Ей больше не нужно ни о чем думать. Лишнее. Мартину, кстати, тоже уже хочется детей. Он представляет себе, как он будет их воспитывать. Он научит их жить правильно. Они вырастут хорошими людьми. Такими, как Мартин.

– Мартин, почему ты молчишь? – на лице Нины испуг.

– А что мне тебе сказать, Нина? – удивляется Мартин. – Я тебя тоже люблю.

Странная тень пробегает по лицу Нины. Она поворачивается к окну, смотрит в темноту ночи и прислушивается к шуму дождя.

– Раймонд, это ты?! – Сэм удивлен и испуган, но старается выглядеть беззаботным.

Раймонд стоит на улице напротив дома, где живет Мартин, и смотрит наверх, в его квартиры.

– Сэм?.. – Раймонд испуган и удивление меньше Сэма, но, в отличие от него, и не пытается казаться благодушным. Он понимает, что это почти невозможно, даже с опытом двух театральных школ за плечами. – Что ты здесь делаешь?..

– А ты? – рассмеялся Сэм. – Вероятно, мы делаем здесь одно и то же.

– Да? – Раймонд прищурился. – Не уверен.

– А если я тебе скажу, что я устал от Мартина, как ты на это среагируешь? – Сэм посмотрел Раймонду в глаза – пристально, испытующе.

– Я тоже устал от Мартина, – Раймонд едва заметно кивнул головой.

– Ну, вот я и говорю, что мы делаем здесь одно и то же…

– Сэм, но ты ведь не любишь Нину, – у Раймонда вдруг резко усиливается зуд, ему жжет руки, шею, бока. – Скажи мне, правда, не любишь?

– Нет, не люблю, Раймонд. Но еще больше я не люблю Мартина.

– Да, вероятно, ты прав, – согласился Раймонд. – Мы делаем здесь почти одно и то же… А ты знаешь, что в студии Клорис центральное окно открывается?

– Да, – оживляется Сэм. – Там есть небольшая кнопка, темно-синяя. Она управляет штырьком, который фиксирует окно в закрытом состоянии. А если убрать эту кнопку, то окно будет казаться закрытым, однако при малейшем надавливании оно выпустит человека…

– Некоторым людям не мешает прогуляться, – Раймонд словно случайно бросает взгляд на окно в квартире Мартина.

– Совершенно с тобой согласен, – кивает головой Сэм.

– Тогда до завтра? – спрашивает Раймонд.

– До завтра, – кивает головой Сэм.

Они жмут друг другу руки и расходятся.

– Господи, что же она наделала?.. – я вдруг понял, что происходит сейчас в Нью-Йорке. – Что же она наделала?.. Что она наделала?..

Она играет с этими мужчинами. Просто забавляется, как кошка со стайкой серых мышат. Она вмешалась в их Судьбу от скуки, от безделья своей одинокой души. Без всякой цели или намерения.

Ей просто скучно жить. И вот она решила узнать, как эти люди будут реагировать на ее выходки. Она вошла в их жизнь лишь для того, чтобы развлечься… Но судьба человека священна…

Искушения бывают разными. Бывают, видимо, и такие. И вот эти двое – Сэм и Раймонд – не выдержали уготованного им испытания. Из обычных добропорядочных граждан они превратились в страшных, безумных монстров.

Сейчас два товарища стоят под окном третьего и обсуждают то, как они с ним расправятся. Причем эти двое понимают друг друга с полуслова. Словно речь идет об обычном для них занятии. Это чудовищно.

– Я больше не могу, – тихо говорит Андрей. – Это какой-то абсурд… Гаптен, я начинаю верить в эти твои «сгущения». По-настоящему! Они все сошли с ума. Честное слово! Я могу объяснить каждый их шаг, каждый поступок – причины, мотивации, обстоятельства. Но это по отдельности. А вместе… Вместе это какая-то адская машина! Запущенная одним единственным человеком… Разве такое может быть? И ради чего?..

– Послушайте, – бледный, уставший Гаптен смотрел на нас с Андреем поблекшими, словно остывшими глазами. – Я знаю, что Данила меня бы не одобрил. Но, все-таки, может быть, мы предпримем какие-то активные шаги?

– Что ты имеешь в виду? – не понял Андрей.

– Мы можем захватить любого из этих людей – Нину, Раймонда, Мартина, Сэма. Даже Клорис, если понадобится. Технически нет никаких препятствий. У нас здесь только моральные ограничения. Но ведь война – это война! И люди, которые оказались в зоне этого сгущения, они ведь не контролируют сами себя. Они невменяемы, правда! И Андрей правильно говорит – каждый из них по отдельности хороший и милый человек. С недостатками, может быть, со своими какими-то слабостями… Но разве они виноваты в том, что оказались в зоне сгущения?! Может быть, правильно все-таки их как-то… того… Вывезти из зоны?

– Сгущение… – прошептал Андрей и с тяжелым сердцам посмотрел на Гаптена.

И я понял его.

– Гаптен, – сказал я, – ты послушай, что ты говоришь. И я, кстати, то же самое говорил про Данилу: захватить, чтобы уберечь. Это Тьма нас на это толкает. Мы испытываем панику, ищем спасения и, в результате, делаем как раз то, что Тьме и было от нас нужно! Вспомни, что Источник Света сказал Даниле на Байкале! Он сказал: «У Тьмы нет силы». Мы даем ей силы, Гаптен. И когда я сейчас смотрел на все это, я понял, в чем дело. Тьма пытается нас запутать, сбить с толку, запугать. И все это – лишь с одной-единственной целью: поставить нас на сторону Тьмы под видом борьбы за Свет!