Руки арагоса застыли на мгновение, как это случилось раньше с женщиной, когда она ощутила вторжение чужого сознания в свой мозг. Оператор моргнул. Но после недавнего потрясения он чувствовал себя неуверенно, а новое подозрение только усилило спешку. И он пропустил кнопку.

Ту кнопку, которая, как полагал Спок, определяла пункт транспортации.

Не смея снять телепатический контроль из опасения, что оператор заметит свою ошибку и исправит ее, вулканец продолжал лишь мысленно поддерживать стену, ограждавшую их двоих от бесконтрольного хаоса постороннего влияния. Оставалось только ждать и наблюдать. Первым на очереди был Крэндалл. Там, где только что стоял наблюдатель, закружилось облачко дыма.

Через полсекунды, которые показались замершему в напряженном ожидании Споку минутами, он почувствовал покалывающий холодок.

Напоследок он вдохнул полной грудью, прищурил глаза и постарался каким-то образом защититься от ужасной боли, которая, несомненно, обрушится на него. Окружающие предметы стали расплываться – транспортация началась.

Через мгновение – хотя Спок знал, что в действительности процесс занимает несколько секунд – он ощутил себя шаром, готовым вот-вот лопнуть. Итак, расчет оправдался – его перенесли в нужную зону.

За барьером, находившимся, вероятно, в нескольких сантиметрах, десятки людей смотрели в его направлении широко распахнутыми глазами и что-то кричали. Спок ничего не слышал. Не обращая внимания на острое покалывание в ушах – единственный болевой сигнал, прорвавшийся через созданную его сознанием преграду, – он отвернулся от барьера.

Как и надеялся вулканец, его материализация произошла за барьером, но он оказался в добрых пятнадцати метрах от оборудования, в пятнадцати метрах от транслятора, который нужно было схватить с невидимой подставки и бросить через барьер капитану. И земляне, и вулканец попадали в полный вакуум и раньше и даже выживали, оставаясь там считанные мгновения. Но сможет ли он за доли секунды осуществить задуманное – это было неизвестно. Может быть, кровь разорвет сосуды и зальет глаза? Сколько можно продержаться на глотке воздуха, и не вырвется ли он из легких, уступая место смертельной пустоте? Удастся ли выдержать боль, терзающую суставы из-за внезапного уменьшения внешнего давления?

Даже вулканцу, с его превосходной самодисциплиной, действовать в таких условиях крайне трудно.

Спок уже отвернулся от барьера, когда увидел, что стоящая перед ним задача еще более осложнилась.

Буквально посреди кучи оборудования «Энтерпрайза», залитый текущей из ушей кровью, но с кислородной маской на лице стоял доктор Крэндалл.

Глава 21

Немногим более двух часов назад жизнь доктора Крэндалл еще раз сделала крутой поворот.

Только что он лежал в отчаянии в камере «Энтерпрайза», снова и снова прокручивал в памяти свою неудачную попытку помешать развертыванию дефлекторов, отдавая себе отчет, что это был, несомненно, последний шанс одержать хоть какую-то победу над капитаном Кирком и его ненавистными сторонниками. И вот уже доктор вырван из тюрьмы и брошен… куда? Да в такую же тюрьму, только намного больше.

Однако разочарование сменилось бурным восторгом, как только Крэндалл осознал, что кроме него здесь же оказался экипаж звездолета, весь, до единого человека.

Итак, он не единственный заключенный, не единственный, кто в своей беспомощности может только оплакивать судьбу! В одно мгновение все его враги оказались такими же пленниками, как он сам. Все они пленники, и он не самый слабый и несчастный из них. Даже этот невыносимый капитан оказался здесь! Пусть ему не удастся одержать победу так, как он надеялся – уничтожив «Энтерпрайз», но уж, по крайней мере, поражения-то он избежал. Его могут убить, скорее всего, убьют, но не победить. Это не в силах сделать даже смерть! Ее он воспримет радостно, твердо убежденный, что судьба готовит Кирку и четыремстам его подхалимам то же самое. Их драгоценный корабль, их так называемое космическое братство, их хвастливая верность друг другу – все это не стоит и ломаного гроша в нынешнем положении.

«Теперь уже не столь важно, – утешал себя Крэндалл, – что „Энтерпрайз“ спасся от лазеров хошан и зиторов, ради чего он, собственно, и осуществил свою отчаянную попытку. Не имеет значения, что он сам беспомощен. Другие в таком же незавидном положении». Два часа наблюдатель упивался пусть и не своей победой, но их поражением, наслаждался гневом, отчаянием и страхом, которые видел на лицах окружающих. Даже нападение, столь быстро остановленное Кирком по каким-то одному ему известным причинам, только усилило маниакальный энтузиазм Крэндалла, послужив доказательством того, что они считают его в какой-то степени виновным в своих бедах и несчастьях.

Но потом его перенесли в сумрачную транспортационную комнату, где он с ликованием наблюдал полную беспомощность даже якобы «сверхчеловека» Спока. И именно здесь случилось то, по сравнению с чем все предшествующие повороты его жизни показались пустяком.

Меньше чем за минуту его сознание, вся его жизнь были буквально вывернуты наизнанку.

В одну минуту, по значимости равную вечности, все изменилось. Перемены в его жизни случались и раньше, и касались они не только переоценки окружающего мира, но и самого себя, однако ничего подобного доктор никогда не испытывал. Его разум вдруг потерял все защитные барьеры, на него нахлынули чувства и мысли сотен других, они вливались в его сознание, заполняли его, погружая и смешивая собственные чувства и воспоминания с чужими.

К своему изумлению, Крэндалл не испытал при этом ни отвращения, ни ненависти, ни даже страха, а только понимание.

А еще через мгновение его затопил стыд.

Через сотни других глаз он увидел то, что видели другие.

Через сотни других разумов он почувствовал то, что чувствовали они.

Он увидел – и понял – первые попытки капитана Кирка установить с ним дружеские отношения, увидел, как тот стремился быть доброжелательным и гостеприимным вопреки его собственной враждебности и необоснованным требованиям.

Он увидел и почувствовал, как растаяло уважение той девушки, Дэвис, ошибочно считавшей его другим, стал свидетелем ее горя, когда она получила подтверждения его безрассудности и предательства.

Он увидел сотни искренних улыбок членов экипажа, адресованных ему, улыбок, которые сам Крэндалл находил саркастическими, скрывающими внутреннее презрение.

Он увидел себя с самых различных точек зрения.

И Крэндалл съежился.

Он был не прав.

Практически во всем. Каждая мысль, каждый мотив, приписываемые им экипажу, оказались неверно поняты им.

В самых тяжелых обстоятельствах они делали все возможное, чтобы понять его и помочь ему, а он каждый раз делал все возможное, чтобы навредить им. Крэндалл почувствовал стыд и боль.

Неужели так он прожил всю жизнь?

Когда-то – это было давным-давно – его брат действительно хотел помочь, а не выставить идиотом перед классом? А тот посредник во время переговоров на Тахарьи – Крэндалл уже не помнил его имени – был искренен, когда неофициально предупреждал об опасности? Значит, в последующей катастрофе, в гибели людей и всем остальном действительно виновен он, Крэндалл? И его недоверие к этому человеку, предположение, что тот звонок – лишь часть наспех придуманной интриги, цель которой – получить преимущества при урегулировании конфликта, – подлинная причина несчастья?

И вся его жизнь, как и эти недели на «Энтерпрайзе», – лишь цепь ужасных ошибок и непонимания? Все эти просчеты, выросшие из его собственного эгоизма, ужасные поступки? Неужели он так жестоко обманулся, приписывая другим недостатки, свойственные ему самому, что погубил не только себя, но и сотни ни в чем не повинных людей?

И единственно возможным ответом, подсказанным этим мучительным откровением, от которого замирала душа, могло быть только да!

Но теперь…

Теперь, в последние мгновения жизни, у него появился шанс искупить свои грехи.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: