Скорее всего, именно к такому выводу он и пришел бы, не стань он двадцать лет назад свидетелем зрелища не менее ужасного. К тому же, в глубине души, он был в какой-то степени готов к этому. Несмотря на то, что происходящее было сильно искажено старым зеркалом и представало взору Каструни под неестественным углом, то, что происходило у постели не оставляло никаких сомнений. Освещена эта спальня была электрическим светом и очень ярко. Худшие подозрения Каструни мгновенно перестали быть просто подозрениями: не мог же он не верить собственнымм глазам!

Хумени, как он — вернее, как ОНО — теперь себя называл, уже завершил свой чудовищный акт с турчанкой. Когда он вытащил из нее свой орган, Каструни, который, казалось бы уже не должен был удивляться ничему, все же был поражен величиной его возбужденного фаллоса.

Настал черед англичанки. Она была в форме (как потом выяснится, в форме медицинской сестры сухопутных войск, но Каструни это ничего не говорило, кроме того, что девушка, скорее всего, из английского гарнизона в Дхекелии), которую в первую очередь предстояло хотя бы частично сорвать похотливому чудовищу. Так и произошло, а несчастный Каструни с замиранием сердца наблюдал за происходящим, буквально парализованный ужасом. Наконец, практически оголив несчастную жертву ниже пояса, Хумени снова перевернул девушку, чтобы изнасиловать ее в своей излюбленной животной позе.

И только когда он практически без промедления овладел ей… Каструни наконец осознал, что это существо должно умереть. Аб, Гуигос, Хумени, отродье сатаны: кем бы он ни был, он просто ДОЛЖЕН умереть. И у Каструни никогда не будет для этого лучшей возможности, чем та, что представлялась ему здесь и сейчас.

Больше не обращая внимания на шум, который может произвести, он перевернулся на спину, поводил в окружающей темноте ногами и почувствовал как ступни его уперлись в опоясывающие по периметру межкрышное пространство по фанерные листы. Тогда он согнул ноги и, резко выбросив их вперед, с силой ударил по фанере. Лист сразу поддался, слетел с гвоздей и вывалился в царящую в саду темноту. Вслед за ней наружу выбрался и Димитриос Каструни: он предварительно сунул свое гарпунное ружье куда-то в ветви гранатового дерева, а затем повис на кончиках пальцев и мягко спрыгнул на землю. Через секунду он уже был на ногах, вытащил свое торчащее среди веток оружие и повернулся к закрытому ставнями окну спальни.

Но когда он вытаскивал ружье, резинки соскочили с зарубки на гарпуне и сильно хлестнули Каструни по пальцам. Он выругался, уронил ружье и в этот момент услышал сдавленный возглас удивления Хумени, а затем яростный вопль из комнаты за ставнями:

— Кто.. ? КТО..!

Девушка-англичанка, по-видимому наполовину вышедшая из своего наркотического опьяненияя хриплыми возгласами Хумени, испустила крик боли и негодования — оборванный проклятием Хумени, звонкой пощечиной и глухим стуком.

Затем из комнаты донеслись звуки торопливых шагов и кто-то начал открывать шпингалеты на окне. По-видимому Хумени собирался выглянуть наружу! Каструни быстро обернул онемевшие кровоточащие костяшки пальцев правой руки носовым платком, схватил ружье, кое-как ухитрился перезарядить его и начал выпрямляться, неловко держа оружие в левой руке. Но он стоял слишком близко к окну и это оказалось ошибкой с его стороны.

Следовало ожидать, что удивленное чудовище в комнате будет вести себя с изрядной осторожностью: ведь Хумени был практически полукалекой — более того, вообще получеловеком — и притом довольно медлительным. К тому же, Каструни никак не мог забыть ДРУГОГО Хумени, который звался Гуигосом — этот древний, сгнивший от сифилиса и немощный мешок с костями, которого он когда-то знал. Но он все еще никак не мог связать те воспоминания, того калеку, которого помнил, с этим новым, гораздо более энергичным воплощением.

Но нынешнее воплощение Хумени действительно оказалась гораздо более энергичным, поэтому, резко распахнувшиеся наружу ставни полностью застали Каструни врасплох, тут же сбив его с ног.

Стоя на четвереньках, он ошалело задрал голову и взглянул вверх.

Там, в окне, темным силуэтом выделяясь на фоне ярко освещенной спальни, нависал смотрящий прямо на него Хумени. Он увидел Каструни, УЗНАЛ его и почти мгновенно ярость на этом ужасном лице сменилась выражением мстительного торжества.

Глядя на это лицо, Каструни понял, что их ненависть обоюдна и почему Хумени оказался именно здесь. Насколько он желал смерти Хумени и был готов попытаться убить его, настолько же чудовище желало смерти ЕМУ и именно поэтому находилось здесь. Ему не удалось выследить Каструни, поэтому он решил сделать то, что обязательно должно было привести грека прямо ему в лапы: он решил нанести удар прямо в сердце — ударить по близким Каструни, по его дому.

Хумени заполнял собой почти все окно. Он широко расставил руки, придерживая створки ставней, а его пылающие ненавистью глаза были устремлены на Каструни.

Но в этом взгляде было и кое-что еще: смертельная угроза, невыразимо страшные намерения.

— Ты?! — взревел Хумени, нагибаясь, чтобы достать его руками. — Ну конечно! Кто же еще?

Его глаза, его голос, само его присутствие — все это буквально гипнотизировало, как взгляд змея вводит в оцепенение пойманную птичку.

Каструни почувствовал этот гипнотический паралич только когда ужасные руки потянулись к нему — почувствовал и попытался перебороть его. Он уставился в это чудовищную, составленное из лиц нескольких людей, физиономию, вложив в свой взгляд всю обуревающую его ненависть. Лицо Хумени было и лицом Ихьи Хумнаса, с его крючковатым носом и сверкающими белыми зубами, которые даже сейчас были оскалены в зловещей ухмылке, и, одновременно, лицом Якоба Мхирени, с его ярким зигзагом шрама, а откуда же тогда то уродливое, поросшее грубой шерстью тело от талии и ниже, которое сейчас было скрыто разделяющей их стеной?

ХУМЕНИ! В совершенно одуревшем от всего случившегося мозгу Димитриоса Каструни вдруг что-то будто щелкнуло. Конечно же, Хумнас и Мхирени! Гуигос забрал не только их, он еще и воспользовался частями их фамилий. «Хум» от Хумнаса, а «ени» от Мхирени. И осознание этого мгновенно вывело его из ступора. Интересно, как назвало бы себя чудовище, сумей оно прихватить и Каструни? Касхумени? Эта мысль привела Каструни в ярость: теперь его ненависть и силы удвоились.

Перед ним был не человек, а зверь — порождение преисподней, составленное из частей нескольких людей, а паралич, охвативший Каструни был результатом вовсе не гипноза, а самого обычного страха! Каструни растерялся лишь потому, что слишком много знал, и из-за постоянно владевшего им ужаса. Но теперь, когда руки Хумени вцепились в его плечи, он мгновенно сжал рукоятку своего ружья. Но не успел он даже начать поднимать свое оружие, как…

Хумени без малейших усилий поднял его и втащил в открытое окно при этом едва не вывернув Каструни суставы. Да, это создание было воистину МОГУЧИМ! Ну еще бы, разве он не призвал в себя похоть, силу и могущество Демогоргона? Кем или чем был этот самый Демогоргон Каструни не представлял, или не мог быть уверен, даже несмотря на то, что узнал из книг, найденных им в сумках Гуигоса. Но он понял: хотя бы отчасти этот Демогоргон был Смертью, поскольку сейчас он определенно смотрел прямо в ей в лицо.

Хумени держал его — совершенно беспомощного — на весу перед собой так, что ноги Каструни болтались где-то в футе от пола, вперившись в него взглядом с расстояния всего в несколько дюймов. Каструни от талии и выше был буквально скован. Но шевелить головой он все еще мог.

Он взглянул вниз, увидел кривые поддерживающие тело Хумени задние ноги осла, а между ними — огромные ослиные гениталии. Но уже в следующее мгновение чудовище отшвырнуло его прочь, на стену. Удар оглушил Каструни и он тяжело сполз на пол. Тем не менее, ружья из рук он не выпускал и, пока одержимый похотью и властью над беспомощным противником чудовищный Пан неуклюже ковылял к нему, снова протягивая руки, чтобы схватить жертву, Каструни трясущейся рукой поднял ружье, прицелился и тут же спустил курок.