Секотин просигналил в ответ: «Еще рано».

Они ждали, как показалось Покахонтас, несколько часов, пока наконец Секотин громко не произнес:

— Я думаю, теперь мы в безопасности.

Мужчины придержали каноэ, и она проворно забралась в него. Ей было холодно, очень холодно в тени деревьев.

— Мы поворачиваем назад? — спросил один из воинов.

— Нет, — ответил Секотин. — Мы поплывем вперед, держась у берега. Как только сможем, оставим реку и пойдем посуху.

— Какая дерзость, — прорычал Памоуик, — плыть по нашей реке.

Покахонтас внезапно почувствовал, как ее охватила злость.

— И к тому же среди бела дня! — воскликнула она.

Никто не высказал догадки, что это мог быть настоящий военный отряд. Ни один из них не упомянул о возможности плена, пыток и смерти.

— Давайте поедим, — сказала Покахонтас, чтобы разрядить обстановку. — Памоуик, достань кукурузный хлеб. Там еще есть холодная индейка. Так уж и быть, я оторву вам по кусочку.

Несказанным облегчением было сидеть в каноэ и чувствовать, как солнечные лучи пробиваются сквозь листву и сушат ее тело. Как чудесно, что можно съесть свежего кукурузного хлеба, испеченного этим утром. Но мужчины оставались в напряжении. Покахонтас чувствовала, что они все еще настороже и прислушиваются, не появится ли новая группа монаканов.

Они покончили с едой и напились из чистой реки, затем дождались, пока солнце минует свою самую высокую точку на небе. Хотя никто об этом не сказал, они знали, что уже не доберутся в Кекоутан к вечеру. Им придется сделать по дороге остановку.

Подошло время продолжить путь. Мужчины осторожно раздвинули ветви и спустили суда на воду. Когда каноэ двинулись, они сосредоточились на том, чтобы слаженно начать движение.

Неожиданно Секотин вынул весло из воды и сделал знак Памоуику сделать то же самое. Его крик вороны понесся над водой к воинам в другом челне. Оба каноэ еще недолго скользили по воде, потом остановились. В наступившей тишине они все прислушались. Покахонтас не услышала ничего. Она видела, что Секотин пытается поймать повторение звука, насторожившего его.

И он услышал что-то. Дал знак другой лодке, и они налегли на весла, возвращаясь в укрытие под деревьями, которое они только что покинули. Оба каноэ скользнули под деревья, в спешке подталкивая друг друга. Вызванная ими рябь на поверхности воды слабела и исчезала. Птицы, которые взмыли вверх и тревожно кружились, наконец угомонились. Река снова была спокойна.

Покахонтас одними губами спросила:

— Монаканы?

Памоуик резко кивнул и призвал к полному молчанию.

«Почему? — подивилась Покахонтас. — Почему они возвращаются? Они учуяли наше присутствие? Или бегут от какой-то опасности на реке?» Ей мерещились всякие ужасы, пока они ждали.

Гребя с огромной скоростью, враги оказались рядом с ними. Группка паухэтанов увидела на их лицах решимость, но не страх. Было ясно, что случилось что-то, насторожившее их, и они приняли какое-то решение.

Каноэ быстро проплыли еще немного вперед, потом свернули к берегу чуть выше их и резко остановились. Все, кроме двух человек, оставшихся сторожить каноэ, высадились на берег и молча двинулись в лес. Паухэтаны чувствовали запах монаканов. Но ветер был не в их сторону и, к счастью, не собирался менять направление.

Секотин тихо прошептал своим людям:

— Нам придется немедленно уйти отсюда. Если они пойдут кругом, они нас найдут, и если ветер переменится, они нас обнаружат. Слушайте внимательно. Держитесь берега и быстро гребите вниз по реке. Покахонтас, продолжай следить. Если ты заметишь, что монаканы нас увидели...

Покахонтас кивнула. Ее снова охватил страх. За ней охотились. Ощущение было новым. Она знала, что от ее тела исходит запах страха, как от животного, и она чувствовала, что тот же запах идет и от остальных.

Секотин посмотрел в глаза каждому воину, чтобы убедиться, что они поняли его приказы. Они столкнули каноэ в воду первыми. Мужчины гребли быстро и молча, короткими, точными движениями, производя не больше шума, чем стрекоза, когда она садится на воду.

Все монаканы исчезли в лесу, за исключением двух человек у каноэ. Паухэтаны слышали то треск веточки, то шуршание сухой травы под ногой. Покахонтас не отрывала взгляда от стражи. Те, жестикулируя, разговаривали, и не смотрели в сторону спасавшихся бегством.

Потом один из них повернулся и, похоже, взглядом обыскал берег. Слепой ужас заставил застыть кровь в жилах Покахонтас. Затем она увидела, как внезапно напряглось тело монакана.

— Они нас заметили, — выдохнула она.

Тело Секотина едва откликнулось, но он полуобернулся к другой лодке и крикнул:

— Живей!

Каноэ впереди двигалось в полную силу, скользя над водой, как чайка. Их собственное с протестующим скрипом рванулось вперед. Глаза Покахонтас не отрывались от монаканов. Они встали в каноэ во весь рост, и их крики эхом разносились над широкой гладью реки.

Они зовут остальных. Им потребуется время, чтобы сесть в каноэ, подумала она. И гребут они не так умело, но их по двадцать в каждом каноэ. Преимущество силы даст им скорость. Паухэтаны не смогут уйти от них.

— Скажешь, когда они отплывут, — быстро и громко проговорил Секотин.

— Еще нет. Еще нет... Да!

— Поссум!

Их детский сигнал. Покахонтас не была готова к тому, что каноэ неожиданно перевернулось. А Памоуик был, поняла она. Она ударилась о воду, но тут все навыки, привитые с рождения, помогли ей собраться. Памоуик двигался так же легко, как Секотин, и юноши, ухватившись за каноэ, с силой толкнули его вниз по течению. Одним движением они ушли под воду в сторону тростника, росшего в этом месте у берега. Покахонтас догнала их мгновенье спустя. Она вынырнула между братьев как раз в гуще тростниковых зарослей.

— Другое каноэ, — прошептала она.

— Забудь о нем. Возьми тростинку и ныряй.

— Молись Ахонэ, — сказал Памоуик.

Он сломал длинную, толстую тростинку и протянул ей. Она взяла один конец в рот и погрузилась в неглубокую воду, почти на илистое дно. Кожу покалывало от холода. Покахонтас полулежала на дне и видела высокий тростник вокруг них и водовороты взбаламученного ила, оседавшего теперь, когда они затихли. Второй конец тростника торчал из воды, и она легко дышала через полый стебель. Памоуик был рядом с ней, он дотянулся и сжал ее руку.

Они ждали. Речная улитка ковыляла по руке Покахонтас. Она следила за ее мучительно медленным передвижением.

Каноэ монаканов пронеслись мимо, темные тени на поверхности воды. Покахонтас дышала через свою тростинку глубокими, осторожными вдохами. Одна из лодок монаканов вернулась. Она плавала туда и обратно мимо них. С каноэ спустились две длинные палки, наугад тыкающиеся в тростник. Одна из них ткнулась в руку Памоуика. Он не вздрогнул, не двинулся. Лодка монаканов уплыла.

Они ждали бесконечно долго. Покахонтас приказала себе быть терпеливой, братья скажут, когда опасность минует. Она наблюдала подводный мир: крепкий тростник, растительность речного дна, рыб и насекомых. Рядом промелькнула маленькая водяная змея. Покахонтас дышала свободно и наслаждалась новой стихией. «Я — обитатель реки, дитя Ахонэ, возможно, это и есть мой мир — эта тихая прохлада».

Наконец Секотин дотронулся до нее, предупреждая, чтобы она пока не двигалась. Она смотрела, как его голова выходит на поверхность. Спустя долгое время он дал знак остальным осторожно показаться из воды. По лицу Покахонтас стекала вода, уши были полны ею, в волосы набились тростинки и грязь. Она огляделась и увидела, что Секотин уже на середине реки, видна его голова, подпрыгивающая на волнах. Памоуик прошел ниже по течению, проверяя берег. Больше в поле зрения не было ни одного живого существа.

Через несколько секунд братья присоединились к ней.

— Не видно ни каноэ, ни монаканов, — Секотин прищурился, глядя вдаль. — Мы близко от устья реки. Можем поискать наше каноэ и попытаться пройти морем или пойдем по земле.