Благословенная Покахонтас! Он почувствовал, как в нем поднимается радость. Она и в самом деле друг, и даже больше, подумал он, и даже больше.

Он дремал, когда протяжный звук, самый скорбный из слышанных им, раздался из второй комнаты. Он вздрогнул и очнулся — в комнату, откинув циновку, входили две сотни мужчин, раскрашенных и одетых в черное и тихо причитавших. Возглавлял их сам великий король. Когда Смит попытался подняться на ноги, Паухэтан сделал ему знак остаться сидеть. Черные люди и черные скальпы на стенах действовали на Смита угнетающе.

Один из людей Паухэтана развернул небольшую циновку и положил ее перед Смитом. Король сел на нее и начал говорить.

— Я пришел вместе с моими жрецами и лучшими воинами. Жрецы против того, что я скажу, а воины согласны. Время покажет, что это правильный шаг. Моя дочь многое рассказала мне о тебе и твоих людях. Она говорила, что мы должны стать друзьями и торговать, и я согласен с ней. Через два солнца я намерен послать тебя назад в Джеймстаун, потому что мне хотелось бы получить несколько ваших больших ружей и точильный камень. В обмен я дам тебе земли Капаховосик и буду отныне считать тебя своим сыном по имени Нантакуонд.

Смит был ошеломлен. Неужели за столь короткое время между его избавлением и этой встречей Покахонтас сумела убедить отца? Другого объяснения не было, разве только Паухэтан, по своей прихоти, решил, что ему выгоднее приобрести желаемое, сделав Смита своим союзником. Умная стратегия. Смит тут же согласился на условия Паухэтана и на церемонию усыновления. Но он по-прежнему страшился могущественных жрецов и их козней в будущем.

— Покахонтас говорит, что люди с черными бородами — вы называете их испанцами, — преследовали ваши корабли до самых наших берегов.

Смит кивнул.

— Ты также сказал ей, что ты с твоими людьми уплывешь, как только ваш капитан вернется из вашей земли, лежащей за водами.

— Да, я так сказал ей. — Смит припомнил, что несколько месяцев назад, когда они встретились в первый раз, пытался разъяснить Покахонтас и ее братьям намерения англичан.

— Надеюсь, что это случится скоро. Мои жрецы нетерпеливы. После церемонии усыновления ты вернешься в Джеймстаун. Этой ночью мои люди принесут тебе поесть и дадут женщину согреть твою постель.

Смит не мог понять, почему его держат в изоляции, но не пожаловался. Достаточно и того, что король сменил гнев на милость. Внезапно развеселившись, он вспомнил о том, что какой-то час назад он считал себя погибшим, а теперь ему предлагают то, что связано с жизнью — женщину. Но какую женщину ему дадут? Он знал, что это не может быть Покахонтас. Он пытался выбросить из головы все плотские мысли в отношении нее. Она была королевской дочерью. Но черное так стремительно обернулось белым, что все стало возможно. Что он почувствует, если действительно придет она? Одно дело обожать ее, верить и доверять ей. И совсем другое — вообразить ее теплое тело рядом с собой. И не потому ли он сдерживался, что ей было всего тринадцать или четырнадцать лет? В Англии некоторые выходят замуж в таком возрасте, даже раньше, и, без сомнения, здесь тоже. Он сел по-турецки и уставился на огонь.

Как только Смита отослали в большой дом, традиционное место, куда селили гостей, которые не были ни близкими друзьями, ни родственниками, Покахонтас сразу же повернулась к отцу. Они говорили очень серьезно, и Покахонтас приложила все усилия, чтобы заставить отца взглянуть на тассентассов ее глазами. Она знала, ей необходимо убедить отца, что паухэтанам нужны эти люди, чтобы научиться у них их великому колдовству. Она была твердо уверена, что если у нее будет время, она сможет склонить отца ближе познакомиться с белыми людьми. И тогда он станет относиться к ним так же, как она. Однако она была осторожна и ничем не выдала своего отношения к светловолосому капитану. Паухэтан слушал ее мрачно. Ему были знакомы все ее доводы, но то, что она рисковала жизнью для спасения врага, произвело на него глубокое впечатление. Он очень хотел понять ее. Все знали, что она необыкновенный ребенок, но проявления ее складывающегося характера не переставали удивлять его. Как она заявила, отправляясь к тассентассам, что узнает их, так и выходит. В нем все еще не угасла решимость уничтожить чужеземцев, но его дочь была права: сначала надо выяснить, как действует их колдовство.

— Хорошо, дочь, мне понадобятся твои советы. Мы станем торговать с тассентассами. Это всего лишь проба, но я встречусь с ним и обсужу наши дальнейшие действия. Поскольку ты спасла этого человека, ты отвечаешь за него, так что приготовь ему еду и найди женщину на ночь. Он глава своих людей, поэтому у нее должно быть определенное положение и опыт — он не мальчик.

Покахонтас опустила глаза. Дать гостю милую девушку, чтобы разделила с ним постель, — обычное дело, но не хочет ли отец как-то уколоть ее из-за того, что ему пришлось уступить? Нет, он не подозревает, что она неравнодушна к Смиту. На какую-то секунду ею овладело страстное желание самой согреть его постель, но отец почти наверняка не одобрит этого и возьмет назад все свои обещания. Она не может рисковать. Но все равно она не сможет подобрать женщину. Придется это сделать Мехте. Какая несправедливость, пришла она в раздражение, снова увидеть его и почти сразу же отдать другой женщине. «Должно быть, бог зла Океус наказывает меня за то, что я отказала Кокуму», — подумала она. Как она уснет сегодня ночью, зная, что Смит так близко и предается любви с кем-то из ее подруг или, что еще неприятнее, с кем-то, кто ей не нравится!

Мехта остановила свой выбор на красавице, бывшей жене великого вождя, выданной за одного из лучших воинов, который сейчас был на охоте. Среди женской части населения Веровокомоко этим вечером было много разговоров.

На следующее утро Мехта потащила Покахонтас на реку, туда, где купались только женщины поселка. Все они спешили воспользоваться ярким зимним солнцем, припекавшим так сильно, что возникало ощущение жары. И все едва могли дождаться рассказа о тассентассе, об этом человеке, которого некоторые называли чудовищем.

Покахонтас все никак не могла решить, что хуже — услышать рассказ или не слушать его. Когда женщины разделись для купания, все украдкой осмотрели жену воина, бывшую со Смитом. Будут ли на ее теле следы любовных укусов и, что важнее всего, где? Остались ли у нее розовыми соски? И было ли в этом человеке что-нибудь необычное? Он покрыт шерстью, как медведь? И вытворял с ней страшные вещи?

Покахонтас подумала, что женщина слишком скромна и не собиралась ничего рассказывать. Она плескалась, всем своим видом давая понять, что получила удовольствие, и немалое, от этого мужчины, чудовище он или нет. Она ничего не говорила, но резвилась в холодной воде, словно было время жаркого солнца. У Покахонтас чесались руки как следует отшлепать ее. Наконец женщина вышла из воды и позволила сколько угодно смотреть, как она медленно вытирает индюшачьими перьями свое роскошное тело. До этого момента никто не завидовал ее ночи с чужестранцем. В конце концов, ее мужа нет уже десять ночей, и все посчитали, что это будет любопытной пробой. Но, как ясно видели остальные женщины, проба оказалась весьма удовлетворительной, и их нетерпение уже перерастало в раздражение, когда, наконец, жена воина уселась у костра.

Она сказала, что вниз от шеи тассентасс очень-очень бледный. Его лицо покрыто волосами, как у медведя, сказала она. Но ей было очень приятно, когда они слегка царапали ей кожу, чуть смущенно добавила она. Все остальное тело у него такое же безволосое, как у ее мужа, кроме, конечно, золотистых завитков вокруг его орудия любви. Она откинулась назад и прикрыла глаза. Она сказала, что эта часть его тела прекрасна — подобно восходу или закату солнца. Но, лукаво заметила она, заката почти не было, потому что он очень, очень сильный.

Когда женщины сели поближе, чтобы расспросить обо всех подробностях, Покахонтас почувствовала, что не может больше этого слышать. Она знала, что эту ночь будут обсуждать и обсуждать и повествование станет обрастать вымыслом. К тому времени, как муж этой женщины вернется домой, уже будут рассказаны необыкновенные истории, а его жена сполна насладится новым высоким положением. Затем за дело возьмутся слагатели песен. "Я должна это остановить, — подумала она. — Одно слово моего отца... "