— Покахонтас, мои люди подавлены, — сказал Смит. — Появление корабля очень важно для нас. Это жизненная связь с нашей землей. Скажи своим людям, что так шутить жестоко.

— Но мой брат не лжет. — Покахонтас мрачно изучала лицо Смита. — И я не лгу.

Смит помедлил, но только мгновенье.

— Давай, зови своих в форт. Вы всегда у нас желанные гости. А я... ты знаешь, я твой самый преданный слуга.

Он низко поклонился. Он не мог допустить никаких раздоров между Покахонтас и своими людьми. С ней в форт пришла жизнь.

Сопровождая Покахонтас к кладовым, он подумал о том, что форт уже выглядит не таким неустроенным, хотя в холодном воздухе деревья стояли голые и не было никакой другой зелени. Деревянные здания посерели под дождями и снегом, и форт казался уже не временным лагерем, а постоянным домом. Даже маленькое кладбище усиливало впечатление основательности поселения.

Обследуя привезенные паухэтанами кукурузу и дичь, Смит испытал разочарование. Он хотел бы поговорить с Покахонтас наедине, возобновить их занятия и выразить ей свою признательность за все, что она для них сделала. Наверное, они могут вернуться к занятиям, но будут ли они прежними? Что-то ушло из их отношений, они уже не были такими простыми и невинными. Слишком многое было теперь между ними. Он чувствовал это в ее ответах, бросаемых искоса взглядах. И еще — что-то неуловимое появилось в ней, какая-то новая женственность. Он и сам не знал, хочет ли он развития их отношений. Он не был уверен, могут ли они развиваться. В конце концов, речь не о них. На карту поставлено все виргинское предприятие, и нельзя забывать, что он должен подавать своим людям достойный пример. Развлекаться с местными женщинами запрещалось, если только их не предлагал вождь. Покахонтас не была обычной женщиной, но даже в этом случае... Наконец, существовало различие в их положении. Он резко встряхнул головой. Он ненавидел себя за то, что опять чувствует неуверенность в себе и происходит это из-за молодой женщины.

Пока Смит и Покахонтас были в кладовых, Арчер, Рэтклиф и Мартин разговаривали под большим деревом в центре форта. Беседа протекала бурно, Рэтклиф горячо жестикулировал, убеждая в чем-то членов совета.

Рабочие собирались под деревом и прислушивались. По знаку Рэтклифа Мартин отделился от группы и неспешно, даже высокомерно, направился к кладовым, где были Смит и Покахонтас.

— Смит, Рэтклиф собирается отдать тебя под суд за пренебрежение обязанностями и убийство Кассена, Робинсона и Эмри. Он строит свое обвинение на законе Ветхого завета.

Смит замер как громом пораженный. «Ублюдки, — подумал он. — Какая несправедливость! И это после того, что я для всех сделал. Но Рэтклиф представляет в колонии гражданскую власть, а Арчер изучал законы в Грей-инн. Он может устроить суд по своему усмотрению, опираясь на библейский закон. В последний раз он применялся много лет назад, когда старый король Генрих хотел развестись со своей королевой. Проклятие, подумать только, а я тосковал по своим товарищам несколько дней назад, когда мне вот-вот должны были размозжить голову дубинками! Не верю, что они всерьез».

Он посмотрел на Покахонтас. Кровь отлила от ее лица, и вокруг рта прорисовался серый контур. «Не успела она спасти меня от одного смертного приговора, как мне угрожает новый, — подумал он. — Только на этот раз она ничего не сможет сделать. Это фарс, шутка». Он подавил свой гнев и повернулся к принцессе:

— Не оставайся здесь. Возвращайся в свой лагерь. Когда все уладится, я пошлю за тобой.

Он взглянул на Памоуика, Секотина и шестерых воинов. На мгновение явилась мысль убежать вместе с ними. Но беглецом он будет не нужен Паухэтану. Нигде не будет защиты. Ему придется остаться в форте и смело встретить обвинение.

Обвинение, суд и приговор заняли двадцать минут. Джон Смит должен быть повешен в течение часа.

Во время суда Смит смотрел в одну точку, но видел, что Покахонтас не ушла. Она неподвижно стояла в окружении своей свиты во время всего разбирательства. Когда колонисты сопроводили его в часовню на службу к преподобному Хантеру, дикари оставались в молчании на том же месте.

Скамьи в часовне обледенели, со стропил свисали сосульки. Смит пытался молиться. За последнее время он прочел так много молитв, что чувствовал себя опустошенным. Он не винил рабочих за то, что они не заступились за него на суде, не проявили преданности. Занимая в обществе такую низкую ступень, они использовали любую возможность, чтобы показать свою власть. Он понимал их, но презирал. «Они, — подумал он, — обвинили меня и тогда, когда дикари ошибочно сообщили о кораблях».

Он слышал, как Хант молится о спасении его души. «Хороший человек», — подумал Смит. Он с честью вынес первые трудные недели, когда их атаковали дикари, преодолел болезни, унесшие многих, и суровую погоду. И все время оказывал помощь и нес утешение своей все уменьшавшейся пастве. «А теперь он расхваливает Господу мою душу, — подумал Смит. — Что ж, по крайней мере в этот раз меня отправляют должным образом, а не под погремушки Паухэтановых служителей дьявола».

Преподобный Хант прочел длинную молитву о прощении. Когда рабочие наконец подошли к Смиту, они избегали встречаться с ним взглядом. Стыд заставил их обращаться с ним грубо и пренебрежительно. Хотя Смит шел гордо, с высоко поднятой головой, они толкали и даже пинали его, оставляя следы льдистого снега на его штанах и камзоле. Пока его вели по холодной земле, он видел Покахонтас и ее людей, стоявших тесной кучкой на прежнем месте, подобно вмерзшим в землю цветным статуям.

Под центральным деревом он взглянул в лицо равным себе. Еще раз он напомнил им обо всем, что сделал для колонии, но его товарищи по совету смотрели в сторону, плотно сжав губы. Никто не посмотрел ему прямо в глаза. Один лишь его верный друг Перси выказывал сочувствие. Рэтклиф собственноручно ухватился за толстую веревку, свисавшую с ветки, и проверил, хорошо ли закреплена петля. Затем, щелкнув суставом кисти, набросил ее на шею Смита. Смит почувствовал запах отсыревшей пеньки и вспомнил о десятках повешений, которым был свидетелем. «Меня удавят, как простого воришку», — подумал он.

— Подожди, капитан!

К собравшимся под деревом направлялась Покахонтас. Она в упор смотрела на Рэтклифа, который пододвигал табурет и знаком предлагал Смиту забираться на него.

— Капитан Смит мой особый подопечный, — сказала она на ломаном английском. — Он также приемный сын моего отца, великого вождя Паухэтана. Если ему причинят вред, я не отвечаю за действия своего отца.

Рэтклиф твердо взглянул на нее:

— Принцесса Покахонтас, я со всем уважением заявляю, что это дело вас не касается, равно как и вашего отца, короля. Этого человека справедливо судили по нашим законам и признали виновным.

В этот миг тишину разорвал грохот пушки. Звук прокатился, отражаясь от стен форта, как раскат грома летним днем. Все сорок человек замерли, прикованные к месту. Это могло означать только одно: в гавань входил корабль.

Дисциплина нарушилась. Рабочие бросились на берег, размахивая шляпами и крича. В суете Памоуик, повинуясь взгляду Покахонтас, проскользнул и быстро снял с шеи Смита петлю.

Смит с триумфом обернулся к Рэтклифу.

— Дикари не ошиблись. Это, должно быть, Ньюпорт на «Сьюзн Констант»! Паухэтаны заметили корабль почти два часа назад.

— Я сейчас ничего не могу с тобой сделать, — ответил Рэтклиф; краска ярости расползалась по его лицу. — Но тебя судили и признали виновным. Ты будешь повешен еще до захода солнца.

Смит смотрел, как Рэтклиф шагает по направлению к берегу, в нетерпении размахивая руками. Он и Покахонтас медленно пошли следом. Казалось невероятным, что «Сьюзн Констант» входила в бухту именно в тот момент, который так много значил для него. «Должно быть, Господь спасает меня по какой-то Ему одному ведомой причине», — подумал он, вознося короткую благодарственную молитву.

И снова вмешалась Покахонтас, и эти несколько секунд спасли ему жизнь. Сможет ли он когда-нибудь отблагодарить ее? И он опять подумал о том, как глубоко влияет на его судьбу отвага этой девушки-дикарки. «Хотя меня еще не оправдали, — размышлял он, — но сейчас, когда вернулся Ньюпорт, у меня есть надежда».