Однако похоже на то, что Мансуру помощи ждать не приходится — ни от воды, ни от Бога, ни от Руми. Иранец, наверное, уже видит перед собой заснеженные хребты Гиндукуша, думает Мансур. Он злится весь день. Смеркается, пора закрывать магазин, забирать отца и братьев, а потом — домой, где предстоит вечер в кругу глупой семейки за очередным блюдом риса.

Когда он опускает решетку на двери и запирает ее на тяжелый висячий замок, вдруг появляется Акбар, иранский журналист. Мансур трет глаза.

— Разве ты не уехал? — изумленно спрашивает он.

— Мы поехали было, но Салангский туннель сегодня закрыт, так что попробуем завтра опять, — отвечает ирландец. — Кстати, я сегодня видел твоего отца, и он попросил меня взять тебя с собой. Мы выезжаем завтра в пять утра, как только кончится комендантский час.

— Он, правда, попросил тебя? — Мансур на мгновение лишается дара речи. — Не иначе как зов Али подействовал. Подумать только, как громко он меня позвал! — бормочет Мансур себе под нос.

Чтобы не проспать, а заодно уверенным, что отец не передумает, Мансур остается ночевать у Акбара. На следующее утро, еще до рассвета, они отправляются в путь. У Мансура с собой только пластиковый пакет, набитый банками кока-колы и фанты, а также пачками печенья с банкой прослойкой и киви. Акбар прихватил еще другого приятеля, Саида, настроение у молодых людей приподнятое. В машине играет музыка из индийских фильмов, все поют в полный голос.

Мансур взял с собой свое маленькое сокровище, кассету с западной поп-музыкой восьмидесятых. «What is love? Baby don’t hurt me, don’t hurt me no more»[13] — раздается из динамиков, оглашая рассветный пейзаж. За полчаса путешествия Мансур успевает съесть первую пачку печенья и выпить две банки колы. Он чувствует себя совершенно свободным. Ему хочется высунуться в окно и завопить: «Эге-ге-й! Али-и-и! Али! Я еду к тебе!».

Они проезжают через незнакомую ему местность. К северу от Кабула лежит долина Шомали, одно из тех мест, что сильнее всего пострадали от войны. Всего несколько месяцев назад здесь падали бомбы с американских самолетов Б-52. «Какая красота!» — кричит Мансур. Издалека плоскогорье действительно очень красиво, на горизонте виднеются покрытые снегом вершины Гиндукуша. Гиндукуш означает «убийца индусов». Во время похода на Кабул в этих горах замерзли насмерть тысячи индийских воинов.

При въезде на плоскогорье в глаза бросаются следы воинов. В отличие от индусов, Б-52 Гиндукуш не остановил. Многие лагеря талибов до сих пор лежат в руинах. Хижины либо превратились в большие кратеры, либо рассыпались от взрывной волны как карточные домики по всей округе. На обочине дороги валяется искореженный металлический остов кровати. Возможно, ее хозяин — талиб даже не успел проснуться. Рядом лежит простреленная циновка. Но большая часть вещей унесена. Уже через несколько часов после бегства талибов местное население растащило по домам тазы для мытья, газовые лампы, ковры и циновки. Нищета здесь такая, что грабить трупы не считается зазорным. Мертвецов, валяющихся лицом в песке или вдоль дороги, никто не оплакивал. Мало того, над трупами еще и надругались: выкололи глаза, содрали кожу, отрезали или отрубили части тела. Это была месть за то, что талибы время терроризировали население долины Шомали.

Здесь пять лет, проходила линия фронта между талибами и войсками Северного альянса под командованием Масуда, и плоскогорье шесть-семь раз переходило из рук в руки. Поскольку фронт постоянно двигался, местное население было вынуждено бежать — либо в сторону долины Паншир, либо на юг, в Кабул. Здесь жили в основном таджики, и те, кто не успел уйти, могли пасть жертвой этнических чисток Талибана. Перед отступлением талибы отравили колодцы, взорвали каналы и запруды ирригационной системы, жизненно важные для населения этой засушливой местности, что до гражданской войны входила в земледельческий пояс Кабула.

Мансур молча смотрит на страшные деревни, через которые проезжает машина. Большинство домов лежит в руинах и взирает на проезжих пустыми глазницами окон. Многие поселения были целенаправленно сожжены Талибаном в попытке отвоевать последнюю, десятую, часть страны, что еще оставалось в руках у Северного альянса, то есть долину Паншир, хребет Гиндукуш и пустыню на границе с Таджикистаном по ту сторону гор. Возможно, талибам это и удалось бы, не случись 11 сентября, заставшего мир вспомнить об Афганистане.

Повсюду валяются останки искореженных танков, разбомбленной военной техники и металлические фрагменты, о назначении которых Мансур может только догадываться. Одинокий человек идет за ручным плугом. Посреди его поля лежит танк. Человек старательно обходит металлический остов, который слишком тяжел, чтобы его можно было оттащить в сторону.

Машина быстро бежит по разбитой дороге. Мансур пытается отыскать родную деревню матери, где он последний раз был лет в пять-шесть. Он тычет пальцем то в одни, то в другие развалины. Вот! Вот! Но одну деревню невозможно отличить от другой. Груды руин, любая из которых могла быть тем местом, он ездил навещать родственников матери. Он помнит, как бегал по тропинкам в поле. Теперь плоскогорье считается одним из самых густо заминированных уголков планеты. Безопасно только на дороге. Вдоль дороги идут дети с охапками хвороста и женщины с ведрами воды. Они стараются не ступать в канавы, где могут прятаться мины. Автомобиль с паломниками проезжает мимо группы людей с миноискателями, которые систематически прочесывают каждый клочок земли и взрывают или обезвреживают мины и снаряды. Каждый день очищается несколько метров. Канавы — смертельные ловушки — заросли дикими невысокими темно-розовыми тюльпанами. Но этими цветами лучше любоваться издалека. Тот, кто захочет их сорвать, рискует лишиться ноги или руки.

Развлечения ради Акбар читает путеводитель, изданный афганским туристическим обществом в 1967 году: «Вдоль дорог стоят дети и продают охапки розовых тюльпанов. Весной вишни, абрикосы, персиковые и миндальные деревья соперничают между собой за внимание путника. Всю дорогу от Кабула он наслаждается цветущим великолепием».

Приятели смеются. Этой весной редко где увидишь одну-другую строптивую вишню, пережившую бомбежки, ракетные обстрелы, трехлетнюю засуху и отравление колодцев. И еще неизвестно, можно ли будет подобраться к ягодам без риска подорваться на мине.

«Местная керамика славится по всему Афганистану. Рекомендуем остановиться и заглянуть в одну из мастерских, расположенных вдоль дорог, где ремесленники создают миски и сосуды, следуя вековым традициям», — читает дальше Акбар.

«Похоже, этим традициям нанесен серьезный удар», — замечает приятель Акбара Саид, который сидит за рулем. На всей дороге до перевала Саланг не видать ни единой гончарной мастерской.

Дорога становится все круче. Мансур открывает четвертую банку кока-колы, выпивает ее и небрежным движением выбрасывает в окно. Лучше уж замусорить обезображенный бомбами ландшафт, чем испачкать автомобиль. Дорога ползет вверх по направлению к самому высокогорному туннелю в мире. Путь постепенно сужается, по одну строну, высятся отвесные скалы, по другую шумит вода — то водопад, то ручей.

«По указанию правительства в реку выпустили форель. Через несколько лет можно ожидать появления жизнеспособной популяции», — продолжает читать Акбар.

Сейчас в реке рыбы больше нет. В годы, последовавшие за изданием путеводителя, у правительства нашлось много других забот помимо разведения форели.

Сожженные танки валяются в самых невероятных местах: внизу в долине, посреди реки, на краю обрыва. Лежат на боку, вверх днищем, целые машины или их части. Мансур принимается их считать и быстро доходит до сотни. Большинство остались от войны с СССР, когда Советская Армия вошла в Афганистан с севера, со стороны среднеазиатских республик, и решила, что соседняя страна у нее в руках. Скоро русским пришлось испытывать на себе удары моджахедов, избравших партизанскую тактику. Моджахеды перемещались среди утесов проворнее горных коз. С наблюдательных пунктов в горах им были отлично видны ползущие внизу, по долине, русские танки. Даже имея в распоряжении одно самодельное оружие, лежащие в засаде партизаны были практически неуязвимы. Они шныряли повсюду, переодетые пастухами, прятали автоматы под брюхом коз и могли атаковать танки в любой момент.