Султан сидел в машине межу невежественными талибами и проклинал про себя несчастную судьбу своей страны, которой управляют либо военные, либо муллы. Сам он был верующим мусульманином, но умеренного толка. Каждое утро он молился Аллаху, но остальные четыре призыва к молитве обычно пропускал мимо ушей, если только религиозная полиция не загоняла его и других в ближайшую мечеть, когда заставала на улице. Он без особой охоты, но все же соблюдал пост во время Рамадана и в этом месяц не ел ничего от восхода до заката, во всяком случае, не на глазах у других. Он был верен двум своим женам, растил детей добрыми богобоязненными мусульманами и держал их в ежовых рукавицах. К талибам он испытывал одно лишь презрение, считая их невежественными священнослужителями из крестьян. Лидеры Талибана действительно происходили из беднейших районов страны с самым низким уровнем грамотности.

За арестом Султана стояло министерство по управлению добродетели и борьбе с грехом, больше известно как министерство морали. Во время допроса Султан поглаживал себе по бороде — длиной с кулак, как и предписывалось Талибаном. Он поправил шальвар — камиз,[2] пошитые тоже в полном соответствии с указаниями талибов: рубаха закрывает колени, штаны закрывают лодыжки — и высокомерно ответил: «Вы можете сжечь мои книги, можете испортить мне жизнь и даже убить меня, но вам ни за что не удастся уничтожить историю Афганистана».

Книги для Султана были жизнью. История и книги — они захватили его с того самого дня, когда он пошел в школу. Его детство пришлось на пятидесятые годы двадцатого века, он родился и вырос в бедной семье в деревне Дех-Худайдад на окраине Кабула. Отец и мать были неграмотными, но им удалось наскрести денег на образование сына. Султан был старшим сыном, естественно, что все сбережения пошли именно на него. Его старшая сестра ни разу не переступила порога школы и не научилась и ни читать, ни писать, только кое-как определять время по часам. Но в любом случае дочь — отрезанный ломоть, ее судьба — выйти замуж.

А вот Султан должен был стать великим человеком. Но с самого начала возникли препятствия, например отсутствие обуви. Маленький Султан отказывался идти в школу босым. Мать просто выкидывала его за порог дома.

«Все ты можешь. Нечего глупости говорить!» — и с этими словами она давала ему подзатыльник.

Вскоре он сам заработал себе на ботинки: учась в школе, он работал полный день. Чтобы помочь семье, каждый день перед началом уроков и после их окончания до самых сумерек он занимался обжигом кирпичей. Потом стал подрабатывать в магазине. Родителям он говорил, что его зарплата в два раза меньше, чем была на самом деле. Сэкономленное тратил на книги.

Книготорговлей он занялся еще будучи подростком. В это время он начал учится на инженера, но с учебниками было туго. Однажды он поехал с дядей в Тегеран и на одном из обширных городских книжных рынков случайно нашел все нужные книги. Он купил сразу несколько комплектов и по возвращении в Кабул продал их однокурсникам вдвое дороже. Так произошло боевое крещение книготорговца.

Инженер Султан участвовал в возведении двух зданий в Кабуле, но потом библиомания взяла свое. И снова в роли искусителя выступил Тегеран с его книжными развалами. Деревенский парень бродил между рядами книг, что были выставлены на продажу в персидской метрополии, смотрел на них — старые и новые, древние и современные, натыкаясь на труды, о существовании которых никогда не подозревал. Он ящиками закупал персидскую поэзию, книги по искусству, истории и то, что продавалось лучше всего, — учебники для инженеров.

Султан открыл маленький книжный магазинчик в центре Кабула, посреди кебабных и лавок пряностей. На дворе были семидесятые годы, время, когда страна колебалась между старым и новым. Во главе государства стоял либеральный, правда, несколько ленивый регент Захир Шах,[3] и его вялые попытки модернизации страны вызывали острую критику со стороны духовенства. Когда с десяток мулл выразили официальный протест против того, что женщины из королевской семьи появляются в обществе без паранджи, диссидентов посадили в тюрьму.

Количество университетов и прочих учебных заведений постоянно росло, чему сопутствовали студенческие демонстрации. Власти сурово расправлялись с демонстрантами, доходило и до кровопролития. Хотя до проведения общенародных выборов было еще далеко, именно в это время возникло невероятное множество партий и политических группировок самого широкого спектра, от ультралевых до религиозно — фундаменталистических. Эти группировки вступили в борьбу друг с другом, и положение в стране становилось все нестабильнее. После трех лет засухи наступил экономический спад, и в 1973 году, когда в стране разразился страшный голод, воспользовавшись отъездом Захир Шаха в Италию на медицинскую консультацию, двоюродный брат короля Дауд[4] совершил государственный переворот и отменил монархию.

Режим президента Дауда был гораздо более суровым, чем предыдущий. Но книжный бизнес Султана процветал. Он торговал книгами и журналами, что выпускали различные политические группировки, начиная с марксистов и заканчивая фундаменталистами. Султан жил с родителями в деревне, и каждое утро отправлялся на велосипеде в свою лавку в Кабуле, а вечером возвращался обратно. Единственное, что омрачало его жизнь, — разговоры о женитьбе, которые не уставала заводить мать. Она вечно надоедала ему, предлагая все новых невест — то какую—нибудь двоюродную сестру, то соседскую девушку. Султан же в то время крутил любовь с несколькими женщинами одновременно и не испытывал никакого желания остепениться. Он хотел быть свободным человеком, ездить по делам в Тегеран, Ташкент и Москву у него жила русская подруга по имени Людмила.

Первую ошибку он совершил за несколько месяцев до вторжения Советского Союза, которое произошло в декабре 1979 года. В Кабуле тогда уже правил ярый коммунист Нур Мухаммед Тараки.[5] В ходе переворота президент Дауд и вся его семья до последнего младенца были убиты. Тюрьмы были переполнены, десятки тысяч политических оппонентов арестованы, подвергнуты пыткам и казнены.

Коммунисты хотели установить контроль над всей страной и нейтрализовать исламистские группировки. Тогда против режима поднялись моджахеды — святые воины — и начали вооруженную борьбу, что позднее превратилась в безжалостную партизанскую войну с Советским Союзом.

Моджахеды представляли широкий спектр идеологий и политических направлений. Каждая из их группировок издавала манифесты с призывами к джихаду — священной войне против правительства безбожников — и в поддержку исламизации страны. В ответ режим закрутил гайки, запретив публиковать и распространять материалы с изложением их идеологии и тем самым выступив против всех потенциальных сторонников моджахедов.

Султан же продавал как писания коммунистов, так и святых воинов. К тому же, как заядлый коллекционер, он покупал сразу несколько экземпляров каждой книги, сто попадалась ему под руку, чтобы потом продать подороже. Султан видел свой долг в том, чтобы дать людям возможность приобрести все, что им хочется читать. Публикации из числа запрещенных хранились у него под прилавком.

Донос не доставил себя долго ждать. У одного из клиентов при аресте нашли запрещенные книги, приобретенные в лавке Султана. Во время обыска магазина полиция обнаружила и другую нелегальную литературу. Тогда-то и запылал первый книжный костер. Султана подвергли допросу с пристрастием, жестоко избили и на два года отправили в тюрьму. Он сидел в отделении для политзаключенных, где действовал строгий запрет на книги, бумагу и письменные принадлежности. Долгие месяцы Султан был вынужден разглядывать голые стены. Потом ему удалось подкупить охранника, поделившись с ним едой, которую каждую неделю передавала мать, и теперь раз в неделю он тайком получал с воли книги. За высокими тюремными стенами интерес Султана к афганской культуре и истории вырос еще больше, он с удовольствием погрузился в изучение персидской поэзии и трагической истории своей страны. К моменту выхода на свободу он совершенно уверился в своем призвании: его долг — распространять знания об афганской культуре и истории. Он продолжал торговать запрещенными книгами, кем бы те ни издавались — исламистским партизанским движением или маоистской коммунистической оппозицией, но теперь действовал с большей осторожностью.