Когда Шарифа бывала в ударе, то с сияющими глазами рассказывала, что любит Соню как родную сестру, а Сонина дочь Латифа ей все равно, что собственная.

В отличие от Султана многие мужчины — многоженцы распределяют свое внимание строго поровну: одну ночь проводят с одной женой, следующую — с другой, и так десятки лет. В семье не редко подрастают дети — ровесники. Матери орлиным взором следят за тем, чтобы их детям доставалось столько же внимания, сколько и отпрыскам другой жены, а им самим покупали столько же нарядов и подарков, сколько и сопернице. Бывает, жены так сильно ненавидят друг друга, что вообще не разговаривают. Другие примеряются с тем, что иметь несколько жен — это право мужчины, и могут даже стать добрыми подругами. В конце концов, обычно соперница становится второй женой не по своей воле, а по воле родителей. Трудно найти девушку, мечтающую о доле младшей жены пожилого мужчины. Ей, в отличие от первой жены, получившей мужа молодым, достается его старость. Случается и так, что ни одна из жен не любит мужа и все они только рады, если не приходится терпеть его в своей постели каждую ночь.

Красивые карие глаза Шарифы — красивее их нет в Кабуле, говаривал когда-то Султан, — тупо смотрят в пространство. С годами они утратили свой блеск, их окружала сеть морщинок, веки отяжелели. На светлой коже стали выступать пигментные пятна, которые Шарифа скрывает под слоем косметики. Ноги у нее коротковаты, но зато она может гордиться светлой кожей. В афганском обществе важнейшими признаками высокого положения в обществе всегда были высокий рост и светлая кожа. Шарифа уже давно упорно борется со страстью, ведь на самом деле она на несколько лет старше муж — чего никто не знает. Но если седину можно закрасить, то печальные складки на лице не спрячешь.

Шаркающей походкой она ходит по комнате. С тех пор как муж забрал сыновей, делать стало совсем нечего. Ковры уже подметены, еда готова. Шарифа включает телевизор — там идет американский фантастический боевик: красивые сильные герои борются с драконами, чудовищами и живыми скелетами, и в конце темные силы, конечно же, оказываются поверженными. Шарифа внимательно следит за действием, хотя не понимает ни слова — она не знает английского. Досмотрев фильм, она звонит родственнице. Потом поднимается и подходит к окну. Со второго этажа дома открывается прекрасный вид на все происходящее в окрестных дворах. Все дворы окружены каменными заборами высотой в человеческий рост. Везде, как и у Шарифы, натянуты веревки, увешенные сохнущим бельем.

Но в Хайатабаде не обязательно видеть, чтобы знать. Сидя в своей комнате, можно с закрытыми глазами определить, что у соседей гремит пронзительная пакистанская поп-музыка, что где-то играют, а где-то плачут дети, услышать, как бранит их мать, как женщина выбивает ковер, а кто-то моет посуду, почуять, что кто-то из соседей рубит чеснок, а у кого-то подгорела еда.

Запахи и звуки дополняются слухами. В этой части города, где все следят за поведением соседей, толки распространяются как лесной пожар.

Шарифа делит старую развалюху и малюсенький зацементированный дворик с еще тремя семьями. Когда становится окончательно ясно, что Султана сегодня не будет, она наведывается к соседям. Внизу сидят все женщины дома и несколько избранных гостей из соседних дворов. Каждый четверг здесь проходит религиозное собрание под названием назар. Женщины собираются помолиться и посплетничать.

Они потуже завязывает платки, укладывают молитвенные коврики по направлению к Мекке, встают на колени, припадают к земле, касаясь ее лбом и опираясь на предплечья, молятся, разгибаются, молятся, снова склоняются, и так четыре раза. Бога призывают молча, едва шевеля губами. Закончив, освобождают молитвенные коврики для других.

Едва смолкает произносимая шепотом молитва, как женщины во весь голос принимаются судачить, перебивая друг друга. Они усаживаются на подушки, разложенные вдоль стен. Накрытый клеенкой пол установлен чашками и пиалами. Хозяйка ставит перед гостьями чайник свежезаваренного чая с корицей и сахарный пирог из крошек печенья. Все закрывают лицо руками и молятся в последний раз, над пирогом раздается хор из приглушенных женских голосов: «Ла Элаха Эллаллаху Мухаммед-у-Расуллуллах!» («Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!»).

Закончив молитву женщины, проводят руками по лицу. Начиная от носа, по лбу, сверху вниз по щекам по направлению к подбородку, пока руки не останавливаются у губ, как будто женщины собираются съесть свою молитву. Согласно старому поверью, передающемуся от матери к дочери, то, о чем попросила у Аллаха в назар, обязательно сбудется, если ты это заслужила. Молитвы идут прямиком к Аллаху, который решает, даровать свою милость или нет.

Шарифа молит Господа, чтобы Султан забрал ее с Шабнам в Кабул и все дети были бы с ней рядом.

После того как все попросили Аллаха исполнить их мечты, четверговый ритуал начинается по-настоящему. Чай с корицей, пирог и обмен последними новостями. Шарифа заводит, было, речь о том, что ожидает Султана с часу на час, но никто не слушает. На Сто третьей улице в Хайатабаде ее любовный треугольник давно уже перестал быть горячей темой. Героиней сплетен стала шестнадцатилетняя Салика. Два дня назад она совершила ужасное преступление и была посажена под домашний арест. Теперь она лежит на коврике, избитая, с кровоподтеками на лице и вспухшими красными полосами на спине.

Те, кто еще не знает всех подробных истории, слушают осведомленных открыв рот.

Впервые Салика оступилась еще полгода назад. Однажды вечером к ней подошла дочь Шарифы Шабнам и с таинственным видом вручила записку. «Я обещала не говорить, кто ее послал, но это мальчик, — сказала девочка, приплясывая от возбуждения и осознавая важности своей миссии. — Он боится признаться. Но я знаю, кто это».

За первой запиской последовали другие, с изображениями сердец, пронзенных стрелой, с I love you, написанным угловатым мальчишеским подчерком, с восхвалениями ее красоты. Теперь в каждом парне Салике виделся таинственный автор записок. Она тщательно наряжалась, следила за тем, чтобы волосы всегда были гладкими и блестящими, и проклинала дядю, который заставляет ее носить длинный платок.

Однажды она получила записку, в которой говорилось, что завтра в четыре часа поклонник будет стоять у столба рядом с ее домом, одетый в красный свитер. В тот день, возвращаясь, домой, Салика дрожала от возбуждения. Она принарядилась — надела светло-голубое бархатное платье и любимые украшения, золотые браслеты и тяжелые цепочки. Она шла рядом с подругой и едва осмелилась пройти мимо высокого юноши в красном свитере. Он стоял, отвернувшись и не посмотрел на них.

После этого она сама принялась писать ему записки. «Завтра ты должен обернуться», — торопливо нацарапала она и украдкой передала письмо Шабнам, надежному и быстрому посыльному. Но и теперь он не хотел обернуться. Наконец, на третий день. Он мельком посмотрел на нее. У Салики оборвалось сердце. Ничего, не видя перед собой, механически она проследовала дальше. Напряженное ожидание превратилось во влюбленность. Не то чтобы он был так уж хорош собой, но это был он, автор записок. Долгие месяцы они обменивались письмами и украдкой поглядывали друг на друга.

Это и был ее первый проступок — то, что она получала записки от юноши и — о ужас! — отвечала на них. Но числились за ней и другие прегрешения. Например, она влюбилась не в того, кого выбрали ей родители. Она знала, что ее избранник им не понравиться. Он был из плохой семьи, без денег и без образования. В Хайатабаде все решает воля родителей. Сестра Салики вышла замуж после долгой борьбы с отцом. Она влюбилась вопреки желанию родителей и не собиралась отказываться от возлюбленного. История закончилась тем, что влюбленные выпили снотворное и их на «скорой помощи» отвезли в больницу — промывать желудок. Только тогда родители сдались.