– Исчез? – Серина резко повернулась к ней. – Вы уверены?

– Абсолютно. Я оставила его в косметичке, в ванной. Косметичка оказалась открыта, все вывалено на пол…

– Значит, его украли, может быть, кто-нибудь из команды…

– Нет. По-моему, это кто-то другой… или что-то другое.

Серина пристально взглянула на нее.

– Анна, иногда, когда человек перенервничает или переутомится, ему начинают чудиться разные вещи… Это ведь так просто…

– Нет, – перебила ее Анна. – Пожалуйста, пойдемте со мной. Я не переутомлена. У меня не солнечный удар. И не галлюцинации.

– Хорошо, хорошо. Это я, а не Тоби. Я, Серина. Помните? – Она успокаивающе коснулась руки Анны. Потом, подумав секунду, отошла и уселась в одно из кресел. – Расскажите мне – только точно, – что именно вы видели.

– Наше возлияние богам не подействовало, – тихо сказала Анна, не глядя на нее.

– Похоже, что да. Но все-таки – что вы видели?

Анна пожала плечами.

– Пыль. Что-то вроде ладана. Там, в моей каюте. Я не знаю, что это, как оно туда попало… я чувствую, что они рядом, Серина. Добрый жрец и злой джинн, о которых пишет Луиза, я чувствую, что они совсем близко… – Она покачала головой. – И я боюсь. Очень боюсь.

На них резко накатила волна рокота, плеска, музыки: с «Белой цаплей» поравнялся другой пароход, шедший тем же курсом. Он уже отдалялся, еще больше взбаламучивая и без того мутную воду; выстроившиеся, как на парад, вдоль перил верхней палубы туристы – все в шортах; темных очках и кричаще ярких футболках – махали руками радостно и вопили, празднуя свою победу в этой импровизированной гонке. Анна, неохотно помахав в ответ, повернулась к ним спиной и посмотрела на сидящую Серину.

– Знаете, у меня сейчас такое наивное детское желание взмолиться: «Прошу тебя, Господи, пусть все будет хорошо. Пусть плохие люди уйдут».

Серина подняла на нее глаза.

– Почему вы считаете желание помолиться детским и наивным? – мягко спросила она.

– Потому что молитвы никогда не действуют. – Сев в другое кресло лицом к Серине, Анна наклонилась ближе в ней, упершись локтями в колени. – Когда что-нибудь случается, человеку приходится выпутываться самому, разве не так?

Во взгляде Серины отразилась бесконечная грусть. Потом, помолчав, она ответила:

– А я все же думаю, что мы не одни.

– Я так и поняла, иначе чего ради вы стали бы приносить жертвы Исиде и Тоту? – почти зло ответила Анна. – Хотя может быть, вы сделали это, чтобы хоть как-то успокоить меня.

Серина покачала головой.

– Я не верю в ничего не значащие жесты, – холодно отозвалась она. – Конечно, мы еще мало знаем друг друга, но я надеялась, что уж это-то вы поняли.

– Да. – Анна вздохнула. – Простите.

– Я абсолютно искренне верю в то, что молитва оказывает свое воздействие.

– Правда? – Анна пожала плечами. – Впрочем, может быть, ваши молитвы действуют… – Она встала, снова подошла к перилам. Другой пароход, более крупный и мощный, уже давно ушел вперед, и река снова была спокойна. Вдали виднелась неторопливо плывущая фелюга.

Анна помнила, когда ей приходилось молиться. Она молилась, чтобы отец полюбил ее и хоть раз выразил свое одобрение. Молилась, чтобы Феликс отлучался из дома действительно по делам, как он говорил ей, молилась, чтобы ее подозрения не оправдались. Молилась, чтобы не умирала мама. Но ни одна из этих молитв не подействовала. Ни одна.

– Быть может, ваши молитвы были услышаны, но ответ – по причинам, постичь которые вы в то время не могли, – был «нет». – Серина откинулась в кресле, положила ноги на подставку и сложила руки на груди. – Знаете, что является, говоря вашими словами, детским и наивным? Ожидать, что ответ всегда будет «да». Но если вы молитесь о чем-то, что верно, справедливо и правильно для вас, ответом на ваши молитвы всегда будет «да». Никогда не переставайте молиться, Анна.

– Молиться – но кому?

Крупная цапля с темным оперением летела вдоль реки, всего лишь в нескольких футах от воды, и медленные взмахи ее крыльев точно соответствовали ритму взмахов весел гребца лодки, пересекающей Нил за кормой парохода.

– Исиде? Тоту? Иисусу, которому я молилась в детстве? – Анна мотнула головой. – Простите. Сейчас неподходящий момент для глубоких философских дискуссий.

– А я думаю, вполне подходящий, более чем подходящий. На ваш вопрос у меня есть ответ – возможно, вам он покажется не совсем обычным, но он вполне вписывается в египетский контекст. По-моему, они все есть одно, Анна. Исида, Тот, Афина, Иисус – все это различные аспекты единого великого Бога. Молитесь любому из них и всем им, дорогая моя, но молитесь. – Она усмехнулась. – Предай я широкой огласке мои воззрения, пожалуй, нашлись бы желающие сжечь меня живьем – даже в наш так называемый просвещенный век. Ни один фундаменталист, принадлежащий к какой бы то ни было религии, не стал бы ни минуты терпеть меня. Может быть, вам бы не стоило меня слушать.

– И все же это немного успокаивает: знать, что в любом случае есть к кому воззвать…

– Подумайте об этом, Анна. В течение всех десятков тысяч лет существования человечества оно поклонялось своим богам, каждое следующее поколение заменяло богов предыдущего поколения другими – более его устраивающими, и все эти боги, каждый в свою очередь, говорили: «Да не будет у тебя иного бога, кроме меня» – или то же самое другими словами. Но почему обязательно один должен быть лучше другого? Или один лучше, чем несколько? По моему мнению, каждый бог является проявлением единого в том виде, какой наиболее соответствует каждой конкретной эпохе; для нашей эпохи и нашей культуры это был Иисус – человеколюбец, целитель, идеалист, но мы-то сами за последние две тысячи лет – что в Европе, что на Ближнем Востоке – вели себя отнюдь не как человеколюбцы и идеалисты. Поэтому некоторые из нас подогнали Иисуса под нынешние мерки, некоторые обратились к прежним воплощениям бога прошлых времен, а кто-то принял для себя богов иных стран и народов.

– Думаю, вы правы. Пожалуй, фундаменталистам действительно не понравились бы ваши взгляды. – Анна задумчиво покачала головой. – Однако факт остается фактом: мы совершили возлияния вином – правда, очень скромное – в честь богов двухтысячелетней давности в надежде, что они защитят нас от древнего джинна, и они – возможно, вполне, справедливо – никак не отреагировали на это. Так что же мне теперь делать?