Его величество стоял напротив. Совсем близко и глядел пытливо. Длинное, тонкое лицо его насторожилось. Губы сжались. Рука обхватила руку. Там. За спиною.

Так стоял его величество: чуть подавшись вперед и по-военному приставив ногу к ноге.

— Ты ждешь моего совета? — тихо проговорил Семнех-ке-рэ.

— Разумеется.

Вот его величество сейчас в точности таков, каким изобразил его ваятель Ахтой: чуть насмешливый, настороженный, умный.

— Я согласен с тобою, твое величество.

— Как это понимать?

Было ясно, что фараон ожидал более обстоятельного ответа. Не односложного — «да», «нет», но пространного для различных мыслей, могущих породить новые — и мысли, и вопросы…

— Жалок тот, кто не умеет смотреть вперед…

— Хорошо сказано, Семнех-ке-рэ!

— …кто вовремя не вытащит меча из ножен…

— Прекрасно!

— …кто не опережает события, а плетется за ними, подобно кошачьему хвосту за кошкой.

— Тоже замечательно! Фараон пока что доволен…

— Поэтому, твое величество… — Семнех-ке-рэ глубоко вздохнул, словно намеревался нырнуть в воды Хапи. — Поэтому я полагаю, что твое решение взять себе соправителя вполне разумно. Все мы — слуги и дети Атона. Он призовет — и мы уходим на поля Иалу. Кто знает, когда это случится? Может, в постели, может, в дороге. Может, за трапезой.

— Да, да, да…

Фараон сорвался с места и вдруг заметался по комнате. Глядя себе под ноги, точно пол был весь в ямках. И лишь временами бросал взгляды на стены и роспись на стенах

— Я сказал, твое величество: ты хорошо решил. Вовремя решил. Так надо во имя твоего великого дома… Но какого мнения держится ее величество?

— Не знаю! — бросил фараон.

Семнех-ке-рэ на миг онемел.

— Не спрашивал, — отрезал фараон.

…«Не знаю»… «Не спрашивал»… Как это понимать? Разве голос ее стал глуше? Или хуже? Разве не она стояла рядом с его величеством во все тяжелые дни? Не она ли была опорой его мысли? А теперь — «не знаю, не спрашивал…».

Фараон подозрительно посмотрел на брата. Чисто и спокойно чело молодого — двадцатитрехлетнего — Семнех-ке-рэ. Само Благородсгво позавидовало бы ему в благородстве. Женщины мечтали о такой мягкой и гладкой коже на лице. Глаза его источали нежность и ум, так необходимые человеку — особенно правителю большого государства. Кто сказал, что жестокость — попутчик царей? Почему жестокость? Отчего жестокость? И кого и от чего предохранила она и в этой и в той жизни? Чью память уберегла от забвения? Ничью!..

Фараон знает, на ком остановить свой выбор. Он говорит:

— Ты будешь моим соправителем. Ты!

Семнех-ке-рэ совсем не удивлен. Он знал, что это справедливо. Что так оно и должно быть. Он только спрашивает ради приличия:

— Достоин ли?

— Да.

— Твое величество, хорошо ли это обдумал?

— Да.

— Смогу ли послужить должным образом?

— Не знаю. Мы будем вместе. Как два близнеца. Я обещаю тебе все: силу, мужество, мудрость. На что только способен. Ибо и я иссякаю. Слишком больно вот здесь… в печени… В сердце… И здесь… в голове…

— Смогу ли, твое величество?

«…Этот будет служителем Атона. Непреклонным. Пойдет моей прямой дорогой».

Решение его величества казалось окончательным. Твердым. Бесповоротным Как и все, что решал прежде. Его величество сказал:

— Нам с тобой надо обсудить важное дело. Снова приходил ко мне Хоремхеб и требовал войны…

Семнех-ке-рэ по-детски нахмурился. Совсем как маленький, которому дали не того молока. На лбу появились складки На щеках — складки. Глаза сощурились.

— Требовал войны? — спросил он. — С кем? Когда?

— Со всеми! Лезут на какие-то пограничные деревни хетты — войну им! Эфиопы обидели нашего князя — войну им! В Ливии схватили нашего купца — войну им! Азиатские князьки не уплатили дани в назначенный срок — войну им! Этому чудовищу мерещится только война. Он спит и видит — войну. Ему безразлично, с кем воевать. Лишь бы воевать. Гнать рекрутов в Азию. Везти им пищу и вино. Убивать и чужих и своих. Он забывает, что боевые колесницы имеются и у хеттов. Он забывает, что копья и мечи куют не только в Кеми, что в воздух летят не только наши стрелы.

Фараон присел на скамью. А против себя усадил Семнех-ке-рэ. Прямо перед собой. На расстоянии руки. И продолжал, как бы разговаривая с самим собой:

— Конечно, ввязаться в войну не мудрено. Сказал Хоремхебу два слова — и на тебе, война! Повода даже не требуется. Он есть! Его сколько угодно! Можно придраться к кому угодно и начать войну где угодно: в Ливии — так в Ливии, в Азии — так в Азии! Можно воевать с Ниневией, с Нижним Ретену, с шумерами, которые при последнем издыхании. Да что толку?! Ты будешь воевать в песках, глотать пыль, лизать камни от жажды, а тайные и явные служители Амона подымут голову. У тебя в тылу…

— Почему же подымут?

— Очень просто! Когда человек ослабевает, на него кидается любая вошь. Как ни говори, война — это слабость. И победа — слабость. Особенно — победа! Запомни это! Кеми не нуждается в победах на полях сражений. Мы же не собираемся, подобно гиксам, переселяться из одной местности в другую. Ведь не собираемся?

— Нет, — сказал Семнех-ке-рэ.

— Кому бы хотелось оставить Кеми, берега Хапи и поселиться в грязной Азии?! Когда идут дыни из Азии в Кеми — это хорошо. Но жить в Азии?! Когда гиксы ввалились в нашу страну — это понятно: они рвались к богатству. А мы даже своих мертвых не оставляем в чужой стране. Ведь не оставляем?

— Нет, — подтвердил его высочество.

— Значит, воевать нам не из-за чего. Мне все время тычут в нос имя Тутмоса Третьего. Вот, говорят, воевал! Вот, говорят, до Нижнего Ретену дошел! Вот, говорят, герой доподлинный! Может быть, это так. Когда-то Кеми нужны были войны. А сейчас? Нужны ли сейчас?

— Нет! — Семнех-ке-рэ даже слова «война» пугался.

Его величеству не понравился его категорический ответ. Бывают случаи, когда без войны не обойтись. Слишком большая внешняя угроза, например. Тут без войны не обойдешься! Но и в этом случае следует точно определить: существует ли такая угроза или придумывают ее военные? Конечно, азиатов надо держать в узде. С этим никто не спорит. Да и спорить глупо. Это понятно и младенцу в колыбели…

— Когда я пытаюсь смотреть вперед, — его величество сделал вид, что рассматривает какой-то отдаленный предмет (он даже ладонь приставил козырьком ко лбу), — когда я смотрю далеко вперед, то вижу величие Кеми не в войнах. Человек не может драться всю жизнь…

— Не может, — повторил Семнех-ке-рэ.

— Ему нужна и передышка…

— Нужна.

— Он рожден не для того, чтобы драться всю жизнь.

— Верно!

— А для того, чтобы жить. Наслаждаться. Молиться его величеству Атону. Слагать гимны. Работать на полях. Кормить семью и детей.

— Зто так. Это так.

— Что осталось от Хуфу?

— Пирамида величайшая.

— А где тело Хуфу?

— Давно сгнило!

— Пирамиду сложили не воины. Не люди вроде Хоремхеба! А люди с отвесами и молотками в руках. Так почему же мы должны отдавать предпочтение войне?!

— Не должны.

— Я и говорю!.. А что этот Хоремхеб?

Семнех-ке-рэ подумал немного, по-детски напряг лоб и сказал:

— Может, прогнать Хоремхеба подальше?

— Почему?

— Он — негодяй!

Его величество вдруг расхохотался. Он встал. Хохоча, прошелся до угла. Вернулся назад.

— Нет, так нельзя, — сказал он обескураженному Семнех-ке-рэ. — Во дворце нужны разные люди. Даже негодяи.

— Зачем?

— Негодяи?

— Да.

— На всякий случай…

Семнех-ке-рэ сидел почтительно — ровно, сложив руки на коленях. Что же это получается? Терпеть негодяев, чтобы пользоваться их услугами? Это же противно совести. Да, тяжела участь фараона, если он принужден терпеть негодяя у себя под боком.

Эхнатон продолжал:

— Со временем ты узнаешь многое. Тронный зал таит много секретов. Когда ты облачишься в одежды и наденешь на голову бело-красную корону — смиришься и с тем, что не допускаешь сейчас к своему сердцу. Все тогда поймешь! Ты будешь смотреть в глаза приближенных совсем иначе. Они будут искать в зрачках твоих сокровенный смысл. Но и ты будешь стараться прочесть тайные письмена, которые в сердцах. За это я ручаюсь! И вот тогда ты поймешь, что непременно нужны и негодяи. Рядом с честными…