— Я подумала.

— Подумай еще раз.

— Подумала.

— И в третий раз! Об этом думают трижды.

То ли она смеется, то ли нарочно желает позлить его:

— Трижды поразмыслив, я повторяю: женщины все продажны!

— Постыдись своих слов, Ка-Нефер.

Вместо ответа она протягивает ноги и упирается ими в его левое бедро. Вместо ответа она закидывает голову и разбрасывает руки в стороны.

Нефтеруф бледнеет от гнева. Он сейчас, в это мгновение, оскорбит ее. Он отомстит за всех женщин, которые обвинены столь несправедливо.

— Хорошо, Ка-Нефер. — Нефтеруф переводит дыхание. — Пусть будет по-твоему. Сколько же стоишь ты сама?

Она отвечает, не глядя на него:

— Сколько дашь. Это дело твоей совести.

— Моей? — кричит он.

— А чьей же?

— Ты шутишь, Ка-Нефер!

Она сильнее упирается прохладными стопами в его горячее бедро.

— Ты шутишь, Ка-Нефер!

Она кладет ему ноги на живот. Она гладит его живот, снимая с себя легкое одеяние.

— Ты шутишь, Ка-Нефер!

Она шипит, как змея, уползающая под камень. И сильнее нажимает ногами на живот. И пониже живота.

«…Эти женщины как трава, они точно реки, текущие вниз по ложу своему. Они что листья на деревьях, набирающие сок и зелень от солнечных лучей. Они — самки, не умеющие сдержать свою похоть. Она придумала испытание для меня. Но как я могу любить, когда клятва на душе моей? Как могу обнимать ее, когда совсем близко дышит ненавистнейший из сущих!!»

Никто не может сказать, что было бы после. Пусть не хвастает, что он семи пядей во лбу, — никто никогда не определит дороги, которая не определилась сама в эти мгновения!

«…Это стучится сам Амон-Ра в крепкие ворота. Это он зовет Ка-Нефер, прося поскорее открыть дверь. Хвала тебе, божество, дающее знать о себе столь властно, столь непреклонно и упрямо!»

Она медленно поднялась, оправила одеяние и, не глядя на Нефтеруфа, пошла открывать дверь. Он слышал, как сходила она вниз по лестнице, пружиня ногами. Как случайно, зацепив ногою кувшин, повалила его. И он, должно быть, треснул. Почему она спускалась так бесконечно долго?

И когда поднялся Ахтой по той же самой лестнице, и когда поднялась она вслед за ним, гость сидел прямой и торжественный, глядя на луну и озаренный луной.

— Послушайте, — сказал Ахтой. Он уселся на циновку поудобней, отпил глоток пива. Потом еще глоток. И еще один.

Ка-Нефер отошла в глубину комнаты. Она как бы слилась с темнотой. И темень скрывала выражение ее лица.

«Наш гость слишком озабочен. Он глядит только вперед. И не замечает никого возле себя. Это несчастный человек. Малейшая неудача сведет его с ума. Нефтеруф способен выдать себя с головой. В нем мало хитрости. И не понимает, как пригодилась бы ему женщина, решившая сделаться его наложницей…»

«Я был прав. Я был прав. Я прав тысячу раз! Нельзя размягчать свое сердце женскими ласками. Не для того я страдал и выжил под землей. И если я в гостях — не трону хозяйки дома, муж которой подает мне руку дружбы. Для утехи я найду продажных женщин. Они даже милей, ибо не требуют ничего, кроме золота. И сердце и душа твоя не нужны им… Я был прав… И вовремя появился Ахтой. Женщина всегда очень сильна. Тем более — Ка-Нефер. И я бы стал вроде ужа у нее на ладони. И она смеялась бы надо мной».

«…Наш гость молчалив. Он как бы ушел в себя, подобно змее, уползающей в нору. Он хотел бы, чтоб не видели его и не знали его мыслей. Удручен, весьма удручен уважаемый Нефтеруф… А хозяйка дома? А госпожа дома Ка-Нефер? Я прочитал в ее глазах нечто. Оно блеснуло, точно молния. Но я прочитал все, как на папирусе. Я постиг тайну очей. Господин Джехутимес учил вникать в тайну сердца, и я вникаю, точно маг и чародей…»

— Ты что-то хотел сообщить? — спрашивает Ка-Нефер откуда-то из глубины. Голос ее идет будто из погребальной камеры пустой пирамиды Хуфу.

— Ты сказал «послушайте», — подал голос Нефтеруф, — и мне показалось, что ты сообщишь нечто…

— Да, я хочу сообщить нечто. Если это была бы тайна, то хранил бы ее вечно и даже госпожа этого дома не узнала бы о ней. Но вы должны знать нашу столицу. Здесь столько языков, и все они без костей. Ахяти словно по заказу создан для болтунов, и нет предела слухам, обвивающим город, точно корни баобаба. Если промолчу я, все равно скажут другие. Если не сегодня, то завтра. Не завтра, так послезавтра.

Ка-Нефер молчала в отдалении. Ей не хотелось показываться на лунном свету. Ваятель, казалось, не придавал этому ровно никакого значения. Он, казалось, был занят своей новостью, которую и хотел и не хотел рассказать…

«Эта женщина погубит меня. А заодно мое дело. Она стоит в присутствии мужа как ни в чем не бывало. Словно бы чуть не свершилось прелюбодеяние на этом вот самом месте. Неужели же Шери ошибся — этот человек, в чей светлый разум и беспредельную прозорливость я верю?»

«Наш гость чем-то смущен или чем-то недоволен. Я немножко выпил с Джехутимесом и Тихотепом. Но не настолько пьян, чтобы не видеть того, что бы увидел даже ребенок-несмышленыш…»

— Что же это за новость, Ахтой? — нетерпеливо спросил Нефтеруф. — Мы с Ка-Нефер ждем не дождемся, когда ты сообщишь ее.

— Ничего хорошего, — буркнул Ахтой.

— Что-нибудь стряслось с Джехутимесом? — сказала Ка-Нефер. Голос ее был необычайно спокоен. В нем чувствовался холодок — неприятный попутчик равнодушия.

— Говорят, — загробным голосом продолжал Ахтой, — говорят, что…

Он умолк. Поглядел на Нефтеруфа, на жену. «Они, должно быть, крупно поспорили. А может, и поссорились. Ка-Нефер слишком остра на язык. И непримирима, когда чувствует свою правоту…»

— Говорят, что его величество не совсем в ладах с ее величеством Нафтитой.

— Это не новость, — сказала Ка-Нефер.

— Верно, не новость, — быстро согласился ваятель.

— Кийа все больше, говорят, завладевает фараоном…

— И это давно известно.

— Семнех-ке-рэ не будет соправителем.

— Это правда?

— Так говорят.

Нефтеруф резко повернулся к Ахтою. Луна светила ему прямо в затылок. Его лицо было чернильным, без единого светлого пятнышка. Даже глаз не видно. Ваятель видел лишь черный контур.

— Кто же будет соправителем? — спросил бывший каторжник.

— Кийа!

Ка-Нефер всплеснула руками, присела на циновку. Она соображала быстро-быстро: чем все это может обернуться? Кийа никогда не была предана Атону. Эта хитрая женщина только на словах за Атона. Ка-Нефер совершенно уверена, что Кийа возносит молитвы Амону…

— Ты так думаешь? — сказал Ахтой.

— Мне незачем думать. Это — так!

— Госпожа, — обратился к ней Нефтеруф, — не следует делать поспешных выводов. Если она и возносит молитвы Амону, то делает это в строгой тайне. Я так полагаю. Ибо если об этом проведает фараон, Кийе придется худо.

Ка-Нефер упрямо твердила свое:

— Она молится Амону.

— Тогда остается предположить… — Ахтой посмотрел на гостя.

Тот кивнул и закончил его мысль:

— …остается предположить, что они оба — за Амона. Я это говорю слишком грубо, как мясник на рынке. Но вы поймете: если он хотя бы чуть-чуть подозревает ее в добрых чувствах к Амону, значит, он уже против Атона. Или будет против! Помяните мое слово!

Нефтеруф говорил слишком горячо. И прямо. Он говорил то, что думал. Ахтой сказал:

— Я прошу больше не повторять этого! Великий Атон в нашем сердце. Дорога к Амону исчезла бесследно. Она поросла травой. Или лучше сказать — засыпана жгучими песками… Я сказал вам: Кийа будет соправительницей.

Ка-Нефер налила пива, которое походило на вавилонскую смолу — черную и тягучую — в голубоватых лунных лучах. А затем зажгла светильники: тот, что стоял в углу, и тот, что стоял в другом углу. И тот, который висел на потолке.

В комнате сразу посветлело, а лунные лучи отступили к подоконнику, а оттуда — на улицу, где время от времени раздавались резкие шаги прохожих.