И растроганный Нефтеруф закрыл лицо руками, коричневыми, как земля, и заплакал так, как плачет раненый буйвол.

Над Восточным хребтом показался краешек солнечного диска Горы, солнце, небо — всего три цвета: сепия, золотей ультрамарин.

Над столицей зачиналось утро. Быстро сокращались тени, исчезла ночная прохлада. Только Хапи по-прежнему плавно несла свои воды мимо дворцов и храмов, лавок и хижин.

Главный жрец дворцового святилища Атона постучал в дверь — требовательно, можно сказать, бесцеремонно.

— Твое величество, — сказал жрец звонким голосом, — бессмертный Атон облагодетельствовал землю своими лучами. Кеми ждет повелителя.

Он лежал на циновке, по-детски разбросав руки. Округлые бедра прикрыты тончайшей тканью. Как-то нежно, женственно скроен этот человек, за исключением мясистых губ, длинного носа и, пожалуй, несуразного подбородка.

Фараон мигом очутился на ногах. Посмотрел на восток Смиренно сложил руки на груди. Склонил голову перед солнечным диском. И, круто повернувшись, направился в приемный зал, мимоходом глотнув воды.

Он уже бодр. Ни следа от вчерашней усталости. Скорее это был воин, беспрекословно выполняющий военную команду, нежели верховный глава вселенной.

Ему подали большую корону и царские знаки отличия — золоченую плеть и изогнутый посох, богато инкрустированный финикийскими камнями и слоновой костью.

«…Вот отец мой разбудил меня, и я снова иду, чтобы занять свое место и служить государствуКеми, чтобы служить народам вселенной, подобие тому как служит отец мой Атон блистательный в небе своей вселенной.»

Фараон занял свое место. Слева от него, подогнув под себя ноги, седели писцы. Их было трое. Его сиятельство Маху — Несущий опахало справа от царя — почтительно ждал приказаний.

На миг верноподданные пали ниц, а спустя еще мгновение они были готовы к работе.

— Ждут ли меня гонцы? — спросил фараон.

— Их двое, — сказал Маху. — Один из Эфиопии, другой — с хеттской границы.

Тучный Маху сопел, будто взбирался на гору. Фараон покосился на него.

— Юг и Север, — проговорил с досадой фараон, имея в виду гонцов. — Любопытно… — Он постучал указательным пальцем по золотой бляхе, которая красовалась чуть повыше пупа… — Пожалуй надо начинать с северного гонца. Оттуда наверняка идут неприятности. Лучше с самого утра покончить с ними. Выслушать неприятности — значит наполовину победить их… Что еще замыслили эти хетты? — сказал ворчливо фараон.

Вместо ответа грузный вельможа направился к высокой резной двери и открыл ее.

— Сюда! — крикнул он, указывая на усталого гонца, покрытого пылью пустыни.

Гонец сделал несколько шагов и упал наземь. Он лежал неподвижно, не решаясь взглянуть на благого бога — его величество Эхнатона, повелителя вселенной.

Маху взял у него из рук свиток папируса и передал писцам.

Фараон не ошибся: сообщение было не из приятных. Впрочем, в последние годы только и ждешь подвохов от этих проклятых хеттов. Они медленно теснят египтян — то прямо, не таясь, то скрытно, но неуклонно движутся на юг. Азиатские князья тоже осмелели. Они шаг за шагом, словно тучи, подползают к форпостам в горах Ретену. Не трудно предвидеть, что будет через несколько лет Может быть, не лет, а месяцев?

— Встань и приблизься, — приказал фараон гонцу.

Этобыл сухойЮ как палка, с горящими глазами молодой воин из легковооруженных полков. Превозмогая усталость, он сделал несколько шагов в сторону фараона.

— Можешь ли добавить что-либо к этому сообщению? — спросил фараон.

— Да, твое величество.

— Говори же!

— Прикажи нам идти в наступление! Прикажи послать нам помощь!

— Зачем? — спросил фараон, щуря глаза и поджимая губы.

— Чтобы сокрушить их!

— Кого?

— Хеттов!

— Ты такой сильный? — Фараон улыбнулся.

— Я — нет! — ответил воин, гордо вскидывая голову. — Твое величество сокрушит врагов, и мы будем избавлены от насмешек…

Фараон нахмурил брови:

— Каких насмешек?

Гонец не задумывался:

— Смеется над нами арамеец, сириец, израильтянин, вавилонянин… Смеются все, кому охота смеяться…

— Ты уверен?

— Я слышал смех своими ушами!.. Хетты подтягивают войска. Они терпеливо окружают наши крепости и, доводя наши гарнизоны до изнурения, отпускают их на юг, как они выражаются — на все четыре стороны. А на самом деле это одна сторона — Юг!

Маху перебил его:

— Всего-навсего передвигают свои части. Передвигают только вперед и только на юг. В одних случаях они винят слишком строптивых военачальников, в других — гражданские власти, и при этом они извиняются. Весьма униженно и витиевато. Но войск своих назад не отводят.

— Да, это так, — подтвердил гонец.

Фараон сгорбился. Опустил голову. Казалось, стыдно ему выслушивать все это. Казалось, вот-вот подымется фараон и призовет войска под непобедимые знамена предков. Призовет и двинется на Север проторенной дорогой отцов и снова покажет миру всесокрушающую силу Египта…

Но он сидел недвижно и чуть не выронил из рук свои царственные знаки.

— Ступай, — сказал Маху гонцу, и тот уполз из зала. Совсем скрылся за резной дверью.

Фараон что-то шептал. Писцы притворились, что очень заняты. Они шуршали свежими свитками папируса, старались не глядеть на его величество: им было жаль фараона до глубины сердца.

Маху знал твое дело: вызвал гонца из Эфиопии. Протолкнул его грубо в дверь и подвел к трону. А сам отошел к стене и оттуда внимательно наблюдал за фараоном своими маленькими, бесстрастными очами.

А когда его величество Эхнатон поднял голову, он увидел перед собой курчавоголового чернокожего в сером плаще. Такого здоровяка с белыми зубами.

— Кто ты? — испуганно вопросил его величество.

Чернокожий ответил глубоким поклоном.

— Кто?!

— Посланец главного начальника всех царских рудников в Куше.

— Что тебе надо?

— Твое величество, его сиятельство Пунанх тысячу раз кланяется тебе, целует стопы твоих ног и посылает благодарность за все твои благодеяния…

— Дальше, дальше, — нетерпеливо перебил его фараон. Ему явно надоедала эта идиотская напыщенность чиновничьей речи. — Что же дальше?

Посланец посмотрел в сторону Маху, словно прося у него совета Тот едва заметно кивнул. Знак был достаточно красноречивый.

— Твое царское величество, — сказал он, — десять преступников во главе с Усеркаафом…

Фараон привстал, бросил ближайшему писцу плеть и посох. Оперся руками о подлокотники, точно готовясь к прыжку.

— Во главе — с кем?

Чернокожий отступил на шаг.

— Во главе с Усеркаафом… — пробормотал он.

Фараон сошел с трона. Медленно двинулся к посланцу, все время повторяя: «Во главе — с кем?» Он не мог слышать это имя! Не мог! Не мог! Не мог!

— Только не говори мне, что он бежал! Только не говори мне, что он бежал!..

Чернокожий, не сводил глаз с тучного вельможи. Гот подавал определенные знаки, подбадривая его.

— Да, бежал, твое величество, — выдавил из себя посланец не без робости.

Фараон вдруг остолбенел. Умолк. Уперся взглядом в белые, белые глаза этого посланца. Сплетя пальцы и сжав их до белизны. Сжав губы. До белизны!

— Усеркааф подговорил стражу. Он подкупил ее добытым под землей золотом. И он бежал в Эфиопию. За ним устремилась погоня. Его сиятельство Пунанх извещает тебя о том, что беглецы будут возвращены на рудники живыми или мертвыми.

Фараон приблизился к гонцу на расстояние локтя и, сдерживая гнев, сказал, а точнее прошептал:

— Иди и скажи своему хозяину, иди и скажи ему, чтобы непременно известил меня о поимке преступников. Моих врагов! Моих смертельных врагов! Иди и скажи ему, что жду вестей от него в скором времени.

Фараон задыхался. Пена проступила на его губах. Глаза помутились.