его морским божеством наряду с другими богами".
I
Куда б он ни ушел, я не пойду за ним. Его глаза
Ужасны и сейчас. Они всегда такими были,
Тождественные, родственные морю.
Сегодня я нашел его. Искал я долго,
Пока нашел среди сетей; расспрашивал упорно
Я рыбарей; они смеялись надо мной до колик.
Искал его я многодневно среди утесов, думая найти
Одни останки, и когда мелькнула радость
Свиданья в голубой пещере-рта,
От неожиданности стало больно узреть его живым.
Конечно, куда б он ни ушел, я не пойду за ним;
Казалось, для отдыха становится он чуждым;
И море мрачное сейчас его волшебный дом.
Нырнуть он может в странные глубины,
Туда, где не бывает вовсе света, как полагаем мы.
Вот и сейчас он странные слова произносил.
Не понимал я половины нашей с ним беседы.
Когда же я увидел н е ч т о, он внезапно прыгнул,
Как будто выстрелил серебряным лучом вглубь.
Три дня потратил я, сраженный роком,
И все-таки он больше не пришел.
Он даже и виду не показал, что, дескать, знает,
Что я следил за ним,
скользящим сквозь стекло глубин.
II
Они пеняли мне, что паутину я пробовал сучить,
Не понимая странный интерес,
Они насмешничали по поводу прихода.
Что ж, я приду опять.
А прошлой ночью я заметил
три белые фигуры, что двигались
За гранью волн далеких,
неся моряцкий белопенный крест.
Я отчего-то догадался: он был одним из них.
Ойме, Ойме! Я думаю, приходят они ежеминутно
В царство воздуха из сердцевины моря,
Они — вон та вдали-влекомая дорожка от берега.
Когда впервые я нашел его, он спал, как будто
Отлеживался после долгого ночного лова на глубине.
И только он очнулся,
осколок старой дружеской улыбки
Прорезался у губ его и брезжил, пока он был со мной.
Но и тогда пугающие проблески сверкали
Сквозь серо-глубокие глаза, как будто
Он насквозь смотрел, меня не видя. И когда
Он пробовал заговорить, то это было мучительно.
А следом он нарвал травы и приказал мне съесть.
А затем меня покинул, оставил ради моря, его красот,
Враз ухватился за волну и эдак убыл.
III
Я удивился, что он настоял,
насмешничая с этою травой,
Предположить не мог я длительность потери.
С тех пор я не жил в материнском доме.
Я понимал, они меня считают сумасшедшим,
Долгими ночами я часто посещал тот окаем,
считая, что найду
Когда-нибудь траву, что предлагал мне он.
Возможно, он и не шутил; они сказали просто больше
Насчет той широко-захватной власти,
Чем жены старые прикинули за них.
Возможно, обнаружь я заповедную траву,
и он бы объявился снова,
Возможно, эти странные красоты
его б обрисовали здесь,
Хотя б для них он вряд ли бы покинул
Свой новообретенный экипаж,
что мчится на два фута в глубине,
Смеется в штормы и рыбацкие рвет сети.
Ойме, Ойме!
ПЕСНЯ
Голоса на ветру:
Мы одеты в голубое, в крап,
Все лагуны и все шхеры
Исстари знакомы с нами, наши новонайденные девы.
Есть весьма секретный трап
Моряцкого восхожения…
Вне ветра:
Ойме, Ойме!
Я удивился: ветер почему, поверьте, даже ветер
Насмешничает надо мной сейчас всю ночь, всю ночь,
И может, заблудился я среди утесов,
Которые сказали, что некогда упал я вниз
Сквозь удила-расщелины морские, чтобы больше
Не ощущать клоаки теплой солнца или купанья
В росе моих усталых глаз, их исцеляя.
Напрасно пытались задержать меня,
Среди четырех стен запрятав. Я не мог остаться.
Ойме!
И ветер вторит мне: Ойме!
Я так устал сегодня.
Знаю я: трава должна расти повсюду
Вдоль фракийского исхоженного побережья,
Если только он сможет выбрать время
И отыскать ее вновь для меня.
Окончание стенания по Главку