«Еще огнем горит мой взор…»
Еще огнем горит мой взор,
Еще есть в сердце благородство,
Но жизнь — какое в ней уродство,
Какой бессмысленный позор.
Я покорился и молчу:
Кто гибнет — гибели достоин.
Мой дух печален и спокоен,
И не молюсь, и не ропщу.
И с каждым шагом беспощадней
Мой путь под ношей бытия.
Была печальной жизнь моя,
Хоть смерть не будет ли отрадней?
1895
СОРРЕНТО
Ведут дороги длинные
Меж каменных оград,
Сквозь рощи апельсинные —
Эдема вечный сад.
Кругом — благоухание
Бесчисленных плодов,
И теплое дыхание,
И сырость парников.
Ручьи лепечут звонкие…
И солнце в тихий лес
Сквозит сквозь щели тонкие
В соломенный навес —
Под эти крыши зимние,
Где нежатся плоды…
Зимой гостеприимные
Лимонные сады…
Сорренто безмятежное,
В дремотной тишине
Так тускло солнце нежное,
Подобное луне,
В твоих садах единственных
И памятных навек,
Как в сумерках таинственных
На дне глубоких рек.
Не водоросли чудные,
На стенах травы спят,
Их нити изумрудные,
Как волосы, висят,
Блестят росой холодною…
А там, в сыром углу,
Как будто сквозь подводную,
Загадочную мглу, —
Под кущей благовонною —
От всех людей далек —
Пред бледною Мадонною
Мерцает огонек.
Здесь молит — ненасытное, —
Здесь верит сердце вновь
В блаженство первобытное
И в райскую любовь.
<1896>
«Увы! Что сделал жизни холод…»
Увы! Что сделал жизни холод
С душой печальною: туда,
Где ты был радостен и молод,
Не возвращайся никогда!
Все так же розов цвет миндальный,
И ночью море дышит вновь.
Но где восторг первоначальный,
Где наша прежняя любовь?
Мгновенья счастья стали реже.
На высях гор вечерний свет,
Долины, рощи, волны — те же,
И только молодости нет!
<1896>
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Не пылит еще дорога, —
Но везде уже тревога,
Непонятная тоска.
Утомительно для слуха
Где-то ноет, ноет муха
В тонкой сетке паука.
И похож далекий гром
На раскат глухого смеха.
В черной тьме, в лесу ночном —
Грозовой тяжелый запах
Удушающего меха,
В небе — гул глухого смеха.
О тяжелый, душный запах!
Этот мрак не успокоит, —
Сердце бьется, сердце ноет.
В сердце — вещая тоска.
Где-то муха ноет в лапах,
В страшных лапах паука…
<1896>
СПОКОЙСТВИЕ
Мы близки к вечному концу,
Но не возропщем на Создателя…
Уже не в зеркале гадателя,
Мы видим смерть лицом к лицу.
Всю жизнь безвыходным путем,
Сквозь щели узкие, бездонные,
Во тьме, кроты слепорожденные,
К могиле ощупью ползем, —
К той черной яме, к западне,
Где ожидает неизвестное, —
Сквозь подземелье жизни тесное
Идем и бредим, как во сне,
И шепчем: скоро ли конец?
Верховной Воле покоряемся,
За жизнь безумно не цепляемся,
Как утопающий пловец…
С печатью смерти на челе
Искали правды в беззаконии,
Искали в хаосе — гармонии,
Искали мы добра во зле, —
Затем, что нас покинул Бог:
Отвергнув ангела-хранителя,
Мы звали духа-соблазнителя,
Но нам и Дьявол не помог.
Теперь мы больше не зовем,
Перед дверями заповедными,
Блуждая призраками бледными,
Мы не стучимся и не ждем.
Мы успокоились давно:
Надежды нет и нет раскаянья,
И, полны тихого отчаянья,
Мы опускаемся на дно.
<1896>
ЗИМНИЕ ЦВЕТЫ
В эти белые дни мы живем, как во сне.
Наше сердце баюкает нега
Чьих-то ласк неживых в гробовой тишине
Усыпительно мягкого снега.
Если в комнате ночью при лампе сидишь,
Зимний город молчит за стеною,
И такая кругом бесконечная тишь,
Как на дне, глубоко под водою.
Даже снег в переулке ночном не хрустит.
С каждым днем в моей келье все тише,
Только саван холодный и нежный блестит
При луне на белеющей крыше.
И подобье прозрачных невиданных роз —
По стеклу ледяные растенья.
Ночью в лунном сиянии чертит мороз —
Невозможных цветов сновиденья.
<1897>
ВОЛЯ
Слышишь, где-то далеко
Плачет колокол?
Как душе моей легко
В одиночестве!
По неведомой тропе,
В бледных сумерках,
Ухожу к немой толпе
Скал нахмуренных
От врагов и от друзей.
В тихой пропасти, —
Только там, где нет людей,
Легче дышится…
В счастье друга не зови:
Молча радуйся.
Сердцу сладостней любви —
Воля дикая.
<1897>
«Синеет море слишком ярко…»
Синеет море слишком ярко,
И в глубине чужих долин
Под зимним солнцем рдеет жарко
Благоуханный апельсин.
Но, целомудренны и жалки,
Вы сердцу чуткому милей,
О, безуханные фиалки
Родимых северных полей!
<1897>