То, что творится теперь на Руси, лишает нас дерзновения веры. Как будто пришел к нам на святую когда-то Русь какой-то незримый враг всего святого, враг Божий, и сначала обманом, лестью, а потом и насилием вырывает из нашей русской души все наше родное, заветное миросозерцание, подменивает там все прежние понятия новыми, им противоположными, отравляет нас, особенно же детей наших, каким-то страшным ядом, а мы до того обессилели, стали до такой степени духовно дряблыми, что похожи на гипнотизированных, захлороформированных, с которыми — делай что хочешь — они не станут противиться... А все же — «душа наша христианка»: все же не может она не протестовать, и сбывается на нас слово Апостола Павла: «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» (Рим. 7, 18).

Опытные миссионеры говорят: надобно снисходительно относиться к тем заблуждающимся, которые начинают сознавать свое заблуждение, и не требовать от них немедленного формального обращения в Церкви: внутренний процесс переубеждения, а главное — окончательное склонение сердца на сторону истины до решимости изменить старой вере совершается медленно: сердце не скоро и не без боли расстается с заблуждениями, которые в него вросли глубоко своими корнями. Вот почему один приснопамятный наставник семинарии говорил нам, ученикам еще IV класса: «Каждый юноша переживает годы, когда его мучат вопросы: что, как и почему? Счастлив тот, у кого в сердце найдется прочное основание для решения этих вопросов, у кого заложены вечные истины в его духовной природе. В минуту колебаний он опрется на это основание и выдержит напор сомнений». Знают этот закон нашего духа и враги наши, и всеми мерами стараются его использовать. Теперь все их усилия и направлены к отравлению юношества; они знают, что если мы еще тоскуем душою по старым заветам родной Руси, то именно потому, что в нас действует этот закон, имеющий себе опору в том, что душа наша по природе христианка: значит, надобно с детства вытравить из души этот закон, захватить в свои руки воспитание юношества: наполнить всю атмосферу русской жизни ядом неверия, безбожия, анархизма, внести путаницу понятий в область нравственную, а чтобы этот яд скорее принять к сердцу — источнику духовной жизни, надо всячески развращать нравственно и физически молодежь... Расчет верный, ибо от юности прилежит человеку помышление на злая по вся дни — сердце наше грехолюбиво и падко на всякую греховную приманку. А тут еще ему доказывают, что и греха-то вовсе нет ни в чем: все-де естественно! И вот окружает нас непроглядный туман: мы задыхаемся от проповеди всяческих лжесвобод и переоценок чрез якобы «свободную» печать, которая почти сплошь состоит в услужении у наших врагов; мы пережили сердцем когда-то лучшие дни, дни, когда так было тепло на душе, будто ясное весеннее солнышко согревало нас, будто небо было над нами открыто и Отец Небесный взирал на нас, как на детей Своих... А теперь?.. Какая-то темная сила нас пленила и хозяйничает на Руси! А мы во имя каких-то принципов, в коих сами себе отчета не можем дать, не дерзаем противиться ей... Удивительное дело: на наших глазах расхищаются духовные сокровища народной души, оскорбляются народные святыни нашего русского сердца: это измученное сердце готово крикнуть: «Руки прочь, лицемеры, неверы, изменники!» Но что-то, как темное привидение, стоит пред нами и властно повелевает нам: «Молчать! это нелиберально! Ныне век свободы слова, свободы печати, свободы совести!»... Совести, которой именно и нет свободы от бессовестности! И мы смиряемся, и молчим... А если бы и вздумали поднять голос против этого привидения — бесполезно; нас остановят во имя тех же свобод. И вот наши цензурные учреждения снимают даже наложенный уже арест с самых возмутительных книг вроде толстовского «Учения Христа для детей», а сколько духовного яда распространяется теперь по лицу родной земли, сколько кощунства, богохульства — сил нет говорить! Еще на днях «Земщина» сделала выписки из одного казенного издания столь кощунственные, что я не решусь их здесь повторять. Скажите же ради Бога: какой смысл в такой, терпимости? За что мучают наше сердце разрешением на все это? Кому нам жаловаться? Где искать защиты от этого — простите — прямо сквернословия? Изволь, русский православный человек, терпеть всю эту мерзость во имя «свободы»! Ты не хочешь видеть этого кощунства? Иудеи и их приспешники принесут тебе на дом и картинку, и газету, и брошюру, начиненные этим ядом, под твоими окнами мальчишки прокричат об этой мерзости, всунут ее тебе в руки... Миллионы листков рассылаются по селам и деревням нашей простодушной России — кем, на какие средства — никто из нас не знает, да и знать как будто не хочет, а благодушные представители власти во имя той же свободы не смеют положить предел этому развращению народа. В школах народ развращается учителями-безбожниками, в войсках — агитаторами, в высших учебных заведениях — бессовестными профессорами, в судах — адвокатами — да скажите: где еще нет пропаганды политического, религиозного и нравственного развращения? И мы все это видим, видим и терпим — во имя «свободы»... Господи, да что же это за сумасшествие такое? На что же власти? Куда мы идем?!

И тоскливо сжимается русское бедное сердце, а там, где-то в глубине этого сердца, в святилище совести, в нашем внутреннем человеке, — прислушайтесь — кто-то тихо, ласково, но настойчиво говорит: «Не вини других — на себя оглянись». В самом деле: ведь если бы все русские люди дали себе слово — не брать в руки ни одной газеты, издаваемой врагами Церкви и родного народа, то и печатать то, на что мы жалуемся, перестали бы. Если бы ни один русский человек не ходил на те зрелища, где проявляется кощунство и поругание всего святого для нас, то и зрелища закрылись бы. Если бы русские люди не пускали детей в те школы, высшие и низшие, где их развращают, то и учащие свою безбожную и бунтарную проповедь прекратили бы. Если бы православные, любя свою веру, твердо знали учение своей Церкви и могли отражать всякую хулу на это учение, то ни один еретик, ни один раскольник не посмел бы являться к нам с своею проповедью. Истина — одна, и мы ею обладаем, она в учении нашей родной Церкви: мы виноваты, что не знаем этого учения, не заботимся вкоренять его в сердца — не в умы только, но и в сердца наших детей, отчего и происходит, что всякие лжеучители смущают их и от Церкви отторгают. Не знаешь своей веры, не можешь защитить ее: тогда по крайней мере смирись, сознайся в своем невежестве и не ступай в споры с врагом твоей веры. А у нас — от проповеди своего батюшки из церкви бегут, а появится лжеучитель — все стремятся послушать его; а он и рад смущать слушателей своими хулами на Церковь Божию и ее служителей! Вот теперь на улицах Невской столицы на всех углах продают открытки с кощунственным изображением Христа Спасителя, обнимающего еретика и богохульника Толстого. Смысл понятен: Церковь отлучила еретика, а вот-де Сам Христос его принимает... Не насмешка ли это над нашею матерью-Церковью? А мы, ее дети, раскупаем эту открытку нарасхват. Что ж? Жидам-издателям хорошая нажива, да и соблазн великий: врагам Церкви вдвойне выгодно. А мы только сетуем: почему власть не запретит? Да кто же нам-то запрещает гнать от своих домов таких продавцов, отплевываться от них, не брать в руки богохульной открытки?! Власть — властью, но во имя той же препрославленной свободы мы и сами должны и можем ограждать себя от соблазна. Власть отвечает пред Богом за допускаемый соблазн, но и мы не безответны за наше равнодушие, за наше «непротивление злу». Ныне в моде всякие бойкоты и забастовки: кто нам запрещает тоже «забастовать» против покупки развращающих изданий, «бойкотировать» всех этих лжеучителей, все эти развращающие зрелища, школы, и т. п.? Вот — добрая задача для всех союзов, братств, обществ, поставивших себе целью охранение святынь нашего сердца! Этою мирною борьбою со злом, нас отравляющим, мы скорее оздоровили бы нашу родину, чем жалобами по начальству, хотя и это не воспрещается.

Но мне хотелось бы просить моих читателей еще поглубже заглянуть в свое — конечно — грешное сердце. Не кроется ли там, где-то на дне души какая-то необъяснимая боязнь выступить на борьбу со злом самому, начать с себя самого? Вот пусть бы власть запретила: тогда мне легче было бы с собою справиться... Запретите спектакли накануне праздников, и мы рады будем, мы-де на них не пойдем. А то — все идут, все во время всенощных устраивают балы и маскарады: как-то неловко нам выставлять себя святошами, и негодуем, и идем... Вот запретили бы... Так и во всем. На улицах выкрикивают тенденциозное название нового изделия масонской кухни, предназначенное для нашего отравления: все покупают, любопытство подстрекает и нас... А почувствовав в себе действие яда, одни, в ком еще не замерла совесть, «душа-христианка», негодуют на власть: зачем позволяют продавать такую дрянь? Другие, уже достаточно пропитанные ядом, смакуют новую его порцию, и только потом, пресыщенные им, ощущают такую пустоту, такую безотрадную тоску, какая обычно свойственна всем ядам духовным. Вот это-то рабство греху и делает нас бездерзновенными пред Богом и святыми Его. Мы боимся заглядывать поглубже в свою совесть, а совесть все же будит нас, все же не молчит: мы слышим ее стоны, ее жалобы, и, безответные пред Богом пленники греха, мы не чувствуем в себе дерзновения молитвы. Мы обращаемся к нашим, небесным собратиям: познайте нас, своих братии, небесные граждане! А сами в себе не видим ничего, по чему они познали бы нас... Как будто мы стали им чужие. Как будто перестали быть христианами. И давит сердце чувство тоски, сиротства, одиночества...