- Как видишь, не побрал, - философски заметила Таня. - Так что же ему нужно от тебя? И как он тебя тоже узнал? Ведь он наверняка не художник.

- Я думал, ты сама мне расскажешь об этом, - растерялся Виктор. - Моя мозговушка не первый день бьется в догадках...

- Я? - удивленно сморщила лоб Таня.

Она явно дразнила его и над ним издевалась.

- Очевидно, потому, что "мне сверху видно все"? Боюсь, Витя, что ты перепутал меня с Большой советской энциклопедией.

- Ничего советского больше нет, Танюша, ты отстала от жизни, - тотчас легко расквитался с ней Виктор. - Хотя многие старые названия сохранились в виде формальности и отзвуков прошлого. ТАСС, например, Ленинградский вокзал, станция метро "ВДНХ" и газета "Московский комсомолец"... Странно, как быстро все кануло в историю! Буквально за несколько лет.

Он покрутил босым пальцем в дырке шлепанца и провертел отверстие пошире.

- Но в любом случае ты знаешь значительно больше меня. И как все странно совпало: сначала явилась ты, потом этот исподтишковый человек... Так как же все-таки он меня узнал?

Таня смотрела пристально и строго.

- Я не люблю, когда у тебя появляется этот суровый взгляд, - пробормотал Виктор. - Улыбнись и расскажи...

Таня улыбаться не захотела, а небрежно проронила сквозь зубы:

- Посмотри на себя в зеркало, Витя. Видишь шрам над левой бровью? Разве ты забыл, откуда он взялся? Маленький замахнулся тогда на тебя ножом, но ты сумел вовремя перехватить его руку. Малыш был очень силен, хотя и дохляк на вид, как ты говоришь. Ему удалось полоснуть тебя по лбу... Кровь залила все лицо... Преступники всегда хорошо помнят и безошибочно узнают следы своих рук. И своих жертв тоже, Витя.

Художник смущенно потер лоб.

- Забыл, - пробормотал он в растерянности. - Обо всем совершенно забыл... Как же так? Действительно, шрам на роже... от того самого ножа... Танька, я окончательно спиваюсь! И некому меня вытащить из опасной трясины! Хоть ты помоги! Ведь меня попросту засосет!

Он картинно протянул к облачку руки. Таня еще больше посуровела и нахмурилась.

- Ты ведешь себя, как мальчишка, а тебе уже сорок, Виктор! - серьезно и грустно констатировала она.

- Да что ты говоришь! Так много? Какой ужас! - ерничая, воскликнул художник. - Спасибо, что напомнила: и об этом я тоже без тебя ни за что бы не догадался!

Таня осуждающе покачала головой.

- Не дурачься, Виктор! - строго велела она. - Не изображай из себя клоуна! Иначе я немедленно уйду!

Угроза возымела действие. Виктор мгновенно пришел в себя и даже чуточку протрезвел, оторвав вожделенный взгляд от недопитой бутылки. Он быстро и ловко задвинул ее ногой под диван и объявил, подняв вверх руки:

- Я перестал! Прости меня, Танечка! Ты ведь знаешь, на меня иногда находит!

- Если бы только иногда! - усмехнулась Таня. - Так что же, твой преследователь подходил к тебе, заговаривал?

- Да нет, - вздохнул Виктор. - Он только постоянно молча крадется за мной, хотя давно наизусть выучил дорогу к мастерской. Никак не могу понять, что ему от меня надо...

Виктор встретил этого обтрепанного, немытого мужичонку с темными, бегающими глазками, по виду совсем спившегося, в винном отделе гастронома, где всегда покупал водку или пиво. Пока он рассматривал пеструю колонну бутылок, выбирая себе "подружку" на вечер, мужичок терся возле так близко, что Виктор заподозрил в нем обычного карманника. На всякий случай он перекинул сумку на грудь и окинул незнакомца внимательным взглядом. Ничего особенного. Обыкновенный забулдыга и пропойца, которых он перевидал на своем веку тысячи. Правда, почему-то чересчур пристально вглядывается в Виктора, но мало ли что... Наверное, уже не раз здесь встречались. А может, и пили когда-нибудь вместе в соседней подворотне, кто знает. Иногда Виктору требовалось глотнуть тотчас, не сходя с места.

Виктор расплатился, сунул бутылку в сумку и пошел к выходу. В дверях он зачем-то оглянулся: пьянчужка стоял у стойки бара и смотрел на художника странными вспоминающими глазами. Что ему там привиделось?..

Виктор плюнул с досады и пошел к мастерской. Пройдя два дома, он опять обернулся: испуганный мужичок шарахнулся за дерево. Так, подумал Виктор, за мной начали следить. Иногда случается. Что бы это значило? В груди неприятно заныло, ноги застыли, сумка сразу сделалась невыносимо тяжелой и стала давить на плечо и оттягивать руку.

Кому нужно за ним наблюдать? КГБ вроде бы больше нет, контрразведку едва ли может заинтересовать его неприглядная, далекая от политики особа, да и подобных штирлицев не держат даже в России. Не обратилась ли его вторая жена Анька, полная идиотка, к помощи сыскного бюро на предмет выявления любовниц и соперниц? Да нет, вряд ли этой законченной дуре придет в ее бестолковку нечто подобное. И где ей найти такое бюро, и где, главное, раздобыть деньги? Хотя Виктор отстегивает на двоих детей немалые "куски" каждый месяц...

Впрочем, ему в голову лезут настоящие глупости: ну разве уважающая себя фирма возьмет в сотрудники подобного типа? А если это камуфляж?..

Виктор содрогнулся и снова, слегка повернув голову, уже на ходу, не останавливаясь, скосил глаза назад: обтрепанный мужичонка упорно плелся за ним, нелепо болтая нескладными руками и неловко передвигаясь по льду и снегу.

И Виктор понял, еще ничего не поняв, что пришла беда.

2

Незадолго до встречи со спившимся "сыщиком" в мастерской появилась Таня. Танечка Сорокина, Танюша, его первая и единственная любовь, его страшная и никому не известная тайна, хранимая им почти двадцать лет.

Ох, как набрались они тогда с Лешкой под европейское Рождество! Хлестали все подряд и давно сбились со счета, устав тыкать пальцами в бутылки, стоявшие пустыми у стены. Позвонила Анька и разоралась в телефон, требуя, чтобы Виктор, - алкаш, скотина, опять пьян в дымину, нажрался как свинья! - немедленно бросил Алексея и ехал домой.

- Могу бросить только тебя, если ты так настаиваешь на определенном поступке! - легко согласился с ней Виктор и аккуратно опустил трубку.

Больше он ее не поднимал.

В декабре у Виктора открылась, наконец, долгожданная выставка на Кузнецком. Сколько лет он добивался, ждал этого, а увидев свои имя и фамилию крупными буквами на огромном полотне, чуть не заплакал в голос, как ребенок. Он, Виктор Крашенинников, на Кузнецком!

Однако его радость оказалась преждевременной и недолгой. Если раньше пробиться сквозь отборочные комиссии всемогущего Союза художников было попросту невозможно, если нельзя было даже представить себе существование ни частных худсалонов, ни вольных распродаж, то теперь нереальным стало совсем другое: безумная, волнующаяся, рвущаяся в залы толпа любителей, ценителей, поклонников, которая часами когда-то обвивала Манеж и разносила Кузнецкий и Волхонку. Толпу не страшили морозы, она готова была стоять в жару и под ураганным ветром. Но то раньше...

Сейчас в Манеже продавались либо импортные тряпки - дешевая распродажа! - либо дорогие автомобили. А Виктору Крашенинникову, который выпустил свой первый в жизни каталог, пришлось довольствоваться почти пустым залом, где стены с ним поделила Тата Крохина, удивительно талантливая и самобытная художница и жутко страшная баба. Своя в доску,

Тата бродила по блестящим полам Кузнецкого, оскалившись в улыбке во всю длину огромного рта, и повторяла:

- Ну, ты подумай, Витюха, прорвались на Кузнецкий! Сподобились! В кои-то веки! Ну, ты только подумай!

- А что толку-то, бестолочь?! - попытался вправить ей мозги мрачный Виктор. - Видишь, никого нет! Где очередь, поклонницы, цветы, автографы? Где телевидение, радио, журналисты с диктофонами? Где мои и твои приятели-пьяницы, Венька Туманов, в конце концов?! Гера хоть позвонил, сказал, что лежит с ангиной...