– Думаю, мы сейчас будем плясать, – прошептала мама Тома.

Отец недовольно нахмурился, чтобы она вела себя тихо.

Теперь Флетчеры смотрели на Синклера Реншоу, который оказался один в центре круга, рядом с последним островком еще не скошенных колосьев. Вперед вышел Дик Граймс и протянул ему косу.

– А что это за злак? – тихо спросил Гарет.

– Пшеница, – ответил Майк Пикап. – Остальное было убрано еще две недели назад. Мы заканчиваем жатву при ущербной луне. И всегда так делали.

Том взглянул на небо и увидел бледную луну, которая только что появилась над горизонтом.

– Но она же полная, – сказал он.

Майк Пикап покачал головой.

– Полнолуние было десять часов назад, – ответил он. – И луна уже начала убывать.

Они умолкли. В центре круга мистер Реншоу обхватил последние несколько колосьев пшеницы, обернул их вокруг ладони, крепко сжал и занес косу.

– Я держу ее! – крикнул он таким громким голосом, что Том подумал: его, наверное, слышно даже на этой самой убывающей луне. – Я держу ее! – повторил он. – Я держу ее! – выкрикнул он в третий раз.

– Что ты держишь? – хором завопили в ответ мужчины.

– Шею! – отозвался Синклер.

Коса его мелькнула в воздухе так быстро, что Том даже не заметил этого движения. Последние колосья были срезаны, и все мужчины, женщины и дети на поле принялись одобрительно кричать. Мама, папа и даже Милли вежливо похлопали. Том и Джо переглянулись.

Потом женщины принялись сновать по полю, словно полевые мыши, поднимая каждый колосок, оставшийся после жатвы. Мужчины столпились вокруг мистера Реншоу. Все пожимали ему руку, как будто он совершил нечто выдающееся, и уходили с поля. Том видел, как Гарри помог Джиллиан перейти через ограждение, и они вдвоем пошли по Уайт-лейн. У ворот ее бывшего дома они остановились, продолжая разговаривать.

– А когда он перерезал шею? – спросил у Тома стоявший рядом Джо.

– Я думаю, что это и была та самая шея, – ответил Том. – Думаю, шеей называются последние колосья пшеницы.

Какое-то мгновение Джо выглядел разочарованным. Потом покачал головой.

– А я думаю, все это куда сложнее, – сказал он.

Вслед за мужчинами Гарри прошел под высокой каменной аркой и направился вниз по узкой мощеной аллее вдоль нижнего края церковного двора. Слева остались средневековые здания старой резиденции аббата и помещения для монахов. Он впервые приближался к резиденции Синклера, все предыдущие встречи происходили в ризнице церкви Святого Барнабаса или в гостинице «Белый Лев».

В отличие от большинства домов в городе, стены Дома аббата поддерживались в чистоте и были цвета молотого имбиря. По обе стороны парадной двери стояли гигантские вазы с колосьями пшеницы, ячменя и полевыми цветами. Массивная деревянная дверь с вырезанными на ней листьями и розами выглядела такой же старой, как и весь дом. Она была закрыта, и люди впереди него прошли мимо, дальше, вдоль старых фонарей со свечами, которые с наступлением темноты должны были показывать путь в дом.

Высоко на стене сидел и смотрел на людей внизу черный кот, и Гарри вдруг подумал, что, может быть, это тот самый кот, которого они с Эви видели неделю назад. Дом Аббата был громадным и тянулся вдоль аллеи метров на тридцать. Впереди была открыта еще одна дверь, и мужчины зашли в нее. Гарри последовал за ними в огромный зал с высокими узкими окнами. В центре его были расставлены столы с горой еды, а в дальнем углу у стены располагалась некая конструкция, напоминающая кафедру из черного дерева.

– Мне необходимо взглянуть на ваши подошвы, викарий, – произнес откуда-то сбоку хорошо поставленный старческий голос.

Обернувшись, Гарри увидел Тобиаса, отца Синклера, самого старого и, по слухам, самого умного человека в городе.

– Мистер Реншоу, – сказал он, протягивая руку. – Я Гарри Лейкок. Приятно с вами познакомиться.

– Взаимно.

Они пожали друг другу руки. Мужчины, которые вошли в зал раньше, развешивали по стенам свои косы. Повсюду, куда бы Гарри ни посмотрел, в кладку были вбиты железные крючья. Позади него втискивались еще люди. Начали подходить женщины и девушки с собранными колосками пшеницы.

– Так что там насчет моих ног? – спросил Гарри.

– Традиция, – улыбнулся старик.

– Что, еще одна?

Здесь, на проходе у двери, не хватало места, чтобы нормально поговорить, и Гарри приходилось стоять слишком близко к Тобиасу. Когда тот был помоложе, он, вероятно, был таким же высоким, как и сын. Даже сейчас он был почти такого же роста, что и Гарри.

– О, у нас тут масса традиций! – ответил старик. – И эта одна из тех, что приносят меньше всего беспокойства. Я советую вам подчиниться ей и поберечь свое сопротивление для случая, когда оно действительно понадобится. Вы как человек в нашем городе новый даете мне свою ногу, – я уверен, что эта очаровательная леди поможет вам сохранить равновесие, – а я скребу подошву вашей туфли камнем гостеприимства. Это религиозная традиция, начало ей положили в двенадцатом веке монахи. Но все это слишком далекая история…

– Да уж – подтвердил Гарри. – А что вы там говорили насчет очаровательной молодой… О, еще раз здравствуйте, Джиллиан, думаю, что дела у меня в принципе ничего… Так как я должен сделать это: повернувшись к вам лицом, как девушка, выплясывающая канкан, или же спиной, как лошадь, которой меняют подкову?

– Что тут у вас за зажимания в проходе? – спросила Элис, появляясь в дверях с Милли на руках. Двое мальчиков следовали за ней. – Подвиньтесь, викарий, – сказала она, – там уже очередь собралась.

– Очереди придется подождать, Элис, – сказал Тобиас, – теперь ваш черед. И вашей прекрасной девочки. Добрый вечер, дорогая. – Он протянул руку и провел длинными коричневыми пальцами по волосам Милли.

– Просто смиритесь с этим, викарий, – произнес женский голос, и, обернувшись, Гарри увидел Дженни Реншоу, которая протискивалась в зал. – Когда вы первый раз приходите на праздник урожая, подошву вашей обуви должны поскрести куском старого камня. Мой дедушка выполняет эту операцию уже шестьдесят лет и не собирается останавливаться на достигнутом.

– Я согласна, – сказала Элис.

Покрепче прижав Милли к себе, она подняла правую ногу под прямым углом к левой, так что ступня оказалась прямо напротив Тобиаса. Тот одной рукой придержал ее за лодыжку, а второй потер ее подошву гладким камнем размером с плод манго.

– Впечатляет, – заметил Гарри, когда Элис, даже не покачнувшись, опустила ногу на пол.

– Пятнадцать лет занятий балетом, – сказала Элис. – Ваша очередь.

Гарри взглянул на Тома и Джо, пожал плечами и, опершись о плечо мальчика для равновесия, поднял ногу. Через несколько секунд Том, Джо, Милли и Гарет тоже прошли процедуру натирания подошвы, после чего вместе с Гарри уже с полным правом направились в зал.

– Это напоминает оружейную комнату, – сказал Гарет, оглядываясь по сторонам.

Количество оружия на стенах продолжало увеличиваться. Высоко над косами висели дробовики и винтовки. Некоторые из них были старыми и напоминали коллекционные образцы.

– О, круто, – сказал Джо. – Папа, а можно мне…

– Нет, – ответила Элис.

– Раньше это была трапезная, где ели монахи, – сказала Дженни, подходя к ним.

На ней было облегающее черное платье с длинными рукавами. Почему-то оно шло ей гораздо меньше, чем нормальная одежда, в которой она была в тот день, когда они с Гарри познакомились.

– В дни молодости моего отца здесь была средняя школа. – Она указала на резную деревянную кафедру. – А тут сидел школьный учитель. Мы используем этот зал для проведения праздников, – сказала она и повернулась к Гарри: – Приятно видеть вас в полном облачении, викарий.

Гарри открыл было рот, но так и не нашелся, что ответить.

– А что делает вон та леди? – спросил Том.

В дальнем конце зала женщина, которая раньше стояла с Синклером и Тобиасом, поднялась по ступенькам на старую кафедру и села там, разглядывая что-то, лежащее у нее на коленях. Около нее женщины складывали колоски, которые собрали в поле.