У Тамары дни проходили словно в каком-то мучительном сне. Она не могла разобраться в своих чувствах, которые не давали ей покоя. Мимоходом виденное пламя в мартеновской печи их завода, которое шумело и бушевало за черной заслонкой, вот это самое пламя, казалось ей, шумит и бушует в ее душе, испепеляет ее.

Тамаре не с кем было поговорить. В школе у нее не оказалось настоящих друзей. Раньше, когда она еще училась в шестом классе, Тамара почему-то была уверена, что дружба с товарищами зависит только от нее. Захочет она подружиться с кем-либо, так подружится. Ей и в голову не приходило, что кто-то может отказаться от ее дружбы.

И вот сейчас, когда ей необходим был верный друг, подруга, которой можно до конца довериться, можно рассказать обо всем, что мучит душу, вот сейчас-то и оказалось, что у нее совсем нет друзей. Да и с кем подружиться Тамаре? Девчонки в классе все такие недалекие, сентиментальные. Ребята – грубые, примитивные. Одни вечно возятся на пришкольном участке, чего-то там сажают, что-то к чему-то прививают и делают вид, что это им очень интересно. Другие не вылезают из книг. Третьи носятся с пионерским лагерем, с какими-то кружками, с какими-то экскурсиями. А как одеты! Штаны широкие, пиджачишки потертые. А у Васи Горшкова вечно колени на брюках вздуваются. И, главное, это им все равно, они даже не замечают этого!

Ах, Рогозин, Рогозин…

Если бы не встретился Тамаре этот человек, откуда бы она знала, какими бывают настоящие люди? Все стихи о любви, которые она читала, разве не о нем? Разве не о его глазах, похожих на озера, рассказано в тех стихах? Какой он особенный, какой непохожий на других, всегда задумчивый и печальный. Да, таким был принц Гамлет, не нашедший в жизни своего счастья.

Рогозин никогда не жалуется. Но Тамара знает, что ему нужна другая жизнь – яркая, нарядная, праздничная. Это всегда проскальзывает в его речах. Он так создан, он не виноват. Если садовый цветок вянет в огороде, этот цветок не виноват, что он садовый!..

Но что делать Тамаре?

Может, пойти с ребятами в поход? Лесные и полевые дороги, купание в реках, ночевки в колхозах… Тамаре тотчас представилось, как идет она с рюкзаком за плечами по знойному проселку. Солнце печет, лямки трут плечи, хочется пить, ноги устали… А впереди этой дороге и конца нет! И сегодня, и завтра, и послезавтра все то же. Ночевать где-то на сене, без простынок, сено колется. Утром вставать на заре, когда снятся самые хорошие сны… Ой, да к чему это все!

Но что же делать Тамаре?

Вот уже вторая неделя пошла, как она в последний раз видела Рогозина. Двенадцатый день. Одиннадцать с половиной дней! Сколько раз она брала телефонную трубку и снова бросала ее. Иногда бросала сразу после первого же гудка. Иногда, услышав женский голос, сдержанный, холодноватый голос матери Рогозина, она робко опускала трубку на рычаг. Ян не подходил к телефону.

Чтобы как-то рассеяться, Тамара ходила в кино. Иногда со своей школьной подругой Лялей Капустиной, но чаще одна: уж слишком глупа и пресна была эта толстая белесая Лялька.

Уезжала за город на дачу к Олечке. Но о чем было говорить с Олечкой, если нельзя говорить о Рогозине? При каждом упоминании этого имени Олечка поднимает на нее свои медлительные глаза, в которых так и чудится Тамаре тайная насмешка. Нет, подальше от Олечки.

Часто она бродила около переулка, где жил Рогозин, в надежде случайно встретить его. Но ничего не получалось. Встречи не было. Покоя не было. Пустые дни проходили один за другим.

Сегодня Тамаре приснился необыкновенный сон. Она плыла в лодке по тихой реке, и в воду с неба падали звезды. Они были маленькие и тяжелые, будто отлитые из серебра, они плюмкали, падая в воду, и сразу тонули с нежным звоном. Тамара тянулась к ним, очень хотелось поймать хоть одну звездочку, но они проскальзывали меж пальцев или падали слишком далеко. И вдруг одна из них – дзинь! – упала прямо в лодку, и дно лодки осветилось. «Моя!» – крикнула Тамара и проснулась.

И сразу кончилось волшебство. В окно глядело будничное утро, из-за шторы пробивались назойливые солнечные лучи.

Тамара нехотя поднялась и подошла к окну.

«Каким ты будешь, сегодняшний день? Что ты принесешь мне? И принесешь ли хоть что-нибудь?»

И тут же подумала:

«Да, что-то должно случиться! Обязательно! Ведь я же поймала свою звездочку!..»

Полоска неба безмятежно сияла над крышами лазурью поздней весны. Во дворе уже играли ребятишки, спорили из-за чего-то, смеялись. Где-то пело радио. Всё как вчера, как позавчера.

Нет, сегодня не будет всё как вчера, как позавчера. Что-то должно случиться – ведь звездочка упала прямо к ней в лодку! Вдруг вот сейчас зазвонит телефон, она возьмет трубку, и его голос окликнет ее! Или выйдет она сейчас на улицу, а навстречу, по узенькому тротуару, мимо старых лип, идет он!

Тамара медленно подошла к зеркалу, побледневшая, с горячими глазами, с большим полуоткрытым ртом и яркими каштановыми кудрями вокруг белого матового лица. Она разглядывала себя, стараясь понять, хороша она или дурна. Глаза ее с широкими блестящими зрачками жестко, холодно и пристрастно спрашивали у зеркала, хороша ли она? По-честному. Без скидок…

– Тамара, что с тобой? – Антонина Андроновна неслышно подошла и остановилась в дверях. – Что такое ты увидела в зеркале – уж не Марию ли Стюарт и Риенци?

Тамара сразу отошла от зеркала и принялась поспешно одеваться.

– Я вижу, ты вчера читала Конан-Дойля, – неласково ответила она. – И что это, мама, у тебя за привычка появилась входить украдкой?

– И не думала входить украдкой. – Антонина Андроновна пожала широкими полными плечами. – Чего это вдруг мне вроде кошки украдкой ходить? Просто туфли у меня такие…

Тамара покосилась на ее большие, свободные на ноге мягкие зеленые туфли с бантиками, торчавшими вроде кошачьих ушей.

– Ты, мама, опускаешься. Старушечьи туфли какие-то надела, с ног того гляди свалятся.

– А зато ногам хорошо – тепло, просторно.

– Вот я и говорю, что опускаешься. И толстеешь с каждым днем. Ты подойди к зеркалу, ну на кого ты похожа, мама? Какой-то полинялый халат, под мышками дырки. Фу!

Антонина Андроновна приподняла свои круглые ровные брови и как-то устало покачала головой:

– А не все ли равно? Придут гости, тогда и наряжусь. А дома – к чему мне это? Кто меня видит? Одевайся, завтракать давай.

И она, переваливаясь, неслышной походкой пошла из комнаты. Тамара проводила ее угрюмым взглядом.

«Отец бросил ее, – подумала Тамара, – не говорит, а я-то вижу! Бросил, конечно бросил! Оттого и в отпуск не приехал. А она все обманывает зачем-то, скрывает. А я все равно вижу!»

Накинув халат, Тамара быстро вошла вслед за матерью в столовую. Ей надо было убедиться немедленно, сейчас же в том, что догадка ее справедлива. Мать достала чайницу, чтобы засыпать чай, но Тамара взяла из ее рук чайницу, поставила на стол и спросила, глядя прямо в ее синие погасшие глаза:

– Отец тебя бросил?

У Антонины Андроновны на лице мгновенно выступили яркие розовые пятна. Она гордо вздернула голову:

– Ты что это? Это кто тебе сказал? Что за новости?

Тамара опустила глаза. Она села к столу и принялась разводить по клеенке маленькую лужицу пролитого молока. Мать давно уже не стелит скатертей на стол – к чему лишняя стирка?

«Значит, да, – думала Тамара, – если бы нет, так она только усмехнулась бы… А то будто ножом по больному месту. Значит, да. Значит, мы с ней такие… которых не любят. Которых бросают… Но разве и я, и я такая же?»

Нет. С этим Тамара не могла и не хотела согласиться. Наскоро позавтракав, она достала свое лучшее платье, голубое с белым цветком на груди, узкое в талии и широкое в подоле. Она стояла перед зеркалом, как голубой цветок в блестящем венке своих крутых ярких кудрей, с блестящими потемневшими глазами. Нет, неправда, она не такая и ее не так просто забыть!

– Куда это наша красавица с утра разрядилась? – сказала вдруг Анна Борисовна, войдя в комнату со щеткой и тряпкой. – Нешто праздник какой?