Верно, июньские ночи — с воробьиное крылышко. Я повернулся спиной к Кольче и сразу же заснул.

Разбудил меня бешеный вой ветра. Ветер выл и стонал, как в кино. На нашем острове бесновался ураган чудовищной силы. Палатку так трясло, словно по ней палками колотили со всех сторон.

Сквозь завывание ветра послышался злобный, нападистый лай собак. Ванюшка схватил свое ружье и первым выскочил из палатки.

«Вот почему заря-то так полыхала! — запоздало дошло до меня. — К ветру…»

Я тоже вывалился из палатки с ружьем в руках, и ураган тотчас подхватил и завертел меня, как охапку соломы. Беспомощной букашкой почувствовал я себя. Наверное, то же самое испытывает муха, севшая на магнитофонный диск, когда его включат в перемотку. Меня оглушило и ослепило, хлестнув в лицо песком и галечником. Запнувшись о что-то, я шмякнулся так, что искры из глаз посыпались.

Но вот напор ветра стал ослабевать: перекатившись через остров, ураган бушевал уже где-то за протокой, бешено крутил, гнул, ломал и корежил вековые деревья. Мы, наверное, в самом эпицентре этого ветровала побывали.

— Мотор украли! — долетел от берега отчаянный крик Ванюшки.

А ветер уже не ревел, а только сипел немощно сорванной глоткой.

Кольча тупо уставился в песок и тянет жалобно:

Обхватив руками коленки, уныло покачивается в такт своей муторной песне. Сейчас Колокольчик напоминает мне золотистую бабочку, которая побывала в руках у жестокого мальчишки и всю свою яркую пыльцу с красивых крылышек порастеряла. От бравого Кольчиного вида не осталось и следа. Я, конечно, тоже сник, только себя со стороны не вижу.

Ванюшка сидит мрачный, насупленный. Глаза ему песком запорошило, и он все никак не может проморгаться. Хлопает белесыми ресницами, которые кажутся седыми на его багровом, загорелом, исхлестанном песком лице.

А мне уж и свет белый не мил. Глаза бы мои ни на что не глядели. Сколько старались, работали, денежки копили, волновались… И все коту под хвост! Нет у нас больше мотора. Был да сплыл!

канючит Кольча.

— Да заглохни ты! — не выдерживает командор, однако сам же добавляет горечи: — Пошли по шерсть, а вернемся стрижеными…

Страшно даже подумать, какой позор ждет нас в деревне. Ведь мы же наобещали, что фильм про строителей снимать будем. Думали, золото найдем, тогда все и откроем в школе. А вот теперь и не золота, и не фильма…

Чак виновато поглядывает на нас, развалившись чуть поодаль, Дружок беспечно хвостом помахивает, этому все трын-трава. А Чак понимает, чувствует: беда случилась. Большая беда.

Нет, он нисколько не виноват, что у нас мотор украли. Сами мы виноваты, что бросили его в лодке. Ураган налетел внезапно, по-разбойничьи, как из-за угла. Волны бились о камни, лес трещал, несло песок и гальку, сломанные сучья… А ворюга хитер, он подбирался к нашим лодкам с подветренной стороны, мы видели его следы у воды на мокром песке — полусмытые. Чак и не учуял поэтому.

— Никогда себе не прощу, какого лешего я вас на взгорок потащил палатку ставить! — хаманит-виноватит сам себя Ванюшка. Дедушку Петрована вспомнил: «Тумана болотного пуще огня бойтесь, парнишши!»

— Знал бы где упасть, так соломки постелил! — пробурчал я.

Ванюшка поглядел на меня, криво усмехнулся и смахнул набежавшую слезу с воспаленных глаз.

— Прогнозист, горе луково! И у меня, как назло, из головы вылетело: «Солнце в тучу, будет взбуча!»

— Там и не туча была, а всего-то обрывок маленький! — оправдываюсь я хмуро.

Да дело вовсе и не в этом. Закат был багровый, значит, к ветру. Как я мог позабыть? Но что же изменилось бы, если бы даже я и не ошибся, предсказал бурю? Ничего ровным счетом! Потому что у нас такой моды нет, чтобы лодку, как кобеля, на цепь сажать, а моторы прятать подальше. Даже пришлые туристы-дикари, которые все глубже стали летом просачиваться на Север, и те не пакостят в тайге. В тайге люди чище, требовательнее к себе становятся, оставаясь наедине с природой.

надоедливо начинает крутиться у меня в голове.

Кольча уверяет, что это не просто кража, а самая настоящая диверсия. Кому-то очень не хочется, чтобы мы плыли к нагорью. А это значит, что мы на верном пути.

— Брось ты! — брюзгливо начал Ванюшка. — Упер какой-то варнак мотор, а он и рад стараться, развел турусы на колесах.

Летом наш командор месяцами пропадает на лосиной ферме у отца, а там очень много таежных старичков чалдонов этим мудрым делом занимается, одомашнивает животных, вот и понабрался у них всяких присказок да поговорок. Поначалу вроде бы щеголял он такими словечками, а потом вошло у него в привычку.

— Если бы это был обыкновенный вор, то он бы и шитик наш со всем добром угнал, — возражает без особого воодушевления Кольча.

— А ты как отсюда выберешься? — иронически усмехнулся Ванюшка.

— Меня пожалел?

— Себя!

— Не доходит! — обескураженно роняет Кольча.

— Если ты с голоду в тайге загнешься, кто отвечать будет?

— Резонно! — соглашается Кольча.

— А за мотор много ли ему припаяют?

Кольча замолкает, не меняя позы, ворошит песок каблуком кованного железом горного ботинка. Я бездумно смотрю на ворону-растрепу, севшую на ближнюю сосну. Должно быть, и ей крепко перепало, намял ураган бока, сидит измученная.

навязла у меня в зубах нудная Кольчина песня.

— Накаркал! Приключений ему, видите ли, захотелось! — зло уел я Кольчу.

Он мне ничего не ответил и даже головы не поднял.

— А не Галкина ли это работа?! — вдруг кольнуло меня через минуту.

— Мели, Емеля! — устало отмахнулся Ванюшка.

В прибрежном ивняке, загородившем от нас протоку, послышалось вдруг какое-то бульканье, и оттуда вынырнула Галка в своей берестянке. Присев по-индейски на одно колено, она гребла веслом. Протока мелка, мотор был поднят.

— Эй, магелланы!

Мы вскочили все разом. Так бывает только в кино: я едва успел сказать «Галка», и вот она сама, легка на помине! Хохочет во все горло, заливается. Галка! Я, пожалуй, меньше бы удивился, если бы увидел в небе паровоз, про который она нам все уши прожужжала. Паровоз вместо самолета или вертолета!

На этот раз появление Галки даже обрадовало меня.

— Сейчас подойдет к нам и предъявит ультиматум, — сказал я тихонько Ванюшке с Кольчей. — Хотите получить свой мотор? Тогда берите меня с собой!

Берестянка между тем причалила, Галка выскочила на песок, закинула на одно плечо туго набитый рюкзак и к нам направилась.

— Я у мамы на рыбалке была, мальчики, — радостно объявила она нам. Мама не возражает, а папа раньше еще согласился отпустить меня с вами в поход.

— У нас мотор украли! — глухо выдавил Кольча.

Галкино лицо скривилось и стало совсем некрасивым. Она собралась заплакать.

— Попугиваете?

Мы молчали, и она поняла по нашему виду, что мы не врем.

— Попадет мне теперь из-за вас! — Галка бессильно опустила рюкзак и присела рядом с ним на песок.

— А ты-то тут при чем? — жестко бросил Ванюшка.

— Мотор-то наш! — проговорила Галка сквозь плач.

— Ваш?!

— Нет! Папы Карло!

Мы с Ванюшкой переглянулись.

— А как же он тогда в магазине очутился?

— Мы с Кольчей… принесли, — горько всхлипывала Галка. — У папы… чуть не на коленях… выпросили. Он его даже не опробовал! А ему осенью… на охоту…