милые леди, доброй ночи.

III. ОГНЕННАЯ ПРОПОВЕДЬ

Река бездомна; суставами листва

Цепляется и валится на мокрый берег. Ветер

Молча метет гниющую землю. Исчезли нимфы.

О Темза, не шуми, пока я допою.

Река не сносит ни пустых бутылок, ни оберток,

Ни носовых платков, ни окурков, ни коробков,

Ни прочих причиндалов летней ночи. Исчезли

нимфы.

И их дружки-бездельники, сынки дельцов из Сити,

Исчезли, не оставив даже адресов.

При водах женевских сидел я и плакал...

О Темза, не шуми, пока я допою.

О Темза, не шуми - не долго будешь слушать

песнь мою...

И в вое ветра за моей спиною

Я слышу стук костей и хохот надо мною.

Подкралась крыса по траве тихонько,

К земле прижавшись скользким животом,

А я удил в безжизненном канале

За газовым заводом в зимний вечер.

Я думал о погибели царей,

Сперва отца и вслед за этим брата:

Тела нагие в мокнущей низине

И кости на высоком чердаке

Тревожимы лишь крысьего стопою.

Я временами слышу за спиною

Клаксонов рев - весною так вот Свини

Поедет к миссис Портер на машине.

Ну и ну у миссис Портер ночки

У нее дочки

Моют ножки содовою в бочке!

Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole! {*}

{* И о эти голоса детей, поющих под куполом (франц.).}

Фьюи-юи-юи

Tp-p-p-p-p-p

Так изнасиловать!

Терей

Город-Фантом

В буром тумане зимнего полдня

М-р Евгенидис, купец из Смирны,

Небрит, но карманы набиты изюмом

С. i. f. Лондон, оплата налицо,

На ломаном французском пригласил

Позавтракать в отель на Кэннон-стрит,

А потом и на уикэнд в Метрополь.

В лиловый час, час разгибанья спин,

Когда мотор толпы на холостом ходу

Ревет, подобно ждущему такси,

Я, слепец Тиресий, пройдя стезей двойной,

Старик с грудями женскими, зрю и реку:

В лиловый час пришествия домой

Уже открылась гавань моряку,

И машинистка дома за еду

Садится, прибрав остатки завтрака, консервы.

Хватает ветер лифчики с окна,

Что сушатся еще в закатные часы,

А на диване (где, по всей вероятности, и спит она)

Чулки валяются, тапки и трусы.

И я, Тиресий, с дряблыми грудями,

Тут не пророчу, тут один финал

Я сам гостей подобных принимал.

Вот он пред ней - прыщавый клерк, плебей,

Его бравада, мне по крайней мере,

Напоминает шелковый цилиндр

На брэдфордском миллионере.

Труба зовет его, окончен ужин,

Она устала и утомлена,

Он к ласкам переходит, весь напружен,

Как будто бы не против и она.

Он пальцами влезает прямо в это,

Но там все безразлично, словно вата,

Его ж возня не требует ответа

И не беда, что плоть холодновата.

(И я, Тиресий, чувствовать имел

Все, что творится на таком диване;

Тиресий, что под Фивами сидел

И с тенями Аида брел и тумане.)

Венчает все холодный поцелуй

И он по темной лестнице уходит...

Уже едва ли думая о нем,

Она глядится в зеркало немного,

И мысль к ней приходит об одном:

"Все кончилось. И ладно. Слава Богу".

Когда девица во грехе падет

И в комнату свою одна вернется

Рукою по прическе проведет

И модною пластинкою займется.

"Подкралась музыка по водам",

По Стрэнду и по Куин-Виктория-стрит,

О город, город, слышу я порою

Из бара, что на Лоуэл-Темз-стрит,

Ласкающие всхлипы мандолины,

Где рыбаки, покуда нет путины,

Просиживают дни; а рядом

Ионический Собор

Св. Магнуса своим величьем поражает взор.

Пот реки

Нефть и деготь

Прилив

Баржи влачит

Красный парус

Тряпкой висит

Штиль - некому трогать.

Бревна дрейфуют

В зыби стоячей

К Гринвичу

Минуя Собачий

Вайалала лайа

Валлала лайалала

Лестер с Елизаветой

На веслах вдвоем

В форме раковины

Корма золотая

Шелк и порфира

Рябь набегая

Златит водоем

Звон колокольный

Белые башни

Воды уносят

В потоке своем

Вайалала лайа

Валлала лайалала

"Трамваи, пылища, грязь.

Хайбери родина. Ричмонд могила мне.

В Ричмонде я отдалась

Прямо в байдарке на дне".

"В Мургейте я. Да сама виновата.

Кончил он и начал реветь.

Он больше не будет. А я-то...

Чего уж тут! О чем сожалеть?"

"Маргейтский пляж.

Не было забот

И ничего.

И обрезков ногтей-то за это не дашь.

А мамаша уже и не ждет

Ничего".

ла ла

И я тогда пустился в Карфаген

Жжет жжет жжет жжет

Господи уповаю на Тебя

Господи уповаю

жжет

IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ

Две недели как мертв Флеб-финикиец.

Забыл он крик чаек, песнь ветерка,

Барыши и убытки.

Теченье у дна

Глодало его молча. Пока

Не вошел он, минуя старость

И юность, в водоворот.

Почти,

Ты, стоящий у штурвала, иудей или эллин,

Почти Флеба, был он красив и строен, как ты

почти.

V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ

После факельной пляски на потных лицах

После глухого молчанья в садах

После пыток в пустыне

Воплей и плача

Темницы, дворца и раскатов

Весеннего грома далеко над горами

Тот кто был жив ныне мертв

Мы что были живы теперь умираем

И терпенье кончается

Здесь нет воды лишь камни

Камни и нет воды и в песках дорога

Дорога ведущая в горы

В горы камней в коих нет воды

А была бы вода мы бы встали припали бы к ней?

Но ни встать ни помыслить средь этих камней

Солью пот и ступни в песке

Средь этих камней чуть воды бы

Мертвых гор пересохшая черная пасть

Здесь ни встать ни сесть ни упасть

Даже безмолвия нет в этих горах

Гром без дождя

И одиночества нет в этих горах

Исподлобья красные злобные лица

Смотрят глумливо из жалких лачуг

Была бы вода

А не камни

Пусть камни

Но и вода

И вода

Родничок

Лужица

Хоть бы голос воды

Не цикады

Не посвист иссохшей травы

Журчанье воды по камням

В коих дрозд-отшельник средь сосен

выводит

Кап-кап кап-кап кап-кап-кап

Но нет здесь воды

Кто он третий идущий всегда с тобой?

Посчитаю так нас двое ты да я

Но взгляну вперед по заснеженной дороге

Там он третий движется рядом с тобой

В темном плаще с капюшоном

И не знаю мужчина ли женщина

- Кто ж он бок о бок с тобой?

Что там за звуки с небес

Тихий плач материнский

Что там за орды несутся

По иссохшей безводной равнине

Коей нет ни конца и ни краю

Что за город там над горами

Рассыпается в лиловом небе

Падают башни

Иерусалим Афины Александрия

Вена Лондон

Фантом

И женщина свой распустила узел

И волосы как струны зазвенели

Нетопыри сложив крыла на пузе

Повисли вниз головой на капители

Лилового свеченья полоса

Колокола ударили на башне

Храня свой час вчерашний

И пересохших колодцев голоса

В этой пустыне меж гор нет жизни

Месяц бессилен и трава поет

Над щебнем надгробий

Пустая часовня, жилище ветра.

Окна зияют, дверь скрипит на ветру

Мертвые кости чар не таят.

Лишь петушок на коньке

Ку-ка-реку ку-ка-реку

Меж молний. Влагой дохнуло.

К дождю.

Ганга обмелел, и обвисшие листья

Ждали дождя, а тучи

Сгущались вдали над Гимавантом.

Джунгли присели в молчанье, как перед

прыжком.

И тогда гром сказал