— У тебя на носу чернила, дорогая.

Она сразу же вспыхнула — совсем как в прежние времена.

— Если ты предпочитаешь заявляться ко мне, когда я работаю, то принимай меня такой, какая есть. Будто ты раньше никогда не видел меня с чернилами на носу!

— Видел, конечно. Но, как я тебе уже не раз говорил, без них ты выглядишь лучше.

— Мне все равно, как я выгляжу!

— Это заметно. Но все-таки пойди причешись и умойся, а потом расскажешь мне все последние новости про наше семейство.

— Ты же видишь, я занята, — ответила Джулия ухе более спокойно. Она вдруг почувствовала, что ей и самой сейчас больше всего на свете хочется скрыться от насмешливого взгляда Энтони, и исчезла за перегородкой.

Когда она появилась снова, волосы ее были уложены в изящную прическу, а с носа исчезли чернильные пятна.

— По правде говоря, я не ожидала, что ты придешь так рано. Ленч с Лоис должен был бы отнять у тебя больше времени.

— Откуда ты знаешь, что я с ней встречался?

— Разве не ты мне об этом сказал? Ах, нет! Конечно сама Лоис — кто же еще?

— В твоих словах звучит чисто женская злость.

— Так оно и есть.

В глазах ее затеплилась улыбка и тут же погасла. Что толку говорить с Энтони о Лоис? Два года назад он был без ума от нес и теперь, даже если это уже прошло, она по-прежнему останется для него сладким воспоминанием. Ведь мужчины на самом деле гораздо сентиментальнее женщин. И почему-то они терпеть не могут, ну просто не выносят, когда женщины злословят друг о друге. Джулия невольно расхохоталась: вот взбесился бы Энтони, если бы кто-то посмел назвать его сентиментальным!

— Над чем ты смеешься?

— Над нами.

— Почему?

— Кажется, будто мы расстались всего две минуты назад, а не на два года.

— Это оттого, что я сказал тебе про чернила? Так это же просто по-братски! Я вовсе не собирался тебя сердить.

Джулия кивнула. Когда она не злилась на Энтони и не щучилась из-за неразделенной любви, то они понимали друг друга с полуслова. Теперь же и злость ее прошла, и сердце билось довольно ровно. Джулия вдруг снова почувствовала себя девочкой, и на душе у нее стало так легко, как бывало даже не два года, а двенадцать лет тому назад, когда юный Энтони приезжал на каникулы в поместье Леттеров. Торопясь к дневному чаю, он стрелой врывался в ее классную комнату. Тогда Джулия шла мыть руки, приглаживала волосы и под строгим оком их гувернантки, мисс Смитерс, чинно усаживалась за стол, старательно изображая благовоспитанного ребенка. Но как только чай оканчивался, они убегали в сад…

Теперь кузены сидели рядом на диване: Энтони в новом, с иголочки костюме — сколько денег он, должно быть, за него выложил! — и она, Джулия, уже не маленькая девочка, а начинающая писательница, в стареньком красном халатике, так же как в недавнем прошлом ее нос, перепачканном чернилами.

— Ну вот! А теперь я жду подробного отчета.

— Ты еще не видел Джимми?

— Нет. Только позвонил ему. Я собираюсь в Леттер-Энд через пару дней. Я надеялся, что ты тоже там будешь.

Джулия сосредоточенно нахмурилась.

— Возможно, мне придется туда поехать, хотя и не хочется. Послушай, а что тебе рассказала Лоис? — Она протянула руку и вытащила из-за диванной подушки пачку сигарет: — Будешь курить?

— Спасибо, у меня свои.

— Что, мои недостаточно хороши для тебя?

— Вот именно. Ладно, не взрывайся по пустякам. Возьми лучше у меня сигаретку.

Джулия раздумала сердиться и вместо этого расхохоталась. Это была его обычная манера подкалывать ее. Но сейчас ей не хотелось препираться. Энтони чиркнул спичкой и поднес огонек к кончику ее сигареты. Губы их оказались совсем близко, и Джулия вдруг почувствовала, как у нее Дрогнуло сердце. Господи, неужели все начинается сначала! Черт бы побрал эту женскую природу! Она отстранилась. Лицо ее посуровело. Брови сдвинулись, подбородок Упрямо вздернулся, кожа на скулах натянулась.

— Что сказала тебе Лоис? — повторила она, не дожидаясь ответа. Энтони глубоко затянулся.

— Из ее слов, а также из слов Джимми, — после паузы проговорил он, — я понял, что в Леттер-Эндс соберется все семейство. Элли и Минни ведь там и живут?

— Да.

— А что ты имела в виду, когда сказала, что тебе придется туда поехать?

Она выпустила колечко дыма.

— А Лоис тебе что-нибудь говорила о том, кто, собственно, ведет все хозяйство?

— Нет. Но она в восторженных топах описывала, как там у них все чудно налажено. По ее словам, настоящая идиллия.

Джулия хмуро взглянула на него:

— Но она не говорила тебе, кто именно выполняет всю работу по дому?

— Насколько я понял, миссис Мэнипл по-прежнему заправляет на кухне, но одна, без подручных.

— Из деревни приходит помощница — одна из Пеллов. Очень милая девчушка. Но даже Лоис вряд ли могла рассчитывать, что Мэнни одна сможет управляться с мытьем этих бесконечных каменных полов.

— Лоис действительно упомянула, что многое Мэнни стало уже не по силам.

— Готовит она по-прежнему чудесно, но Лоис ее выставит, как только найдет кого-нибудь другого. Мэнни ее терпеть не может, и Лоис это знает. Мэнни действительно очень старенькая, она помнит еще, как крестили Джимми.

— Ну, ему не так уж и много! Дай подумать… Пятьдесят один, да?

— Тогда Мэнни еще только помогала на кухне, значит, сейчас ей около семидесяти. Пока что Джимми и слышать не хочет, чтобы ее выставили, но его женушка своего добьется. Ну ладно, это на кухне. А говорила ли Лоис, кто делает всю работу по дому?

Сверкая глазами, Джулия наклонилась вперед и продолжала:

— Раз в неделю миссис Хаггинс из деревни приходит делать уборку, да еще мальчик — помощник садовника — насыпает уголь в ящики. Все же остальные заботы по дому на плечах Минни и Элли! Вот тебе твоя Лоис, кок видите ли, сама ведет все хозяйство!

— Один для всех и все для одною, — с иронией заметил Энтони.

— Вернее сказать, все для Лоис, — ядовито откликнулась Джулия. — Ты только что с ней обедал. Разве по ее рукам заметно, что она выполняет хоть какую-то домашнюю работу? А какие руки были когда-то у Элли…

— Хорошо, но почему они это терпят? Почему не уедут и не найдут себе нормальную работу?

Джулия яростно затянулась сигаретой.

— Ты хоть подумал, какую работу может получить Минни Мерсер? Ее никогда ничему не учили, а ей уже под пятьдесят. Всю жизнь она прожила в Рейле, а с тех пор как доктор Мерсер умер, живет у нас. Она прелесть, и характер у нее ангельский, но нечего себя обманывать: она абсолютно не умеет постоять за себя. Да об нее всякий может ноги вытереть! Пока это проделывали Джимми и мама, это было не так возмутительно, потому что они ее любили, а сама Минни и против ничего не имела: она была абсолютно счастлива. Но Лоис — совсем другое дело.

Джулия постепенно перешла на шепот. Но в глазах ее горел вызов. «Давай же, подними перчатку, — казалось, кричали они, — защищай ее! Скажи, что это восхитительно, когда об тебя вытирает ноги Лоис! Признайся, как самому тебе это нравилось два года назад!»

Но Энтони ничего не ответил. Он лишь позволил себе саркастически усмехнуться, давая понять, что Джулия снова выставила себя дурочкой. А ведь ей давно пора бы уняться! Мысль эта так ясно читалась в его глазах, что щеки девушки предательски вспыхнули. Заметив это, Энтони произнес успокаивающе:

— Хорошо, насчет Минни я с тобой согласен: она в другом месте не приживется. Но Элли-то могла бы найти себе другое место под солнцем — или я не прав?

— Она не может — из-за Ронни. Наверное, не стоило им жениться, не имея ни гроша в кармане. Но они так любили друг друга! К тому же перед войной все с этим так торопились — ну, и они тоже поторопились. Ронни проходил стажировку у старшего агента по недвижимости в конторе полковника Фортескью. Ему почти пообещали, что, если агент — мистер Банкер — выйдет на пенсию, он займет его место. А потом Ронни потерял ногу. Полковник Фортескью держится весьма тактично. Он согласен еще подождать и подержать место для Ронни. Он сам взял на себя часть дел, но ему это дается нелегко. Старик Банкер перед самой капитуляцией умер, а Ронни, что самое досадное, все еще не может приступить к работе. У него до сих пор сильные боли, и сейчас делать ему протез еще нельзя. Он лежит в больнице в Крэмптоне, и Элли ездит к нему два-три раза в неделю. Это и держит ее в Рейле. Но теперь, когда ей приходится столько делать по дому, а после этого еще накручивать по двадцать километров на велосипеде, она совсем обессилела. Просто превратилась в тень!..