Юрий Осипович появился в издательстве, как лагерник. Была весна. Он вошел в телогрейке и калошах, кажется, на босу ногу. Черный лохматый чуб падал на лоб, впалые, изборожденные морщинами щеки, с прищуром, веселые, молодые глаза. Вид у него был такой, что казалось - сейчас сунет два пальца в рот и оглушительно свистнет.

Мы были знакомы с Ю. О. по редакции и еще через одного моего друга-ленинградца, историка и литератора Мишу Хейфеца. Когда Миша приезжал в Москву, мы отправлялись к Ю. О.

В 1974 году Мишу Хейфеца посадили. Дело по нынешним временам не стоило выеденного яйца: он и В. Марамзин составили и "самиздали" двухтомник И. Бродского. Миша написал к нему предисловие, естественно, не вполне литературоведческое, было там и про танки, утюжившие Чехословакию, и многое другое. Взяли по доносу одного из соседей по писательскому дому на Новороссийской улице. Началось следствие. Жена его Райка прилетела в Москву - надо было что-то предпринимать, нам казалось тогда, что можно что-то сделать, ну хотя бы для начала найти хорошего адвоката. Но оказалось, что все хорошие адвокаты уже провели к тому времени свои громкие процессы и дисквалифицированы на многие годы вперед. Б. Золотухин, к которому я обращалась, лишился работы более чем на 20 лет. Выяснилось, что адвокатов подследственным КГБ предлагал своих.

Володя Альбрехт, член комитета помощи семьям политзаключенных, написал какое-то воззвание, но оно показалось нам малоубедительным, и мы решили отправиться к Сахарову. Куда еще?..

Андрей Дмитриевич сразу предложил:

- Сегодня в 18 часов я смогу передать за рубеж ваше (жены) обращение к женщинам мира.

Райка растерялась:

- Но ведь меня немедленно выгонят с работы?

- Конечно.

- А можно до шести подумать?

- Подумайте и позвоните.

Мы помчались к Ю. О. На душе было как-то безнадежно скверно: передать обращение - лишить куска хлеба двух малолетних детей, оказаться на улице, не передать - упустить хоть какую-то возможность помочь Мишке. Что делать? Что предпринять?

Решили - надо посоветоваться с Ю. О. С дороги позвонили ему, он велел приезжать.

Минут через сорок мы были у его дома (с улицы Чкалова, т. е. от Курской до Преображенки, а там одну остановочку напрямик до Просторной пешком).

Поднялись на девятый этаж (с площадки, почти от двери, лестница на чердак. Чердак, как мне недавно рассказала Клара, жена Ю. О., сыгравший в их переселении в эту квартиру не последнюю роль. Судьбу переезда решила кошка Кася: ей здесь будет прекрасно - гулять на чердаке по ночам с женихами. Оба они, Ю. О. и Клара, кошатники. Ю. О., подписывая книжку, всегда рисовал кошку, а то и несколько) . Позвонили. На наш звонок никто не ответил. Мы спустились вниз, сели на лавочку у подъезда и стали ждать.

Довольно скоро показался Ю. О. в сопровождении высокой, броско одетой (по нашим понятиям), стройной молодой женщины.

- Вот, ходил встречать, знакомьтесь - Ванесса Рэдгрейв (дай Бог память, кажется, это была она, но в ту минуту наши головы были забиты совсем другим), английская звезда. Будет сниматься в "Смуглой леди".

Мы вошли в лифт. Звезда была вся в желтой коже - кожаные брюки, кожаная куртка, перехваченная широким ремнем с большой, должно быть, серебряной пряжкой, усыпанной камнями.

- Камушки любит, - усмехнулся, перехватив наши взгляды Ю. О., и щелкнул по этим камушкам пальцами безо всякого почтения.

Кажется, английской звезде все нравилось.

Вошли в квартиру.

Ю. О. велел англичанке поставить чайник и сесть в другой комнате - у нас дела, пояснил он ей, а нам подмигнул: - Вживается в образ.

Не знаю, понимала ли она по-русски, однако молча сделала, как он сказал. А мы пошли в большую комнату (какую уж там "большую", вся квартира, наверное, метра двадцать четыре, московский стандарт).

Рассказали про визит к Сахарову.

- Нет, ребята, не надо ничего передавать. Толку особого не будет, а с работы попрут.

Достал с полки Уголовный кодекс.

- Для начала сделаем вот что. - И он стал записывать на клочке бумаги карандашом вопросы, которые в первую очередь нам следовало выяснить - что ему шьют, какой статьей грозят, ну, много разных сугубо практических вопросов и к самому Мишке, и по поводу его дела.

Это было конкретное, немедленное действие, включенность в чужую беду. Оттого ли, что Мишка был Ю. О. другом (просто добрым приятелем? - не могу судить о степени их близости), или так диктовал его собственный опыт, а может, потому, что чужая беда была для него не бедой вообще, а бедой живого конкретного человека, и его бедой тоже, но мы как-то успокоились. И даже появилась надежда.

Чайник к тому времени почти распаялся. Звезда мирового кино сладко посапывала в соседней комнате. Мы выпили чаю с карамельками, всегдашней принадлежностью чайного стола этого дома, и пошли звонить Андрею Дмитриевичу из автомата.

Миша Хейфец получил четыре года строгого режима мордовских лагерей и два года ссылки в город Ермак в Казахстане, - "родные места" Ю. О.

Когда он освободился, Ю. О. уже не было в живых. Провожая Мишку за кордон, куда он был выдворен после освобождения в течение двух недель, я отдала ему на память тот клочок бумаги, с карандашными каракулями.

Да, почерк у Ю. О. был не прекрасный.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ

Письмо Н. Я. Берковскому

Уважаемый Наум Яковлевич,

Ваше письмо мы читали вчетвером в редакции "Н. м.". А. Марьямов читал, а Берзер и Борисова и я - слушали. Большое, большое спасибо за него. Главное: Вы все поняли совершенно правильно, книга не кончена, то, что напечатано, это только пролог ко всему остальному - к трактату о современной демонологии. Для меня шпион или вредитель Вышинского такой же демонологический персонаж, как и ведьмы Якова Шпрингера. Я далек от отрицания научной ценности "молота", именно поэтому могу непредубежденно подойти и к "теории косвенных улик", ибо и то и другое все-таки наука наука той системы отсчета, в которой жили и творили эти виднейшие демонологи, - словом, книги эти и в самом деле духовная реальность века. И если верил в ведьм Шекспир (впрочем, я все чаще и чаще начинаю соглашаться с тем, что это реверанс перед ученым королем) , то почему не веровать в них и Андрею Януарьевичу? Впрочем, веру Вышинского, конечно, следует сравнивать только с верой Торквемады - и тот, и другой не только знали, что истинные создатели всех этих развернутых демонологических показов, с переодеванием и метаморфозами и световыми эффектами, они сами, - но знал то, для чего и как этот их нереальный мир служит их миру вполне реальному и действительному, тому самому, которым они живут и работают. По своей испорченности я не верю в их искренность, но как теоретическую возможность это отрицать все-таки мне не приходится. Про себя-то я знаю, что А. Я. В. - прохвост, уголовная личность и персонаж международного судилища, - но знаю и то, что, например, про его тень Л. Шейнина я сказать могу это уж куда с меньшей уверенностью а ведь принципиально и действительно их разница - это только отличие (как говорил Ленин) желтого черта от зелененького. Но не в их тайнах и не в них самих, конечно, дело - и Бог, и черт с ним, - а в том, что мир должен быть продезинфицирован, в нем должны быть настежь открыты все окна (а хотят обойтись форточками!), иначе все мы сдохнем от этих ядовитых туманов, а ведьмы действительно будут глодать младенцев. Для меня самое страшное и многозначительное в процессе Бейлиса не то, что Бейлис был обвинен, а в том, что Андрей Ющинский был действительно замучен как раз тем способом, о котором писал обвинительный акт. А убийцы где? Нету! Великолепная уголовная полиция, блестящая криминалистика, вся юридическая наука не смогла найти реального убийцу. В дело вступила другая наука - демонология и мистика крови. Не в том дело, что мы сидели, - считаю я (хотя это, конечно, тоже национальная трагедия), но в том, что действительный и величайший заговор против человека и всего достояния его остался не только не раскрытым, и не покаранным, но даже и плохо замеченным. Вот о чем, по-моему, надо писать! Запад - в лице своей средней интеллигенции - страшно, невиданно суеверен и верит во все: в масонов, в жидомасонов, в вовервольфов, в дьяволистов, в сионских мудрецов (кстати, знаете ли Вы, что их протоколы - это точный перевод антибонапартийского памфлета - разговор в царстве мертвых между Макиавелли с Цезарем и Бонапартом, - уничтоженный французской полицией в 70 году) и почти безропотно ждет своей гибели, и по Богу говоря, я понимаю их. Сто раз легче поверить в век атома и Эйнштейна в то, что мы имеем дело с огромным сверхчеловеческим разрушающим разумом, чем в то, что все эти невероятности - результат примитивнейшей человеческой глупости! Но как же так? Ведь человек так мудр, так добр, так предусмотрителен - так откуда же все это?! И еще одно: когда делегация Филона Александрийского прибыла в Рим, все они открыли рты от удивления, узнав, что Нерон - тиран, в 1905 году в сибирских деревнях не слышали ни о японце, ни о Порт-Артуре, а в 1914 в Сараево убивают крон-принца, и Иван из-под Сызрани идет умирать, инцидент на польской радиостанции, и в Африке убивают бедуинов - никогда отдельная личность не была так связана с судьбами мира, как сейчас. Следствие этого: только искусственно можно отделить судьбу моего хранителя от судьбы любого служителя имперской канцелярии. Произошла генерализация мирового процесса его общность, и пошла, загремела эта общность по нашим жизням и судьбам. И ведьмы залетали уж не только от сих до сих, а по всему миру, И изжить их можно тоже только во всемирном масштабе. Пишу, каюсь, очень непонятно, но кажется, Вы меня поймете. А суть всего этого в том, что подождите следующую книгу. Вся редакция Вам кланяется и желает Вам всего-всего! Бесконечно буду счастлив, если Вы мне подарите свою книгу - приобрести я ее не сумел: был очень долго в горах Тянь-Шаня: ловил снежного человека. Я в него, знаете, верю. Поэтому и ответил не сразу, а на второй день приезда. Алма-Ата все та же и так же о Вас помнит. "Ромео и Д" еще не читал - как хорошо, что Вы меня об этом известили: прочту как только доберусь до библиотеки (немного болею малярия, наверно). Шекспиром увлекаюсь по-прежнему, и даже все больше и больше. В "Н. м.", кажется, в 1965, будет напечатана моя "Леди". Жму крепкокрепко руку. Еще раз спасибо.