— Я имею в виду ношение женской одежды. — Ну почему бы прямо не сказать — «трансвестит»?

— Этого не может быть.

Брунетти молча ждал продолжения.

— Этого не может быть, — повторила она.

— Синьора, ваш муж получал какие-нибудь странные письма? Может быть, были какие-нибудь необычные телефонные звонки?

— Не понимаю.

— Не беспокоили ли его в последнее время телефонные звонки или письма? Не выглядел ли озабоченным?

— Нет, все было как обычно.

— И, возвращаясь к моему первому вопросу, синьора, вы никогда не замечали, что его привлекают отношения подобного рода?

— С мужчинами? — Ее голос зазвенел от возмущения. И еще от чего-то. Отвращения?

— Да.

— Нет! Мне оскорбительно слышать такие слова о моем муже. Как вы смеете? Я не позволю вам так о нем говорить. Леонардо не был таким. Он был нормальный мужчина.

Ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.

— Пожалуйста, простите меня, синьора. Я всего лишь стараюсь понять, что произошло, и потому вынужден задавать вам вопросы. Это совсем не значит, что я хочу оскорбить вашего мужа.

— Зачем тогда спрашивать?

— Чтобы узнать правду о его смерти, синьора.

— Я отказываюсь отвечать на такие вопросы. Это неприлично.

Он хотел сказать ей, что в убийствах вообще мало приличного, но вместо того спросил:

— В последние недели вы, случайно, не отмечали ничего необычного в поведении вашего мужа?

Ее ответ был вполне предсказуем:

— Я не понимаю.

— Ну, не говорил ли он о поездке в Мессину? Ему хотелось ехать или он уезжал с неохотой?

— Он уезжал как всегда.

— И как это происходило?

— Ему нужно было ехать. Разъезды были частью его работы.

— Но хоть что-нибудь он же говорил?

— Нет.

— И никогда не звонил вам, синьора?

— Нет.

— Почему, синьора?

Она, кажется, поняла, что Брунетти так просто не отстанет, и объяснила:

— Он не имел права делать частные звонки за счет банка. Иногда он звонил в офис другу, а тот перезванивал мне. Но не всегда.

— Ах вот оно что, — сказал Брунетти. Ага, директору банка и не хватало денег, чтобы позвонить жене.

— У вас с мужем есть дети, синьора?

— Нет, — тут же сказала она.

Брунетти не стал допытываться почему.

— У вашего мужа были друзья на работе? Вы упомянули друга, которому он звонил. Как его зовут?

— Зачем он вам?

— Может быть, ваш муж высказывался касательно командировки. Я хочу повидаться с ним и спросить, не замечал ли он чего-нибудь необычного в поведении вашего мужа.

— Я уверена, что не замечал.

— Мне в любом случае очень хотелось бы поговорить с ним, синьора. Как же его зовут?

— Марко Раванелло. Но ему нечего вам рассказать. Мой муж был совершенно нормальный. — Метнув в Брунетти свирепый взгляд, она повторила: — Совершенно нормальный.

— Ну что ж, не стану более надоедать вам, синьора. — Брунетти поднялся и направился к выходу. — Вы, наверное, уже позаботились насчет похорон?

— Да. Месса завтра. В десять. — Она не сказала где, а Брунетти не спросил. Если понадобится, он сам узнает.

У двери он задержался:

— Большое спасибо, синьора. Примите мои личные соболезнования и позвольте вас заверить, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы найти виновного в смерти вашего мужа.

Почему-то слово «смерть» давалось ему куда легче, чем «убийство».

— Мой муж не был таким. Вы узнаете. Он был мужчина.

Брунетти не протянул ей руки на прощание, лишь поклонился, и вышел. Когда он спускался вниз по лестнице, ему на память пришла заключительная сцена из пьесы «Дом Бернарды Альбы», где мать, стоя у края подмостков, кричит публике и всему миру, что ее дочь умерла девственницей, умерла девственницей. Для Брунетти же лишь факт смерти имел значение, все прочее — суета.

В квестуре он пригласил Вьянелло к себе. Поскольку кабинет Брунетти находился двумя этажами выше, можно было надеяться поймать в открытое окно хоть слабенький ветерок. Когда они поднялись, Брунетти, распахнув окна и скинув пиджак, спросил:

— Удалось вам что-нибудь разузнать о Лиге?

— Я доверил это дело жене, Dottore, — начал Вьянелло, садясь на стул. — Вчера она два часа висела на телефоне, обзвонила всех друзей. Интересная история выходит с этой Лигой.

Брунетти был уверен, что Вьянелло не рассчитывает на какую-либо благодарность с его стороны, но решил, что галантный жест не помешает.

— Завтра я заскочу на Риальто и куплю ей цветов.

— Нет, вы лучше дайте мне отгул в субботу. Ей будет приятнее.

— А что у вас в субботу?

— Я должен встречать в аэропорту министра окружающей среды. А он как пить дать не приедет, причем объявят об этом в последнюю минуту. Не думаете же вы, что у него хватит духу явиться сюда в августе, когда гниют водоросли и стоит жуткая вонь, чтобы толкать речи об их новых гениальных проектах по защите природы? — Вьянелло презрительно усмехнулся. Теперь он сделался поборником Новой партии зеленых — еще одно следствие недавней операции. — Мне не хочется потратить полдня впустую, только для того, чтобы приехать в аэропорт и узнать, что он не появится.

Брунетти был с ним полностью согласен. Министр, как говорил Вьянелло, не посмеет сунуть нос в Венецию сейчас, когда половина пляжей на Адриатике закрыта из-за загрязнения воды, а венецианцы стали опасаться есть рыбу — основной продукт местной кухни, потому что недавно в рыбе обнаружили ртуть и еще какую-то отраву.

— Попробую это вам устроить, — сказал Брунетти.

Вьянелло, обнадеженный и довольный, вытащил записную книжку, куда заносил то, что рассказывала ему жена, и начал доклад:

— Лига появилась восемь лет назад, и никто точно не знает, кто ее основал и с какой целью. Судя по названию, они вроде как должны были заниматься богоугодными делами — дарить сиротам игрушки, заботиться об одиноких стариках и прочая. Все так и подумали. Со временем город и некоторые церкви стали передавать им свободные квартиры, в которые они будто бы обещали поселить своих подопечных — стариков и инвалидов. — В этом месте Вьянелло сделал паузу и затем продолжил: — Поскольку все сотрудники были добровольцы, им разрешили зарегистрироваться в качестве благотворительной организации.

— А это означает, — перебил Брунетти, — что они не платят налогов и что на их финансовую деятельность государство смотрит сквозь пальцы, если смотрит вообще.

— Наши с вами сердца, Dottore, бьются в унисон. — Брунетти не подозревал, что не только политические взгляды Вьянелло претерпели изменения, но и манера выражаться тоже.

— Странно, Dottore, что Надя не нашла никого из членов Лиги. Даже та женщина, которая работает в банке, оказывается, вовсе не оттуда. Многие говорили сначала, что знакомы с кем-то, кто состоит в Лиге, но когда Надя начинала расспрашивать, выяснялось, что нет. Два раза ее направляли по ложному следу. Люди, на которых ей указывали, не имели никакого отношения к Лиге.

— Ну а добрые дела?

— Это тоже темная история. Ни одна из больниц, куда она звонила, не связана с ними. Я сам интересовался в Центре социальной поддержки, где помогают старикам, но там ничего не знают о благотворительной деятельности Лиги.

— А что приюты?

— Настоятельница ордена, опекающего три самых крупных приюта, сказала Наде, что она слышала о Лиге, но помощи они никогда не предлагали.

— А та кассирша? Почему Надя решила, что она из Лиги?

— Потому что она снимает квартиру, принадлежащую Лиге. Но она не состоит в ней и ничего о ней не знает. Надя до сих пор пытается выйти на кого-либо из них. — Если Надя не оставит своих попыток, подумал Брунетти, то Вьянелло вскоре попросит освободить его от работы до конца месяца.

— А Сантомауро?

— Все говорят, что он там президент, но как ему удалось выбиться в начальство — загадка. И даже, представьте себе, никто понятия не имеет, чем занимается тамошний президент.

— А как проходят их собрания? И где?