— Чо расшумелась?.. — огрызнулся заспанный мужской голос.

— Оглоблю через плечо! Степка на раскаленные угли сел, а тебе хоть бы хны!

— Пусть смотрит, поносник, куда садится… Откель там угли очутились?

— Щас только утюг опростала, не успела отвернуться, а он уж мигом — тут как тут. Ну надо же так — все штаны наскрозь пропалил, хоть выбрасывай теперь…

Ребенок на одной ноте сипло кричал.

— Да не вопи ты, несчастье! Не рви душу! Ничего твоей заднице не сделается, куда ты только, ее не совал, горе мое луковое, — одним духом выпалила женщина и без передыха снова принялась за Проньку: — Да я ж завтра пойду к председателю с заявлением, чтобы он выпер тебя с бульдозера, это ж надо — в разгар сенокоса совсем заспался мужик. Ох, Проня, Проня, кончится мое терпение, вот увидишь…

Бирюков перешел дорогу, облюбовал место на берегу озера, наживил крючок и забросил леску. То ли время для клева было неподходящее, то ли оттого, что плескались и громко кричали купающиеся недалеко дети, но поплавок ни разу не дернулся.

Морила духота. Солнце даже через рубашку немилосердно жгло спину. Антон смотал леску и решил искупаться.

Вода у берега была теплой как парное молоко. Размеренными крупными саженками поплыл к острову. Легко отмахал почти половину расстояния, оглянулся и подумал, что так далеко еще ни разу не заплывал. Отдохнув на спине, развернулся и поплыл к бултыхающейся, визжащей детворе. Заметив его, дети перестали брызгаться водой и что-то закричали, размахивая руками. «Дяденька… там родники…» — только было разобрал Антон и почувствовал, как все тело, словно кипятком, ошпарила ледяная вода. Не раздумывая, рванулся в сторону, но вдруг ноги свело от холода. Изо всех сил стал грести руками — берег придвинулся заметнее, но судорога теперь уже сводила все тело. Антон перевернулся на спину, надеясь отдохнуть, однако стянутые режущей болью мышцы не расслаблялись. Попробовал достать дно, не рассчитал вдоха и хлебнул воды. Тотчас вода стала заливать нос, уши, захлестывать глаза. Из последних сил греб стопудовыми непослушными руками, а берег почти не приближался. «Дотяну… Дотяну… Дотяну…» — упрямо стал твердить про себя. Старался приподнять из воды лицо, чтобы глубже вдохнуть, но вместо воздуха широко открытым ртом хватал воду. «Сон в руку!.. Сон в руку!..» — набатом загудело в голове. Мучительно старался вспомнить, от кого и по какому поводу слышал эти слова. Память не подчинялась, но Антон напрягал и напрягал ее, словно от этого зависело спасение. «Это мама говорила, когда сон сбывался», — наконец вспомнил со странным равнодушием и почувствовал такое облегчение, будто глубоко вдохнул спасительного воздуха…

Бирюков не видел, как от озера к деревне брызнули ребятишки. В его сознании последним отпечаталось пылившее по дороге синее пятно трактора «Беларусь». Пятно уже приблизилось к самому озеру и вдруг взорвалось, ударив по глазам невыносимо ярким голубым светом. Антон лихорадочно пытался сообразить, что произошло, но так и не понял: то ли к его лицу вплотную приблизились смеющиеся глаза Зорькиной, то ли обрушилось на землю небо.

Младший лейтенант милиции Голубев пришел работать в райотдел после службы на границе. Пришел по призванию и относился к своим обязанностям оперуполномоченного уголовного розыска со всей добросовестностью.

Получив от подполковника на оперативном совещании по делу Графа-Булочкина задание контролировать привокзальный участок, Голубев в первую очередь прикинул, у кого в этом районе Граф может найти приют. Среди тех, с кем мог бы познакомиться рецидивист, числился и пенсионер Лапиков. Милицейская служба сводила Голубева с Лапиковым уже не один раз. Жил Лапиков в старенькой избенке, недалеко от железнодорожного вокзала, на отшибе, один-одинешенек. Каждую первую неделю месяца регулярно пропивал небольшую пенсию, а оставшиеся три недели перебивался тем, «что бог на душу пошлет». Бог посылал не густо, и Лапиков до очередной пенсии удовлетворял свои потребности в алкоголе политурой, пустырником и прочими жидкостями, предназначенными вовсе не для увеселительных целей.

И вдруг Лапиков закутил среди месяца. Слава Голубев сразу приметил необычное поведение пенсионера и под предлогом проверки домовой книги рано утром навестил старика. Лапиков долго не открывал, а когда открыл, то Голубев, увидев выставленную из окна раму, понял, что, пока он ждал у дверей, через окно ушел неизвестный, явно не хотевший встречи с сотрудниками милиции. Слава поинтересовался, кто в последние дни жил у старика. Лапиков начал крутить. Голубев решил сразу, что называется, взять быка за рога.

— Не морочьте мне голову. Вы ведь только что кого-то выпустили через окно. Почему рама выставлена?

— Э-э-э… — Лапиков лишился дара речи. — А-а-а… А что в этом плохого?

— Преступника скрываете — вот что! Знаете, какое наказание за укрывательство полагается?..

Старик перепугался и рассказал, что несколько дней назад в вокзальном буфете случайно встретил рыжего парня, которому негде было переночевать. Рассчитывая на выпивку, Лапиков предложил свои услуги, сказал, что живет один, совсем рядом с вокзалом, хотя и на отшибе. Рыжему это понравилось, он купил в винном магазине бутылку водки. Сам не пил, Сказал, болеет. И, правда, глотал какие-то белые таблетки. Денег у Рыжего была тьма! Каждый день он давал Лапикову по десятке на выпивку и еду. Но сам почти ничего не ел. Из дома Рыжий выходил за все прожитое время три раза: раз ночью и два днем. Куда и зачем ходил, Лапиков не знал, так же как не знал ни имени, ни фамилии постояльца.

Голубев быстренько пригласил понятых и провел опознание Булочкина по фотографии, недавно присланной из областного управления. Лапиков опознал Графа.

Все это подробно было изложено в рапорте Славы Голубева.

Подполковник Гладышев провел оперативное совещание и, отпустив его участников, беседовал с Кайровым. Кайров сидел на своем излюбленном месте, у стола. Положив ногу на ногу, он внимательно смотрел на подполковника живыми черными глазами.

Беседу прервал робкий, словно заикнувшийся телефонный звонок. Подполковник снял трубку.

— Гладышев слушает, — спокойно сказал он. — Да, да… Милиция.

По тому, как напрягалось и хмурилось лицо подполковника, Кайров догадался, что слышимость в телефоне плохая, а сообщение не из приятных.

— Понял, что из Ярского! — почти закричал подполковник. — При каких обстоятельствах утонул?.. Купался? Почему купался?.. Кто это говорит?.. Алло!..

В трубке захрипело, щелкнуло и разом замолчало, вроде бы кто-то обрубил провода. Подполковник какое-то время подождал. Медленно, очень медленно положил телефонную трубку. Почти целую минуту сидел молча, будто не веря в то, что ему сейчас сообщили, и не замечая настороженного взгляда Кайрова.

— Бирюков утонул, — наконец сказал он.

Кайров не проронил ни слова. Только его пальцы чуть вздрогнули, дернулась полоска усов, а в глазах появилась еще большая настороженность.

— Говорят, купался — и утонул, — подполковник хмуро посмотрел на телефон. — Связь отвратительная… Не понял, кто звонил: то ли Слышкин, то ли Слышко.

— Купаться в рабочее время? — лицо Кайрова стало суровым. — Мальчишка! Я знал, что дело добром не кончится, предчувствовал.

Подполковник посмотрел на него не то осуждающе, не то удивленно. Скорее даже взгляд его спросил: «Разве это имеет теперь значение?».

— Надо, капитан, срочно ехать в Ярское. Разберись самым тщательным образом. — Заметив на лице Кайрова вопрос, добавил: — Что по задержанию Булочкина планировалось, сделаю сам.

Кайров медленно поднялся, плотно сжал тонкие губы, и подполковник догадался, что ехать в Ярское старшему оперуполномоченному уголовного розыска не хочется. Но Кайров не высказал этого. Только подчеркнуто официально спросил: