Обойдя таким манером весь дом, я предложил спуститься в подвал, если мисс Хисгинс достанет на то смелости. Она согласилась, и я призвал в спутники капитана и Парскета, ибо не собирался вести бедную девушку, пусть даже и днем, не заручившись поддержкой.Когда капитан принес ружье, а Парскет - специально приготовленный задник для фотосъемки и лампу, мы спустились в винный погреб. Девушку я поставил в центре, а капитан и Парскет держали задник. Я щелкнул вспышкой, и мы все перешли в следующую комнату подвала.

Наконец, в третьей комнате - огромной зале - произошло нечто поистине ужасное. Все было готово, и я уже щелкнул вспышкой, когда вдруг раздалось леденящее душу ржание, такое же, какое я слышал в парке. Оно доносилось из темноты прямо над головой девушки. В свете вспышки я заметил, что она смотрит куда-то вверх, но над ней ничего не было. Я закричал Парскету и капитану, чтобы они вывели мисс Хисгинс на свет, что они сделали незамедлительно.

Я поспешно запер дверь и слева и справа от нее начертил в воздухе два символа ритуала Сааамааа - первый и восьмой, соединив их тройной линией.

Тем временем капитан с Парскетом увели девушку в полуобморочном состоянии в ее покои, где перепоручили заботам матери; я же остался сторожить дверь винных погребов, чувствуя себя довольно-таки уныло, ведь за дверью таилась какая-то отвратительная тварь. К этому примешивалось чувство стыда - ведь именно я подверг мисс Хисгинс опасности.

Капитан оставил мне свое ружье; вернувшись, они с Парскетом прихватили еще оружие и лампы. Словами не передать того облегчения, которое охватило меня, когда я услышал их шаги. Попробуйте представить, каково мне было стоять на страже у двери погребов. Представили?

Помню, я отметил, как побледнел Парскет. На капитане лица не было, и я подозревал, что выгляжу не лучше. Как вы понимаете, все это оказало на меня определенное воздействие, и ключ к замку я поднес дрожащей рукой.На мгновение я замер, затем рывком распахнул дверь, подняв лампу над головой. Парскет с капитаном стояли с лампами по обе стороны от меня - внутри же было совершенно пусто. Разумеется, первому взгляду я не поверил, и несколько часов мы втроем ощупывали каждый квадратный фут пола, потолка и стен.

В конце концов пришлось признать, что сами по себе погреба совершенно обыкновенные и ничего интересного собой не представляют. Все-таки я снова запечатал двери снаружи первым и последним символами ритуала Сааамааа, как и прежде соединив их тройной линией. Вообразите только, каково было нам обыскивать эти погреба!

Поднявшись наверх, я немедля справился о здоровье мисс Хисгинс, и она сама вышла сообщить мне, что с ней все в порядке и что мне не стоит беспокоиться и винить себя; на что я ответил, что считаю себя непростительно виноватым в случившемся.

Убедившись, что все благополучно, я переоделся к ужину. Поужинав, мы с Парскетом обосновались в ванной комнате и принялись проявлять негативы. Парскет проявлял и закреплял, я выносил пластины на свет и рассматривал их. Однако, пока мы не добрались до последних снимков, ничего интересного на них не было.

Я как раз просматривал очередную пачку, когда услышал крик Парскета и бросился к нему. Он стоял в свете красной лампы с полупроявленным негативом в руках. На пластине была мисс Хисгинс, она смотрела вверх, как и тогда, когда я ее снимал; но что меня поразило - прямо над ней нависало огромное копыто, будто сотканное из тени. Единственной моей мыслью было - именно я подверг ее смертельной опасности.

Как только снимок допроявился, я закрепил изображение и как следует изучил при хорошем освещении. У меня не осталось никаких сомнений: над мисс Хисгинс совершенно отчетливо можно было разглядеть именно копыто, и ничто иное. Однако это не приблизило меня к разгадке, и единственное, что я мог сделать, -попросить Парскета не говорить о нашем открытии девушке, которая и без того была напугана. Но я ничего не скрыл от капитана, считая, что у него есть право знать все.

Ночью мы приняли те же меры предосторожности, что и прежде, а Парскет составил мне компанию на страже за дверью мисс Хисгинс. Однако ночь прошла без происшествий, и на рассвете я отправился спать.

Спустившись к обеду, я узнал, что Бомон телеграфировал, обещая прибыть к четырем часам, и уже послали за священником. Как вы можете догадаться, дамы пребывали в необычайном волнении.

Задержавшийся поезд привез Бо-мона около пяти, но священник так и не появился. Дворецкий объяснил, что экипаж вернулся пустой - священника внезапно вызвали по неотложному делу. Дважды в этот вечер посылали за ним экипаж, и оба раза кучер возвращался один, поэтому свадьбу пришлось отложить на следующий день.

К вечеру я проложил вокруг постели мисс Хисгинс "линию обороны" и, как прежде, попросил ее родителей остаться в комнате.

Как я и предполагал, Бомон настоял на том, чтобы остаться со мной на страже; было видно, что он боится - не за себя, конечно, а за свою невесту. Он признался мне, что его терзает ужасное предчувствие, что сегодня произойдет последнее, самое страшное покушение на его возлюбленную.

Разумеется, я сказал ему, что это всего лишь нервы, но, должен признать, его слова встревожили меня, ибо я испытал слишком многое и хорошо знал, что в подобных обстоятельствах не стоит отмахиваться от предчувствий, как от пустой игры воображения. Поскольку Бомон был уверен, что этой ночью нас ждет самое страшное, я попросил Парскета протянуть к нашей двери длинный шнур и привязать его к колокольчику дворецкого, чтобы можно было вызвать подмогу.

Дворецкому и двум лакеям я велел не раздеваться и не ложиться спать, а также поддерживать огонь в двух переносных лампах. По моему звонку они должны были немедленно схватить лампы и прибежать на помощь. Если по какой-то причине звонок не сработает, я дуну в свисток, и это тоже будет сигнал тревоги.

Раздав эти нехитрые указания, я начертил вокруг Бомона пентакль и строго-настрого предупредил ни в коем случае не выходить за его пределы. Нам оставалось только ждать и молиться, чтобы эта ночь прошла так же тихо, как и предыдущая.

Мы почти не разговаривали и к часу ночи сидели как на иголках. Парскет вскочил и, чтобы успокоиться, принялся мерить шагами коридор. Я снял туфли и присоединился к нему. Ходили мы, наверное, около часа, время от времени перешептываясь, пока я не споткнулся о шнур колокольчика и не упал; впрочем, я не ушибся и не наделал шуму.

- Вы заметили, что колокольчик не зазвенел? - спросил Парскет, когда я поднялся.

- Боже милостивый, вы правы! - воскликнул я.

- Минутку, - сказал он. - Ручаюсь, шнур просто за что-то зацепился. - И, положив ружье, Парскет снял одну из ламп и на цыпочках удалился вглубь дома с револьвером Бомона в правой руке. "Какой бесстрашный малый", - подумалось мне не в последний раз за эту ночь.

В ту самую минуту Бомон призвал меня к полной тишине. Я сразу же различил то, к чему он прислушивался, - лошадиный топот, гулко разносившийся по дому. Не преувеличу, если скажу, что у меня по спине побежали мурашки. Все стихло, и нас охватило жуткое чувство пустоты. Я взялся за шнурок колокольчика в надежде, что Парскет уже все исправил, и принялся ждать, нервно озираясь по сторонам.

Прошло минуты две, наполненных, как нам показалось, сверхъестественной тишиной. Вдруг в освещенном конце коридора раздался одинокий звук, как от удара копытом, лампа с грохотом опрокинулась, и мы оказались в темноте. Я тут же дернул за шнур и дунул в свисток, потом щелкнул вспышкой. Коридор залило ослепительным светом, но я так ничего и не увидел. Затем обрушилась кромешная тьма. Я услышал, что к двери спальни подошел капитан Хисгинс, и крикнул ему, чтобы он немедля принес лампу; но в ответ раздались удары в дверь изнутри, до меня донесся голос капитана и нечленораздельные крики женщин. Меня окатила волна ужаса: неужели чудовище пробралось в комнату? Но в то же мгновение из коридора донеслось злобное конское ржание, какое мы уже слышали в парке и в погребах. Снова дунув в свисток, я попытался нащупать шнурок колокольчика и велел Бомону не выходить из пентакля, что бы ни случилось. Я снова крикнул капитану, что нам нужен свет, в ответ лишь раздались новые удары в дверь. Тогда я схватился за спички, чтобы видеть хоть что-то, когда нас настигнет невидимый монстр.