Ветер, завывая, метался вокруг бревенчатого домика, силился пробиться под карнизами, барабанил в ставни и дверь. Стенали, раскачиваясь под его напором, окружавшие домик сосны. Ветер с лету ударил в законопаченные щели меж бревен, потом, взвившись вихрем, испытал на прочность дранку на крыше и, задыхаясь от ярости, рухнул вниз по печной трубе.

Амер закрыл дымоход. Ветер расшибся о металлические заслонки, замер от удивления и принялся с грохотом колотить по ним. Наконец он сдался и взлетел обратно по трубе, пронзительно воя от разочарования.

Вздохнув, Амер покачал головой и прищелкнул языком при мысли о том, что ветер так никогда ничему и не научится. Амер закончил шов на медной трубке, над которой трудился весь день, и отложил горелку в сторону.

— Мастер, — подала голос гибкая, как язычок пламени, Уиллоу, — а чево мастеришь-то?

Уиллоу, искрящийся шар, заключена была в большой стеклянный сосуд. Если присмотреться повнимательнее, то внутри шарового свечения можно было разглядеть крохотное, очень изящное существо, походившее на человеческое, как беглый набросок походит на портрет.

— Выдувную трубку, Уиллоу. — Амер тщательно осмотрел изделие со всех сторон. Мужчина видный и даже красивый, он казался слишком серьезным для своих тридцати с небольшим лет.

— А чево выдувать будешь?

— Воздух. — Амер подул в трубку, проверяя, хорошо ли запаян шов. Снаружи ветер услышал его и с удвоенной яростью рванулся к каждой трещинке, ко всякой щелке в домике: разозлился, наверное, что его передразнивают.

— Это я и сама понимаю, — сказала Уиллоу, сильно уязвленная. — Я хочу знать, зачем?

— Буду делать стеклянную посуду. — Амер подошел к камину и бросил взгляд в тигель с расплавленным стеклом, на поверхности которого в огне тягуче и густо лопались пузыри. Возле камина набралось много дыма от пышущих жаром углей, и, чтобы избавиться от него, Амер открыл дымоход.

С радостным визгом ветер снова очертя голову бросился в трубу. А секунду спустя вырвался из нее обратно, откашливаясь и отплевываясь от дыма.

— О, как я люблю стекло! — пропела огневушка.

— Оно и вправду ласкает взор, а? — Амер закрыл дымоход и погрузил трубку в расплав. Поднял на конце каплю и принялся дуть, раскачивая трубку медленными, осторожными кругами. Постепенно стекло приняло форму шара.

— Ну прям чудо! — произнесла затаившая дыхание Уиллоу.

— Нет, всего лишь навык. — Амер тряхнул трубку, и шар скользнул вбок. Потом, пользуясь деревянными щипцами, отвел шар в сторону, так чтобы с выдувной трубкой его соединяла загнутая сужающаяся стеклянная трубочка. Обрезав ее, Амер уложил законченное изделие на кучу песка на полу — остывать.

— Красивая штука, — с сомнением в голосе промолвила Уиллоу, — но что это такое?

— Перегонный куб, реторта, — сказал Амер. — В ней я буду кипятить растворы и направлять пары туда, куда понадобится.

Он снова погрузил конец выдувной трубки в расплавленное стекло, и вскоре пробирки, колбы, мензурки и весь остальной ассортимент столь необходимой алхимику посуды оказался на куче песка рядом с ретортой.

— О, как они восхитительны! — восторгалось шаровое свечение. — Только зачем ты понаделал столько?

— Приходится обновлять все оборудование, — объяснил Амер. — Добропорядочные жители города Салем не дают сидеть сложа руки.

Обыватели Салема с превеликим гражданским рвением расколотили все стеклянные принадлежности Амера во время налета на его жилище, после чего от дома остались одни руины. Бескорыстная приверженность добропорядочных жителей города истине (в их понимании) лишила Амера всего: лаборатории, гардероба, книг, жилья, — всего, что удалось десятилетним трудом отвоевать у дикой природы Новой Англии. Едва-едва уцелев сам, Амер не мешкая подался в глухое местечко, упрятанное в самой чаще горных лесов, где, невзирая на дождь и ветер, которые были до той поры единственными и неоспоримыми хозяевами леса, сложил себе из бревен небольшой домик и, насколько мог, восстановил утраченные записи.

Взяв нож и деревянный брусок, Амер направился к креслу возле камина, уселся и стал вырезать фигуру.

— Чево опять мастеришь?

— Макет человеческого скелета, Уиллоу. — Амер осторожно прошелся по тоненькой деревянной косточке ножом, отвел ее на вытянутой руке подальше, придирчиво осмотрел, сравнил с рисунком в Галеновом* [1] анатомическом атласе и, удовлетворенный, кивнул. Положив косточку на стол, он взял следующую, грубо выструганную из большого чурбана кость и стал вырезать детали.

— Ну а это-то тебе зачем?

— Чтобы лучше понять строение человеческого тела, моя дорогая.

Под ножом резчика стал проглядывать миниатюрный череп. На столе уже лежали уменьшенная грудная клетка, таз и набор других костей. Тут же высилась объемистая стопка рисунков и записей — все сделаны рукою алхимика. Амер готовил собственный учебник по анатомии.

— О, — воскликнула огневушка, — я тоже пишу книжицу. Назвать ее собираюсь так: «Причудливое поведение прямоходящего примата».

— Ничего себе! — восхитился Амер. — Откуда же ты черпаешь сведения?

— Из наблюдений за тобой. Ну-ка, записываю: «Мастерит маленькие скелетики»...

Амер улыбнулся, гадая про себя, чем пользуется его крохотная собеседница вместо пера, чернил и бумаги. Он, разумеется, и слыхом не слыхивал об электричестве, не говоря уже о способах перераспределения электрических зарядов, которыми давно пользовались огневушки.

— Да ты ведь, дорогая, не менее причудлива, чем я. Огневушкам-эфемеркам книжки писать не полагается.

— С кем поведешься...

— Сдаюсь! — Амер широко улыбнулся.

— Кстати, а почему тебя вытурили из города?

Лицо алхимика помрачнело.

— Самона сказала им, будто я колдун. Правда, к ней самой никто из жителей безумной любви не испытывал... Но они поверили. Должно быть, кто-то ей помог, убедив добропорядочных горожан, что я заключил сделку с Сатаной.

— Мастер! — У Уиллоу даже дух перехватило. — Ты ведь такого не учудил, правда?

— Разумеется, нет! Я алхимик, а не колдун.

В голосе огневушки-эфемерки послышалось недоумение:

— А разница?

— Колдун обретает волшебную силу, продавая душу Дьяволу, — объяснил Амер. — Алхимик же добивается чудесных результатов, изучая бытие природы и разума. То есть, открывая законы, описывающие все больше и больше естественных и сверхъестественных явлений.

— Тебе видней. — Все же в голосе огневушки-эфемерки звучало сомнение. — А ты хоть уверен, что в этой дыре ты в безопасности?

— О да, — пробормотал Амер. — В полной безопасности.

Дело в том, что Амер не просто все восстановил. Вокруг домика он широко раскинул хитроумную систему ловушек и предупреждающих устройств, ибо имел более чем веские основания полагать, что добропорядочные колонисты* [2] не успокоятся, пока не выследят и не сожгут его у позорного столба.

— Вполне вероятно, — поделился Амер с Уиллоу, — что жители Салема все еще гоняются за мной. По крайней мере, я совершенно убежден, что Самона не успокоится, пока не сживет меня со света.

— Да кто она такая, эта Самона? И почему она зовет тебя кем-то-чем-то-этим-самым, если ты не такой?

— Самона, — вздохнул Амер, — очень-очень красивая молодая колдунья, которая живет в Салеме, правда, жители пока не уличили ее в колдовстве. В общем, с больной головы на здоровую. Она меня ненавидит.

— Ненавидит тебя? — Уиллоу была полна недоверия.

— Да, — подтвердил Амер. Странно, он не питал к Самоне никаких отрицательных чувств; прямо скажем, он с величайшим равнодушием относился к любому существу, которое носит юбку. Возможно, колдунью это злило, поскольку к пуританам она относилась с презрением, но сама она вела себя в высшей степени целомудренно — немало молодых парней носили шрамы, оставленные ее ноготочками, — расплата за домогательства.