— И ты считаешь, что это должно повториться? — ужаснулась Грейс.

— Не тебе судить о том, что хорошо, а что нет. Мы никогда не обсуждаем то, что становится фамильным правом Эррера… Лучше бы ты думала о том, как рачительнее соблюдать условия нашего с тобой договора. Потому что я не намерен позволять своей жене подобные выходки впредь.

Грейс в одиночестве металась на постели. Она не спала, но ее одолевали кошмары наяву. Она не знала, где эту ночь провел раздраженный супруг.

После рассказа о ссоре отца и деда он заметно сник и неожиданно оставил ее.

Грейс понимала, что ради блага своего ребенка она должна покинуть замок прежде, чем о ее беременности станет известно герцогу. Она не желала, чтобы невинный малыш еще до рождения стал предметом шантажа — привычного в семействе Эррера способа доказательства собственной значимости. Женщина поднялась ранним утром и упаковала свои вещи.

Грейс вознамерилась взять с собой лишь то, что принадлежало ей еще до брака с герцогом де Эррера, поэтому сборы не заняли много времени. Она ничего не обдумывала заранее, просто подготовилась к тому, чтобы тотчас оставить Эль Кастильо де Леон, хотя не знала, как ей это удастся. Конечно, женщина очень расстроилась, удивилась и разгневалась, когда, спустившись с сумкой в холл, застала там незваную гостью — Люситу Васкес.

— Ты?! Что ты тут делаешь и где герцог де Эррера? — раздраженным тоном обратилась к ней Грейс.

— Удалился куда-то со своим возлюбленным Лукой после того, как прочел мне нотацию, — объявила юная аристократка. — Зачем тебе понадобилось впутывать меня в ваши глупые разбирательства?

— Это я-то тебя впутала?! — нервно рассмеялась Грейс. — По-моему, ты сама путаешься там, где не следует. Возможно, сеньорита считает себя достаточно взрослой для того, чтобы заводить собственные романы, но она еще слишком мала для интриг.

— Если мне не удалась интрига, то куда это ты собралась с тяжелой сумкой, дорогая? — фамильярно обратилась к герцогине де Эррера испанка.

— Не знаю, известно ли тебе это, но у меня в Англии остался больной отец. Время от времени я езжу навещать его, — надменно произнесла Грейс.

— О! Эта такая неожиданность. Уверена, что даже Хавьер не знает о твоих планах. Вот удивится! — радостно воскликнула Люсита Васкес. — И что-то мне подсказывает, что ты не станешь торопиться с возвращением. Не так ли, Грейс?

— Мои планы тебя не касаются, значит, обойдешься без ответа, — процедила Грейс, вышла из замка и направилась по мощеной дороге к гаражу.

На ее удачу, автомобиль был заправлен, и, никому ничего не объясняя, она выехала за ворота.

Грейс безотчетно гнала машину по крутому горному спуску. Слезы слепили глаза. Каждый изгиб дороги заставлял поволноваться. А она не могла успокоиться, не имела сил взять себя в руки. Женщина резко взяла в сторону, когда ей навстречу из-за поворота неожиданно выехала машина. Грейс почувствовала, как передние колеса машины намертво увязли в талом снегу. После чего сознание покинуло ее…

— Грейс! Откройте глаза… — слышала она приглушенный голос, обращенный к ней. — Очнитесь, Грейс… Вы меня слышите?

— Кто это? — вздрогнула она.

— Не волнуйтесь Грейс. Вы попали в аварию, но все будет хорошо. Серьезных повреждений нет. Здесь ваш муж.

Перед глазами стояла дымка. Она с трудом разглядела человека в белом халате… Доктора.

— Ребенок… — прошептала Грейс.

— Мне жаль, — сказал врач, склонившись над ней. — Очень ранний срок… Ваша травма, хоть и незначительная, оказалась роковой для ребенка. Но у меня есть все основания сделать вывод, что этот инцидент не станет помехой для новой беременности… Грейс, я оставлю вас наедине с мужем, — сообщил он, а обратившись к Хавьеру Эррере, тихо добавил: — Вашей жене посчастливилось, что снежный наст и деревья не дали машине рухнуть со скалы. Но, боюсь, потеря ребенка повлечет за собой серьезные душевные, а не телесные травмы. Поэтому будьте благоразумны, сеньор… Я вам обоим искренне соболезную…

Оставшись наедине с женой, Хавьер долго ничего не мог сказать.

— Прости, — прошептала наконец Грейс.

— Ты не собиралась говорить мне про ребенка, не так ли? — сухо спросил он.

— Как я могла, особенно после твоих рассказов про крутой нрав твоего деда, которым ты так восхищаешься.

— Грейс…

— Оставь меня, Хавьер, — слабым голосом попросила она и закрыла глаза.

— Но, Грейс!

— Нет… Прошу тебя…

Хавьер стоял за дверями ее комнаты и слышал приглушенные рыдания.

Это не могло больше продолжаться.

Прошло уже около полутора месяцев с тех пор, как Грейс вернулась из больницы. И каждую ночь он слышал ее плач, Хавьер не мог утешить ее — Грейс предпочитала уединение. Но также он не мог позволить жене и дальше изводить себя непрекращающимися слезами и неизбывной скорбью.

Он готов был пойти на что угодно, лишь бы вновь увидеть ее счастливые глаза.

Тоска жены рвала сердце герцога в клочья. Он понимал, что в потере ребенка Грейс винит только себя. Честно говоря, и он стал бы винить ее, если бы она сама не наказала себя так жестоко.

Но только ли ей стала наказанием эта утрата? Хавьер начал думать, что именно он заслужил возмездие.

Герцог де Эррера заставил священные узы брака служить собственному тщеславию, и небеса покарали его. Он и Грейс пошли на сделку с совестью, каждый по своей причине, которая казалась им достаточным оправданием для клятвопреступления, совершенного у алтаря. Это нельзя было игнорировать. Они в равной степени ответственны за гибель не рожденного ребенка, а еще Хавьер ответственен за слезы жены.

Оставаясь наедине со своими мыслями, Хавьер Эррера мог думать только о том, что он, тридцатишестилетний самодовольный человек, по сути, ничего не смыслит в этой жизни, не может похвастать ни одним истинно ценным достижением. Он рвется к вершинам, которые до него занимали другие Эррера, много времени и сил тратит на то, чтобы доказать окружающим, что он не хуже своих знаменитых предков. Он болеет душой за должности и регалии, а из-за него женщина оплакивает дитя — его дитя.

Герцог де Эррера оставил Грейс на растерзание ее страхам и сомнениям. Он не сумел поддержать свою жену, охранить ее, помочь ей.

Грейс поднялась с постели и, натыкаясь на мебель, побрела к ванной. Она остановилась, услышав, что дверь ее спальни приоткрывается.

На пороге стоял Хавьер. Он выглядел взволнованным и растерянным.

Грейс посмотрела на него заплаканными глазами и тяжело вздохнула.

Хавьеру показалось, что сердце в его груди сорвалось в темную пропасть.

Он подошел к жене и нежно обнял ее. Грейс прильнула к нему и беззвучно заплакала. Она сама выбрала одиночество после трагедии, но, когда появился муж, женщина не могла не разделить с ним свое горе.

Грейс не догадывалась, как Хавьер относится к ее неудавшейся беременности, к их общей потере. Она сама не успела осознать предстоящее материнство. Не успела это прожить и прочувствовать. И теперь терзалась.

Грейс более не была юной девушкой, которая необдуманно решила, что может купить спокойствие своей семьи игрой в любовь.

Она рыдала бесшумно, сдавленно. Слезы давно иссякли, они лишь изредка скатывались по щекам.

— В твоих вещах, я нашел это, — сказал Хавьер, протягивая жене фотокарточку.

Грейс взяла ее у него из рук. На фотографии была запечатлена изможденная женщина в инвалидной коляске.

— Это снимок моей мамы незадолго до ее смерти, — тихо произнесла она, моргая опухшими веками.

— Я не предполагал, что она не могла ходить, — с сожалением признался Хавьер Эррера.

— Да, болезнь сильно ослабила маму. Она несколько последних лет не могла ходить. А потом даже не в состоянии была самостоятельно дышать. Ее легкие вентилировались принудительно. Но даже подключенная к аппарату, она старалась улыбаться. Мама видела, как страдает отец. Она очень переживала за него.