Вечером Президент Австрийской республики вызвал к себе руководителей полиции и госбезопасности. Разговор был, мягко говоря, не очень приятный. Всем им предстоял веселый уик-энд!

— Давайте помянем старика, — сказал Кравцов, доставая из кейса покойного Гончарова плоскую фляжку.

— Не о том думаешь, — резко сказал консультант Коля. — Нам теперь нужно думать, как выбраться отсюда.

Валентин помолчал, сделал глоток виски. Балдантайн, — определил он и протянул флягу Николаю.

— Выберемся, — сказал он. — Не в первый раз.

Николай скептически хмыкнул, тоже сделал глоток и передал фляжку третьему консультанту.

Над Европой висела теплая сентябрьская ночь. В грязном кубрике брошенной баржи у правого берега Дуная пили виски трое бывших сотрудников одной из служб аппарата ЦК КПСС. В нескольких метрах от них лежал на илистом дне старик с откушенным языком и половинкой ржавых тисков, привязанных к ноге. В морге госпиталя святой Терезы лежали тела двух кавказцев и двух русских. В боксах из нержавеющей стали они были уже неопасны. В камере следственного изолятора полицай-президиума спал арестованный в гостинице «Старый мельник» Александр Берг. Он чудовищно устал после одиннадцатичасового допроса. После стрельбы в пассаже взялись за него крепко.

В одном из баров лондонского аэропорта Хитроу сидела стройная зеленоглазая блондинка. Она пила русскую водку. В изящной сумочке стального цвета лежали банковские документы, подтверждающие, что госпожа Рахиль Даллет является владелицей счета в 50'000'000 долларов.

…Виски из кейса мертвеца пришлось как нельзя кстати. Нервное напряжение отпустило. Все понимали, что ненадолго, но, тем не менее, это была какая-никакая разрядка.

Кравцов даже начал тихонечко насвистывать песенку о бедном Августине. Получалось довольно фальшиво.

— Слушай, Валя, — сказал Николай, — а какие там дальше-то слова в этой песенке? Я, кроме первой строчки, ничего не знаю.

— Слова-то? Да простые слова… А ты вообще историю этого Августина знаешь?

Николай покачал головой. Через два дня, при попытке нелегального перехода венгерско-молдавской границы, он будет убит молоденьким пограничником. Кравцов закурил и сказал:

— Августин жил в семнадцатом веке. Был он пьянь, трактирный певец и бродяга. Бомж, по-нашему… Однажды он напился так, что его приняли за жмурика и сбросили в яму к помершим от чумы. Но он проспался и наутро вылез жив-живехонек. Только что с похмела.

— Наш человек. А слова-то все же какие?

— А-а, слова… Простые слова. Ох, ты милый Августин, Августин, Августин. Все пропало. Деньги пропали, люди пропали. Ох, ты милый Августин, все пропало!

Возвращение в мертвый город. Бесконечное и бессмысленное возвращение в мертвый город у стылой воды. Лайнер снижается, входит в облака, и солнечная пустыня остается где-то наверху, за спиной. Туша «Боинга» прошивает облачный слой и входит в серое пространство между тяжелой землей и низким небом. Похожий на падение полет продолжается над плоским пейзажем: плохие дороги, бетонные коробки с кариесом и похмельем, трубы котельных и заводов, стада разномастных ларьков у метро. Петропавловский ангел смотрит скучно и безучастно.

Ты снова дома!

…В Пулково-2 Андрея Обнорского и его конвоиров встретила уже знакомая «Волга» с мигалкой на крыше. В машине у него снова отобрали загранпаспорт и телефон. Все происходило буднично, привычно, без эмоций. Один из конвоиров (тот, что представился Андрею Виктором Ильичом) позвонил куда-то: Прилетели, везем… да… да. Да нет, нормально. После доклада он убрал телефон в карман и посмотрел на Андрея долгим странным взглядом. Обнорский отвернулся к окну. «Волга» с включенной мигалкой летела за сотню. Через пятьдесят минут они уже были у знакомой стальной двери в районе «Лесной». Щелкнул дистанционный замок, Андрей и Виктор Ильич вошли внутрь. На этот раз процедуры обыска не было. Прошли по коридору мимо ряда одинаковых дверей без табличек. Виктор Ильич постучал.

На этот раз Наумов и не подумал встать из-за стола, протянуть руку. Он внимательно и как будто грустно посмотрел на Андрея и кивнул охраннику. Виктор Ильич вышел.

— Садись, Андрей Викторыч… хоть ты и говоришь, что в жопе правды нет. Садись.

Андрей сел в кресло. Некоторое время двое мужчин молча рассматривали друг друга. Молчание было тяжелым, напряженным. Негромко тикали настенные часы в безликом пластмассовом корпусе.

— Ну, — сказал наконец Наумов. — Объясни, на хера ты это сделал?

— Что именно? — пожал плечами Андрей.

— Сломал себе жизнь.

— А тебя, Николай Иваныч, это волнует?

— Нет, нисколько… хотя и жаль. Я ведь хотел предложить тебе работу. — Наумов закурил, остро прищурился и продолжил: — Ты думаешь: помог Катерине или себе? Ты думаешь: бабки останутся ваши? Чушь это, Андрюша! Чушь. Сумма слишком велика, чтобы спустить дело на тормозах. Вы решили, что Катерина Дмитриевна скроется, пересидит какое-то время и все будет забыто? Э-э, нет… так не бывает.

— А как бывает? — равнодушно спросил Андрей.

— А я объясню. Хотя и странно растолковывать это тебе. Я ведь уже кой-какие справки о тебе навел. Все считают, что у Серегина аналитический склад ума… Я, кстати, тоже так считал. Но вижу, что перевешивает авантюрное начало. Это прискорбно. Потому что против тебя лично я ничего не имею. Напротив, ты мне даже симпатичен. Но ты попер против течения. Против Системы. Не против Николая Наумова, не против полуграмотного Антибиотика. Против Системы, Андрюша… Она даже меня способна перемолоть без особого напряга. А тебя?

Наумов раздавил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету и сказал:

— Деньги — это кровь системы. Это ее воздух, а ты наивно попытался отобрать эту кровь и этот воздух. Глупость это… мальчишество. Пока ты и твои коллеги пишете статейки обличительные да коррупционеров разоблачаете с гневом праведным — тебе же никто не мешает. Пиши сколько влезет! Но ты попытался деньги взять! А вот это — хрен! За это придется ответить. Ты сам себя сделал заложником. И будешь им до тех пор, пока мы не найдем Катерину Дмитриевну и не получим обратно свое.

Обнорский, не спрашивая разрешения, взял сигарету из пачки «Мальборо», щелкнул крышкой «Зиппо» и прикурил.

— Зачем же вам столько денег, Николай Иванович? — спросил он с иронией. — Вы же наверняка человек не бедный.

Наумов слегка прищурился:

— Мне-то? А мне, Андрюша, много не нужно. Достаточный уровень комфорта я обеспечил. Яхты, ванны из золота, виллы на Багамах считаю ерундой… Деньги интересны только как мощный управленческий рычаг. Как инструмент власти.

— Понятно, — выдохнул дым Обнорский. — Но власть-то ради чего? Во имя чего?

— А власть, Андрей Викторович, это сама по себе ценность. Возможно — единственная абсолютная ценность. Ясно?

— Нет, — честно ответил Обнорский.

— Вот в этом-то основная разница между нами, — Наумов смотрел на Андрея серьезно, без обычной иронии. — Ладно, — сказал он. — Иди.

— Куда? — спросил Андрей. Наумов пожал плечами:

— Домой. В кабак. Куда хочешь. Только глупостей не делай, бежать-то тебе все равно некуда… найдем! Помни: кроме власти, есть еще одна абсолютная ценность — жизнь. И собственная, и близких людей. А Катерине Дмитриевне лучше позвони сам. Объясни ситуацию. Наши возможности достаточно велики, чтобы достать ее в любой стране… Все, пожалуй. Иди.

Андрей встал, неуверенно пошел к двери. — Да, — окликнул его Наумов. — Ты со звоночком-то своей миллионерше особо не тяни. Срок — сутки.

Из пяти человек, направленных полковником Семеновым в Вену, вернулся только один — Валентин Кравцов. Берг сидел в тюрьме, Серегу Вепринцева убили про попытке задержания в отеле. Судьба еще двух консультантов была неизвестна. Шансы, что ребятам удастся выбраться, были… но время шло, а информации от них не поступало.