— Бедняги!

— Мой босс так не считает. Он думает, что все это очень смешно. В конце пьесы Мэри-Джейн оставляет свою работу и отправляется жить в город. Снимает комнату в доме, в котором, как оказывается, живет Фрэнк, но хотя они там неожиданно встречаются снова, они проходят мимо друг друга на лестнице, как чужие.

— Ты хочешь сказать, что конец несчастливый?

— Да. И поэтому я думаю, что его ждет провал. Вся движущая пружина у этой пьесы не правильна.

— Не понимаю этого, — сказала Марти. — Он был таким многообещающим вначале. Эти его чудные комедии, а потом эта серьезная пьеса — “В тисках”… Помнишь?

— Как я могу забыть? Отец говорил, что это лучшая пьеса, в которой он когда-либо играл, — Энн вздохнула. — Не могу понять, что случилось с Моллинсоном с тех пор. Он как будто потерял себя.

— Если он не выйдет из кризиса, то совершенно разорится! Еще одна пьеса вроде последней, и на него просто никто не пойдет.

Энн подошла к окну и остановилась, упершись невидящим взглядом в закопченную кирпичную стену напротив. Глаза ее машинально скользили по серой мостовой, тротуарам, движущемуся мимо потоку людей.

— Обидно будет, если он снова потерпит неудачу, — тихо промолвила она. — Мне не хочется сочувствовать ему после того, как он обошелся с Розали, но ничего не могу с собой поделать.

Она повернулась от окна лицом к комнате:

— Кстати, мама считает, что я живу у тебя. Марти поежилась.

— Если откровенно, то я должна была заставить тебя сдержать слово и отправить домой. Ты ведь сказала, что поедешь, если не получишь роли.

— Но я играю роль!

— Это не то, что я имела в виду.

— Знаю, но ты меня не переубедишь. Я решила, что дам Моллинсону попробовать собственного снадобья и сделаю это.

— Он слишком большой циник, чтобы ты смогла его поймать.

— Случались и более странные вещи, — живо проговорила Энн и, наклонившись, поцеловала морщинистую щеку. — Марти, обо мне не беспокойся. Если что-то пойдет наперекосяк, я бегом прибегу к тебе.

Весь июль Пол Моллинсон работал над своей пьесой, а в первую пятницу августа уехал из города, забрав с собой законченную рукопись.

Энн решила не ехать на выходные домой. Так приятно было субботним утром поваляться в постели, зная, что впереди два дня, полностью ей принадлежащие. Днем она побродила по Хэмпстеду, по его узким холмистым улочкам, отходящим от главной дороги, разглядывая высокие дома эпохи регентства, с их нарядными парадными дверьми. Фасады и окна были в избытке украшены узорными железными решетками и перилами, из-за которых на нее загадочно смотрели важные ленивые кошки.

Конечно, Лондон мог похвастаться многими красотами, но одинокому человеку в нем было неуютно. Единственный раз, когда с ней заговорили, было в баре “Эспрессо”: к ней обратился один из тех артистических типов, о которых с таким презрением отзывалась Смизи. Впрочем, его предложение было не из тех, которые улучшают настроение.

В воскресенье вечером она сходила на концерт в Кенвуд Хауз и послушала камерную музыку. Звуки музыки в элегантном зале унесли ее в прошлое, в ту эпоху, когда красота и изящество значили гораздо больше, чем хватка и коммерческий успех. Возвращаясь в сумерках домой, она размышляла о ситуации, в которой оказалась с Моллинсоном: права ли она, решив стать судьей его поступкам. Сейчас век деятельных и расчетливых людей: если для достижения нужного результата ему нужно было изучить и выставить на всеобщее обозрение девушку типа Розали Дональде, кто такая Энн, чтобы обвинять его? Она заснула, так и не найдя ответа на этот вопрос, но и во сне ей не было покоя.

В понедельник утром Пол еще не вернулся, и она в ожидании прошла в сад. Вдоль дорожек цвели цветы, и яркие головки петуний раздвигали траву лужайки.

Сад был обращен к югу и жадно ловил солнце. Выцветшие кирпичные стены защищали его от взглядов прохожих, а жужжание пчел, перелетающих между кустами лаванды, почти заглушали отдаленный шум транспорта. Она села на траву и опустила лицо поближе к цветам, их запах заполнил ее. Двенадцать часов, а Пола все не было. Тогда она вытянулась на траве во весь рост и закрыла глаза.

Войдя в гостиную. Пол Моллинсон раздраженно огляделся в поисках секретарши. Комната была пуста, и он, буркнув себе под нос нечто малоприятное, прошел к письменному столу. Полуобернувшись, чтобы взять сигарету, он увидел краем глаза через французское окно на лужайке голубое пятно и вышел в сад посмотреть, что там такое. Ботинки на резиновой подошве бесшумно ступали по плиткам дорожки, и он успел пройти несколько ярдов, прежде чем понял, что это мисс Лестер. Она лежала на траве и спала, положив руку под голову. Он подошел поближе и наклонился к ней. Пожалуй, это была единственная возможность как следует рассмотреть эту девушку, таким странным образом вошедшую в его жизнь. С закрытыми глазами она казалась моложе и не такой бойкой, и выражение лица было мягче, не надменное, как он уже привык видеть. Одна стройная нога была поджата. Бретелька платья соскользнула с плеча, нескромно открыв загорелую шею и нежный изгиб груди.

Когда он стал над ней, разглядывая, он заслонил солнце. Энн зашевелилась, открыла глаза и посмотрела прямо ему в лицо.

Она покраснела от его напряженного взгляда и, быстро поправив бретельку, вскочила на ноги, стараясь одновременно пригладить растрепавшиеся волосы.

— Вы делаете так только хуже, — с юмором заметил он. — И еще в них полно травинок.

Протянув руку, он вытащил из ее волос несколько стебельков:

— Зеленое с золотом — очень приятное сочетание.

Энн шагнула в сторону.

— Я ждала вас все утро.

— Меня задержали. Если бы я знал заранее, я сказал бы, что вы сегодня свободны.

— Еще есть время после полудня.

— Я сегодня работать не буду. Они двинулись к дому, и Энн остановилась, увидев, что в гостиной сидит какая-то женщина.

Пол Моллинсон прошел в комнату впереди нее.

— Ты быстро справилась, Сирина.

— Я только попудрилась, дорогой. У тебя там все приготовлено для гостей-женщин, — голос был легким и приятным. Он чем-то напоминал голос Энн, но на этом сходство кончалось.

— Энн, это Сирина Браун. Возможно, вы видели ее в новой пьесе в Олдвиче?

— Она должна быть очень ярой театралкой, чтобы увидеть ее, — протянула Сирина, а ее большие голубые глаза при этом внимательно оценивали Энн. — Так вы и есть та новая секретарша, о которой мне рассказывал Пол? Та, которая помогает ему с пьесой?

Энн покраснела.

— Я не уверена, что это так называется. Сирина Браун рассмеялась.

— Я просто стараюсь быть тактичной, дорогуша. Пол говорил об этом не совсем в таких выражениях. Но должна заметить, вы резко отличаетесь от мисс Финк, — актриса обернулась к Полу. — Я всегда говорила, что тебе надо избавиться от этого дракона, правда?

— Я не избавился от нее, — возразил Пол. — Она попала в больницу с аппендицитом. Сирина сделала гримасу.

— Ты хочешь сказать, что я снова увижу ее.

— Если к тому времени мы еще будем друзьями.

— Как ты ужасно говоришь!

— Можно ли меня в этом винить? — голос Пола звучал резко, почти грубо, и Энн почувствовала себя неловко, как будто она подслушала что-то очень личное.

— На ланч мне оставить вас, мистер Моллинсон? — в растерянности спросила Энн.

— Разумеется, нет, Смизи накрыла на всех в столовой.

— Тогда пойдем и поедим, — заторопила Сирина, — я умираю с голоду.

Актриса поднялась на ноги, и Энн увидела, что она очень маленького роста, едва ли больше пяти футов. Все в ней было миниатюрным: нежное овальное личико, капризно изогнутые пухлые губки, вздернутый носик, изящная фигурка танагрской статуэтки и ладные руки с длинными пальцами и продолговатыми ногтями. Она напоминала миниатюрную, дорогую безделушку. Даже ее волосы воскрешали в памяти пасторали позапрошлого века: они были бледно-рыжими, редкого, прелестного оттенка. Длинные и прямые, они падали ей на плечи, выдавая продуманность имиджа.