На гольяновское поле время от времени приезжали настоящие тренеры, чтобы выбирать там для своих клубов игроков. Так и я попал в зону их внимания и оказался в футбольной секции «Юность», расположенной в Измайловском парке. Из секции меня зачислили в ДЮСШ (детско-юношескую спортивную школу) при команде «Крылья Советов».

Началась моя по-настоящему футбольная жизнь. Она типична для того времени. Многие выдающиеся игроки прошли этапы дворовых и уличных команд, секций, спортивных школ – Э. Стрельцов, В. Воронин, В. Иванов, И. Нетто, А. Исаев, А. Ильин. Детские спортивные школы формировались на базе крупных предприятий, заводов. В Москве это были ЗИЛ, «Серп и молот», «Крылья Советов», «Динамо», «Салют». Открывались школы в ВДФСО профсоюзов, «Спартаке», «Зените».

В то время в каждом спортивном клубе было по семь команд: две из мальчиков, по одной из юношей, юниоров, молодежная, вторая и первая клубные. Игры начинались в девять утра и заканчивались поздно вечером. Мы, малышня, отыграв свое, обычно не расходились и наблюдали за действиями на поле старших товарищей. Так воспитывалась преданность своему клубу. Мы были преданы ему не цветом шарфа или текстом «кричалок», а общими синяками, царапинами. Мы знали, как куются победы, как горьки поражения, и поэтому не только болели за своих, но и уважали соперников. Увы, сейчас это чувство утратилось. Теперь самые оголтелые фанаты не только по мячу ударить не могут, но даже правил игры не знают, не раз в этом убеждался.

В двенадцать лет я стал играть за команду мальчиков своей возрастной группы в «Крыльях Советов». Родители отнеслись к этому снисходительно: «Это лучше, чем собак по улицам гонять. Да еще по таким улицам, как наши. Бандит на бандите, тот сидел, этот скоро сядет. Пусть в мяч играет, лишь бы под дурное влияние не попал».

Я уже говорил, что уроки готовить приходилось на коленях, а теперь из-за футбола я и это делал в спешке. Десятилетку закончил, имея одну пятерку, но зато по самому любимому и главному для меня предмету – физкультуре. Перед выпускным вечером я первый раз в жизни употребил спиртное. С моим школьным другом Левой Юдовичем мы зашли в дровяной сарай, стоявший рядом с нашим бараком, и приняли по стакану кубинского рома, которым в то время были завалены магазины. Опьяневшие пошли на школьный праздник. Как он прошел – не помню. Через много лет моя классная руководительница рассказала: «Мы, глядя на вас, хохотали: вы такие забавные и добрые были». Лично мне за ту первую пьянку стыдно до сих пор.

В моем окружении среди тех, кто «уже сидел или готовился сесть», были разные люди. К примеру, в нашем бараке жил Борис Воробьев по кличке Джага, который не пропускал ни одной нашей игры, болел за «крылышки» яростно и преданно. Объяснял это так: «Меня приглашали за эту команду вратарем, я, брат ты мой, пенальти знаешь как брал? Мне мастер один пробивал, так из десяти я пять отбил. Тренер сказал: приходи через четыре дня на тренировку. Но для меня ж это, брат ты мой, целая вечность! Не утерпел, ввязался в одну историю. Руки поломали, срок дали».

Борис дважды был на зоне, однако после второй отсидки то ли присмирел, то ли поумнел, но пить стал мало, работал на ткацкой фабрике «Красная заря», что располагалась у метро «Сталинская» (ныне «Семеновская»). Когда передо мной после получения аттестата встал вопрос, что делать дальше, стал упрашивать: «Приходи к нам! У нас и футбольная команда есть, тебя возьмут, с моим мнением, брат ты мой, там считаются!»

Я все же пошел работать на завод торгового машиностроения учеником электромонтажника. В мои обязанности входила наладка оборудования электроплит, выпускаемых для нужд общепита. А выбор такой я сделал потому, что на заводе тоже была команда, играть в которой меня уговаривали, когда я еще играл за «крылышки». Уговаривал не просто болельщик и любитель футбола, а человек, в свое время поигравший за команду мастеров, – Николай Павлов.

Его имени нет в списках известных московских футболистов. Это, как говорится, не тот случай. При иных обстоятельствах Н. Павлов, я просто уверен, добился бы многого, но к тридцати своим годам он был уже, как говорят, отработанным материалом. Виной тому – травмы и водка. Пет, не так: сначала водка, а потом травмы.

Из-за пристрастия к алкоголю раньше времени ушли из большого футбола ребята очень даже известные, те, кому пророчили всесоюзную славу, и даже те, кто этой славы добился: В. Воронин, Э. Стрельцов, А. Медакин, Н. Абрамов, В. Денисов, А. Масленкин, В. Банишевский.

Но вернемся к Н. Павлову. Ему было немного за тридцать. Высокий, сухощавый, он обладал сильным и точным ударом, но скорости и выносливости ему уже не хватало. На поле он выходил только в наколеннике и все равно играл с осторожностью, как бы с оглядкой: при нагрузках выскакивала коленка. Он загубил себя как футболиста, но тренер, настоящий тренер, стратег и тактик одновременно, в нем жил. Благодаря правильной расстановке и умной установке на игру мы даже в ослабленном составе одерживали победы. Беда была лишь в том, что часто он даже тренировки проводил «под мухой». Рвался сам показывать каждый финт, мяч его плохо слушался, Николай злился, выходил из себя.

На нас он, правда, зло не срывал. Лишь однажды я увидел его разъяренным: когда два игрока пришли на тренировку, что называется, с бодуна.

– Дураки! – кричал он и стучал кулаком по лбу. – Ни черта соображать не хотите! У вас же есть шанс людьми стать! Что ж вы на себе крест ставите?!

Ребята пробовали было оправдываться:

– Коля, но так ты же и сам...

Павлов резко оборвал их:

– Да, я и сам пил и пью! И где я по этой причине? Где? А меня ведь когда-то в «Спартак» приглашали!

До этого он никогда не вспоминал о своем пришлом, и сейчас его признание вырвалось как бы непроизвольно. Тренировку он отменил, все разошлись по домам. Я немного задержался у кромки поля, и Павлов сказал:

– Если не торопишься, давай немного посидим.

Ему, видно, хотелось выговориться. Трибун на заводском стадионе не было, мы просто уселись на зеленую кашку.

– Меня зрители, – начал он, – после каждой игры чуть ли не на руках носили. Потом наливали, естественно.

– Ты в какой команде и фал? – спросил я.

– Теперь это все равно, – Николай лишь махнул рукой. – Важна суть, так ведь? Меня в «Спартаке» заметили, а мне тогда восемнадцать было. Приглашают, говорят: «Ты, парень, талант, но слышали, что пьешь. Завязывай, и в конце сезона к этому вопросу вернемся». А я не завязал, понесло меня. Думал, да что мне там «Спартак», я вон какие голы забиваю, меня и в «Динамо», и в ЦСКА возьмут. Из- за пьяного куража к красно-белым я не попал. Обиделся! Великие – они часто обижаются! Вышел на очередную игру после стакана – и получил травму. В общем, так, – закончил он, – кто будет пить, тех буду гнать к чертовой матери! Так команде и передай.

Павлов держал нас в форме, даже за курево отчитывал. При заводе была секция лыжного спорта, и зимой мы, чтобы не терять физические кондиции, бегали кроссы. Я тогда получил третий разряд.

А Борис Джага все же уговорил меня играть и за «Красную зарю». Так что с согласия Павлова некоторое время выступал сразу за две команды. Был в этом и материальный интерес. За завод мы играли бесплатно, а фабрика игрокам приплачивала.

Что можно сказать о тех играх? «Газоны», конечно, были неважные, сетки на ворота привозили с собой хозяева поля, не хватало формы. Но чего было в избытке, так это самоотверженности. Много позже, даже на стадионах с тысячами зрителей, редко приходилось видеть, чтобы Так болели за своих. Без заученных кричалок, без плакатов и профессиональных дирижеров действа, люди действительно сопереживали происходящему на поле. Ведь играли их друзья и товарищи по цеху. Поэтому и футболисты отдавали себя игре полностью, чувствуя свою ответственность перед трибунами.

Трибуны – это, конечно, громко сказано. Если на фабричном стадионе сколотили хотя бы скамьи, то на заводском не было и их, болельщики просто стояли вокруг поля.