Два качества нужно отдать англичанам – выдержка и точность во времени. Оба эти качества поразительны для Востока. Если бы к ним еще прибавить чистоту мысли! Но этим свойством все европейцы мало отличаются. Именно детскими попытками скрыть истинные свои намерения европейцы закрывают себе врата Востока. Точность в назначенных сроках, конечно, совершенно необходима, ибо «худшая кража есть кража чужого времени», но одна точность без ясности и силы мысли еще мост не создает.

Не опаздывайте, если хотите, чтобы вас уважали. Не лгите мысленно, если собираетесь найти друзей.

Началось с неизвестных следов, найденных Эверестской экспедицией. Затем в «Стетсмен» английский майор рассказывал, как во время одной из экспедиций в область Гималаев он встретил странного горного жителя. На восходе солнца среди студеных снегов майор вышел из стана и поднялся на соседние скалы. Взглянув на соседнюю скалу, майор, к изумлению, увидел высокого, почти обнаженного человека, стоящего опершись на высокий лук. Горный житель не смотрел на майора. Его внимание было всецело привлечено чем-то невидимым за изгибом утеса. И вдруг человек нагнулся, напрягся и безумно опасными скачками бросился со скалы и исчез. Когда майор рассказал своим людям о встрече, они улыбнулись и сказали: «Саиб[38] видел «снежного» человека. Они стерегут охраненные места».

Рассказывают недавний случай в Бенгалии. Садху ехал в поезде без билета. На ближайшей станции его высадили из вагона. Раздаются звонки. Паровоз свистит и не двигается. Так продолжалось некоторое время. Пассажиры вспомнили о высаженном садху и потребовали водворить его на место. Тогда поезд двинулся. Вот это массовое воздействие!

Европейка, жившая в Индии, зашла в глухую часть сада и задумалась, отчего не проложены дорожки на этих полях. Через три дня она идет туда же и видит свежепроведенную дорожку, но окончание дорожки как-то затерялось. Позвали старика садовника: «Кто провел дорожку?» – «Ведь мемсаиб[39] хотела иметь дорожку, но я не знал, как окончить ее». И женщина вспомнила, что конец ее мысли о дорожке был неясен.

Джагадис Боше утверждает, что чувствительность растений совершенно поразительна. Так, растения чувствуют образование облачка задолго до его видимости глазом. Восток чует мысль при ее зарождении.

В реальном чередовании очевидного и незримого глазом, в эпической простоте особых возможностей очарование Индии.

Махендра Пратап замечательно говорит о Лемурии[40] и о сравнении Запада и Востока.

Приходит тибетский портной шить кафтаны. Всю мерку снимает на глаз. Но удивительнее всего то, что кафтан выходит впору. И все-то делается не зря. И качество золота на обшивку, и цвет подкладки, и длина – и все обдуманно. Местная домодельная ткань очень узка, и надо удивляться, как умеют загладить многие швы. Для войска эта же ткань делается гораздо шире, но в частную продажу она не поступает.

Тибет помнит о троекратном разделе всех имуществ, бывшем в VIII веке.

Если возьмем твердые исторические даты прошлого века, то можно поразиться, как планомерно освобождалось народное сознание от явных пережитков средневековья. Защитники пережитков могут просмотреть исторические пути и удостовериться, что происходящее сейчас не случайно, но определенно планомерно. Кто страшится этой планомерности, тот не может понять эволюцию.

Неожиданная поддержка основного буддизма. Реальнейший из реальных Хаксли говорит: «Никто, кроме поверхностных мыслителей, не отвергает учение о перевоплощении как нелепость. Подобно учению о самой эволюции, названное учение имеет свои корни в мире реальностей, и оно имеет право на такую поддержку, на какую имеет право каждое рассуждение, исходящее из аналогий».

Две прекрасные подробности буддизма: «Подобно льву, не устрашенному шумами. Подобно ветру, неуловимому сетью. Подобно листу лотоса, непроницаемому водою. Подобно носорогу, иди в одиночестве». «Изучение и проявление энергии во всех ее видах. Энергия вооружения. Энергия приложения в действии. Энергия неудовлетворения, рождающая вечное устремление, вводящее человека в ритм космического потока», – так говорит Асанга.[41]

Где же бездейственный пессимизм? Где же философия отчаяния? – как иногда называли буддизм малопонимающие люди. Сколько книг было написано под влиянием ложной романтики девятнадцатого века. Сколько ученых, не владея языками, питали свое сознание этими мечтательно-кислыми заключениями. А теперь показался иной лик: Будда с мечом, в львином дерзновении, во всеоружии всех энергий в мировом строительстве, в космическом устремлении.

«Наблюдай движение светил, как принимающий участие в нем, и постоянно размышляй о переходе элементов друг в друга. Ибо подобное представление очищает от грязи земной жизни», – так размышляет Марк Аврелий. То же самое говорит вам образованный индус Гималаев.

Л. Хорн пишет: «С принятием учения об эволюции старые формы мысли рушатся всюду, встают новые идеи на место изжитых догматов, и мы имеем перед собой зрелище общего интеллектуального движения в направлении, до странности параллельном с восточной философией.

Небывалая быстрота и разносторонность научного прогресса в течение последних пятидесяти лет не могли не вызвать одинаково небывалого ускорения мышления и в широких вненаучных кругах общества. Что высочайшие и наиболее сложные организмы развились из простейших организмов; что на единой физической основе жизни стоит весь живой мир; что не может быть проведена черта, разделяющая животное и растительное царства; что различие между жизнью и нежизнью есть различие по степени, а не по существу, – все это сделалось уже общими местами в новой философии. После признания физической эволюции нетрудно сказать, что признание эволюции психической – вопрос лишь времени».

В «Дао дэ цзин»[42] сделано такое подразделение типов ученых: «Ученые высочайшего класса, когда слышат о Дао, серьезно проводят свои знания в жизнь. Ученые среднего класса, когда слышат о Нем, иногда соблюдают Его, а иногда снова теряют Его. Ученые самого низшего класса, когда слышат о Нем, лишь громко над ним смеются». Лао-цзы знал это.

Наблюдательность на Востоке и поражает и радует. И не показная наблюдательность, сводящаяся к мертвому трафарету, но тонкая молчаливая наблюдательность по существу. Вспоминается, как учитель предложил новопришедшему ученику описать комнату. Но комната была пуста, и в сосуде плавала лишь одна маленькая рыбка. За три часа ученик написал три страницы. Но учитель отверг его, сказав, что об одной этой рыбке он мог бы писать всю жизнь. В технической подражательности сказывается та же острая наблюдательность. В усвоении песенного лада, в характере зова, в движениях вы видите старую мощную культуру. Где-то сравнивали индусов, завернутых в плащи, с римскими сенаторами. Это сравнение ничтожно. Скорее, философы Греции, а еще лучше создатели Упанишад,[43] «Бхагавадгиты»,[44] «Махабхараты». И никакого Рима и Греции не было, когда цвела Индия. И последние раскопки начинают поддерживать этот несомненный вывод.

Проникновенно смотрит индус на предметы искусства. Конечно, от индуса вы уже ожидаете интересный подход и необычайные замечания. Так оно и есть, и потому показывать картины индусам настоящая радость. Как увлекательно подходят они к искусству! Не думайте, что их занимает лишь созерцание. Вы будете изумлены замечаниями о тональности, о технике и о выразительности линии. Если зритель надолго замолчит, не подумайте, что он заскучал. Наоборот, это добрый знак. Значит, он вошел в настроение, и можно ждать особо интересных выводов. Иногда он скажет целую притчу, и в ней не будет ничего грубого или пошлого. Удивительно, как преображаются люди Востока перед художественными произведениями. Положительно, зритель Европы труднее входит в струю творчества и часто менее умеет синтезировать свои впечатления.